Она качнула головой:

— Не надо судить его так строго, сэр. Он искренне верит, что любит Антонию.

— В самом деле? — Голос Джеррена неожиданно посуровел. — Тогда позвольте выразить ему глубочайшее сочувствие.

Она подняла брови, но ничего не сказала, лишь позвонив в колокольчик, велела вошедшему слуге:

— Как только миссис Сент-Арван вернется, пусть окажет мне любезность и зайдет сюда. Но больше ничего не говори. Ты понял?

— Можно спросить, почему? — поинтересовался Джеррен, когда слуга ушел.

Ее светлость тихо рассмеялась:

— Каприз, мистер Сент-Арван. Я уже достаточно стара, чтобы изредка потворствовать своим прихотям. Ну, а вы нашли свою беглянку и что намерены делать теперь? В первую очередь, конечно, надеюсь, будете моим гостем.

— Вы очень добры, мадам. Но не удобнее ли будет для всех, если я отправлюсь в деревенскую гостиницу?

— Ни в коем случае, — с живостью возразила она. — Я ухитрилась представить визит вашей жены как нечто вполне естественное и не собираюсь сводить на нет все свои усилия ради ваших чувств, или ее, или Винсента. Мои собственные не в счет. Меня, конечно, ничто не затруднит.

Он рассмеялся:

— В таком случае, леди Блэкленд, я с радостью и благодарностью воспользуюсь вашим гостеприимством — на одну ночь. Завтра мне необходимо вернуться в Келшелл-Парк. В день побега Антонии скончался сэр Чарльз, и меня ждет множество неотложных дел, которые я пока оставил на местного капеллана. Антония, разумеется, поедет со мною.

— Почему «разумеется»? Он поднял брови:

— Я не могу оставить ее здесь.

— Не вижу причины. Я достаточно наслышана о ее жизни в Келшелл-Парке и понимаю, что невзирая ни на какие перемены, вы не сможете заставить ее вернуться туда сейчас.

— А мистер Келшелл? Я вовсе не хