– Это не основание для того, чтобы возвращаться в семью. Побудь с ними хоть полгода, если нужно. А то и год. Но по той лишь причине, что нужно выхаживать заболевшего ребенка, в семью не возвращаются. Что будет, когда девочка поправится? Ты останешься с Бет и в той семье до конца дней?

– Саша, я ведь от нее не уходил, – напомнил Лайам. – Это она меня бросила, и заслуженно. Я бы никогда не ушел ни от нее, ни от детей.

– О господи! Ушам своим не верю. – У них самих только-только наладились отношения, а сейчас они лежали в одной постели. Правда, за весь вечер он к ней не притронулся. Он приехал только затем, чтобы побыть с ней вместе на прощанье и лично сообщить, что опять уходит, на сей раз навсегда. – Боюсь, сейчас тебе не следует принимать такого решения, у тебя в голове все смешалось. И у Бет тоже. – Саша билась за свое счастье. Но, глядя в его лицо, видела, что уже проиграла. На этот раз ей не одержать победы. Все кончено. Их счастье в конце концов оказалось все-таки несбыточным, хоть и совсем по другой причине. И у нее не было аргументов, чтобы предъявить ему. На стороне Бет были двадцать лет совместной жизни и трое детей, из которых один сейчас находился в тяжелом состоянии. У Саши не было ни малейшего шанса. – Может, подождешь принимать решение, выспишься сначала, придешь в себя?

– Саша, здесь нечего решать. Я не могу оставить Бет наедине с бедой. И не могу бросить своих детей. – Он и вправду повзрослел, наконец-то стал ответственным отцом семейства, и она ему больше не нужна. И она даже не могла с ним спорить. Потому что понимала, что он поступает правильно. Для всех. Для всех, кроме нее. У нее было чувство, как будто он нанес ей смертельный удар. Собственно, так оно и было. Лайам обнял ее, и она в голос зарыдала. – Саша, прости меня, я так перед тобой виноват! Я тебя люблю. И хотел быть с тобой. Хотел, чтобы все у нас было хорошо. Но сейчас мне надо возвращаться. Клянусь, если бы не это несчастье, я бы на тебе женился. Я этого правда хотел. Но сейчас не могу.

Для обоих это была трагедия. Но Бет он тоже любил, Саша это чувствовала. Она читала это в его глазах. Безумие, бред, но он действительно любил их обеих. А Бет он был многим обязан. Саше придется уступить. Она будет той жертвой, которую он принесет ради собственного ребенка.

Они долго лежали обнявшись, оплакивая друг друга и сожалея о том, что все сложилось именно так. Саше хотелось рассердиться, даже взбеситься, возненавидеть его, но не получалось. Она не была разгневана, у нее просто было разбито сердце. Это было так же горько, как утрата Артура, а может, и хуже. Ведь если Лайам вернется в прежнюю семью, он все равно не перестанет существовать для Саши. Она будет помнить о нем каждую минуту, будет представлять, как он живет в своей семье, спит с другой женщиной, ласкает ее. И знать, что никогда, никогда он не будет с ней.

– Если хочешь, я разорву контракт с галереей. Не хочу делать тебе больнее, чем есть.

– В этом нет необходимости. Это было бы нечестно по отношению к тебе. Ты можешь вести дела с Карен и Бернаром, и мы не будем видеться. – Саша знала, что теперь видеть его будет ей невыносимо. И даже говорить с ним. От этой боли она может просто умереть. Никогда в жизни ей не было так нестерпимо больно.

Наступило утро, они все так же лежали рядом. В половине седьмого Лайам встал. Вид у обоих был измученный. Хуже всего было то, что Саша понимала, что он поступает правильно. Это было решение человека, в полной мере сознающего свою ответственность перед женой и детьми и готового выполнять свои обязанности, чего бы это ни стоило. Ну разве могла она что-либо противопоставить этому?!

– А что, если у вас ничего не получится? – спросила Саша, пока он одевался. – Вдруг после выздоровления Шарлотты окажется, что вы не можете жить вместе? Что тогда?

– Не знаю, – честно признался Лайам, глядя на нее. – Ничего я сейчас не знаю.

– Если ты переспал с Бекки, значит, что-то между вами было не так. Мужчины таких вещей не делают, если счастливы с женой.

– Может быть. Скорее всего, мы друг другу просто надоели. Бет устала от безденежья, меня временами доставали дети. Такой груз ответственности мне оказался не по силам, во всяком случае, я не был тогда готов. Сама подумай, я же женился в девятнадцать лет!

– И к этому грузу ответственности ты сейчас возвращаешься, – проговорила Саша. – По-думай об этом, прежде чем это делать. За Шарлоттой ты можешь ухаживать столько, сколько потребуется, – снова сделала попытку Саша, – но для этого необязательно возвращаться к Бет.

– Саша, все решено, – сказал он. Для нее это было равносильно смертному приговору. – Я должен это сделать. Я ей нужен. Она меня сама попросила. Одной ей не справиться.

Саша кивнула. Аргументы были исчерпаны. Она все перепробовала – и проиграла. А уговаривать его поступить так, как она сама не считала правильным, не позволяла совесть. Лайам был убежден, что должен вернуться к Бет, но не потому, что она его попросила, а потому, что он сам этого хотел. Рано или поздно он бы сам к этому пришел. Саша вдруг поняла это.

Она хотела накормить Лайама на дорогу, но он отказался. Еда не лезла ему в горло. Сейчас, когда Лайам с Сашей прощался навсегда, у него было ощущение, что он прощается с жизнью. Лайам так мечтал связать с ней свою жизнь, а теперь по воле судьбы эта возможность была у них отнята. Судьба. Все мечты и чаяния пошли прахом. Теперь – очередь Бет, Шарлотты и мальчишек. Теперь он должен быть с ними. Двадцать два года назад он принес Бет клятву верности и теперь должен ее выполнять. Лайам не чувствовал себя вправе отказать ей. Его мечтой была Саша. А его жизнью – Бет.

Он сложил Сашины подарки в рюкзак, а она посмотрела на браслет и подняла глаза.

– Буду носить, не снимая. Я всегда буду тебя любить, Лайам.

– Не надо, – сказал он, и слезы покатились по его щекам. Он поцеловал ее на прощанье. – Забудь обо мне. Забудь о нас с тобой. Спрячь это все в самый дальний уголок своей памяти. И я так сделаю. Здесь, – он показал на сердце, – ты останешься навсегда.

Саша кивнула. Она вцепилась в него, словно его уход грозил ей неминуемой смертью. Она едва держалась на ногах. С Артуром ей так и не удалось попрощаться. За эту ночь с Лайамом они все сказали друг другу. Он уходил от нее, невзирая на то, что любил ее так сильно, как никого прежде.

Дрожа, она проводила его до лифта. Лайам нажал кнопку. Она стояла рядом с ним босая, в одной ночной рубашке, с распущенными длинными волосами и была похожа на маленького эльфа. Подошел лифт, Лайам в последний раз посмотрел на Сашу, перехватил ее взгляд, вошел в кабину, двери закрылись, и он уехал. Войдя к себе в квартиру, Саша вспомнила, что наступило Рождество.

Глава 21

Рождество у Саши прошло как в тумане, это был сплошной кошмар. Звонили с поздравлениями Татьяна и Ксавье, она заверила их, что у нее все в порядке. Ксавье, впрочем, показался странным ее голос, и вечером он перезвонил. Спросил, с ней ли Лайам, она ответила, что был и уже уехал назад, в Вермонт. У нее было так тяжело на душе, что делиться ни с кем не хотелось. Саша весь день просидела в кресле, не имея сил пошевелиться. Просто сидела и смотрела в пустоту. Она переживала глубокий шок.

После праздника Саша, как всегда, появилась в галерее в десять утра. И как всегда, к ней вошла Марси – и опешила. Саша сидела за столом, волосы у нее были зачесаны назад, на лице никакой косметики, щеки белые, как мел. Она разбирала какие-то бумаги на столе и при этом сидела как деревянная. Саша явно была не в себе, и, вглядевшись в ее лицо, Марси решила, что малышка Шарлотта умерла. Но это умерла сама Саша.

– Господи, неужели… – Марси поднесла руку к губам.

Она ясно видела, что произошло что-то ужасное. Саша была как привидение. В ответ она покачала головой и отвернулась. Последние три часа она безутешно проплакала. Ей больше никогда не услышать его голоса. Расставаясь, они пообещали друг другу больше не звонить. Это было бы для обоих слишком тяжелым испытанием. Саше в жизни не приходилось делать ничего более тяжкого, чем сейчас, когда она с покорностью приняла его решение. И сделала это из любви к нему. Она всегда знала, что любит Лайама, но только сейчас поняла, как сильно.

– Саша, с тобой все в порядке? – Марси смотрела на нее со страхом.

Избегая ее взгляда, Саша ответила помертвелым голосом:

– Все в порядке. – И протянула ей только что подписанные бумаги. Для нее началась новая страница в жизни. И эта страница сейчас простиралась перед ней, как бескрайняя пустыня, безжизненная, как сама Сашина душа. У нее было такое чувство, словно умерла каждая клеточка ее организма, каждая струнка ее души, каждая крупица ее естества.

Не говоря ни слова, Марси вышла и поделилась своими опасениями с Карен. Та осторожно заглянула к Саше в кабинет и быстро вернулась в приемную.

– У нее горе. Ты не спросила?

– Молчит.

Обе согласились, что Саша выглядит ужасно, и предположили, что случилось нечто ужасное. Но – что?!

Подруги так и не поняли, что случилось, а Саша за весь день ничего им не объяснила. Она ничего не ела. Не пила. Не двигалась. Только сидела за столом и перебирала бумаги. Мелькала мысль о самоубийстве, но она сказала себе, что не может поступить так с детьми. Она приговорена к жизни, что в данной ситуации было намного тяжелее, чем смертный приговор. Она приговорена до конца дней быть без него.

Лайам ехал в Вермонт, и его обуревали те же чувства. Но звонить Саше он не стал. Теперь он никогда не сможет ей позвонить. Он должен вверить ее судьбе, как вверился сам. Отныне ему доступно только одно: знать, что где-то есть женщина, которую он никогда не увидит и которую некогда любил всем сердцем.

Вечером Саша объявила Марси, что завтра летит в Париж, и попросила забронировать билет. Марси пообещала все исполнить и вновь попыталась поговорить.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – Саша кивнула, и Марси подумала, уж не с Лайамом ли что. Может, опять поссорились и разбежались? – А где сейчас Лайам? – отважилась спросить она.

Саша ответила, что в Вермонте и что у него все в порядке. Она знала, пройдут месяцы, а может, и годы, прежде чем она сумеет кому-то рассказать. Зияющая рана в ее душе еще слишком свежа. Марси вышла и стала звонить в авиакомпанию. А потом сделала то, чего не делала никогда, даже когда умер Артур, – позвонила Ксавье и сказала, что Саша ее беспокоит. Тот ответил, что по телефону Саша тоже говорила каким-то странным голосом.

– Вид у нее ужасный, – сказала Марси. Она ни за что не стала бы беспокоить Ксавье, но кому еще позвонить, не знала. Татьяна была в отъезде, причем Марси не знала, где именно. Ксавье ничего не мог объяснить, он сам был в полнейшем недоумении.

– Пожалуй, я на выходные прилечу к ней в Париж, – предложил Ксавье. Ему не очень хотелось этого делать, ведь это как раз будет Новый год, но он тревожился за маму. Что-то там у нее случилось, а что – она никому не говорит.

Вечером Ксавье позвонил ей домой, но Саша к телефону не подошла. Она лежала в темноте, думала о Лайаме, представляла себе, что он сейчас делает, как там Шарлотта и что он сказал Бет. Она даже не знала, известно ли Бет о ней. В одну ночь она превратилась в брошенную женщину. Она чувствовала себя невидимой, нелюбимой и полностью изолированной от мира. Уходя с работы, она еле слышно попрощалась с Карен и Марси. Пожелала им приятного вечера и вышла. Домой пошла пешком и лишь на полпути поняла, что идет дождь. Домой пришла мокрая до нитки. Теперь это было неважно. Теперь все неважно.

Утром она вылетела в Париж, в полете ни с кем не сказала ни слова, ничего не ела и не пила, не смотрела видео и в конце концов уснула. Приехав домой, Саша вдруг поняла, что уже несколько дней не держала крошки во рту.

Ксавье прилетел в Париж в воскресенье и, увидев мать, ужаснулся. Она похудела, глаза лихорадочно блестели, а кожа была совершенно серая. Ему удалось впихнуть в нее немного еды. Он приехал не один, а со своей нынешней подружкой. Спросил у Саши про Лайама, та ответила уклончиво. Сказала только, что он находится в Вермонте с Бет и детьми.

Через неделю Ксавье решил справиться, как дела у Лайама, и позвонил ему на мобильный. Он не стал говорить, в каком состоянии Саша. Сейчас у Лайама и с дочкой забот хватает. Ксавье осторожно поинтересовался, когда Лайам собирается назад в Лондон.

– Никогда, – ответил тот. Что-то скорбное было в его голосе, что встревожило Ксавье. В последнее время, звоня матери в Нью-Йорк, он привык слышать у Лайама совсем другие интонации.

– Это как понимать? – растерялся Ксавье. – Ты там надолго застрял?

– Надо полагать, навсегда, – загадочно проговорил Лайам. – Как-нибудь приеду в Лондон, студию закрою. – Он сказал, что Шарлотту продержат в больнице еще долго, а потом еще в реабилитационном центре.

– Ты молодец, что сейчас с ней, – похвалил Ксавье, и на том конце трубки воцарилось долгое молчание. Лайам почувствовал, что должен объясниться с другом. Он понятия не имел, что ему сказала Саша, но понял, что Ксавье не в курсе дела, и это его удивило. Он знал о доверительных отношениях Ксавье с матерью и был уверен, что она ему скажет. Он не мог понять, почему она этого не сделала. Ему и в голову не пришло, что она не в состоянии обсуждать эту тему.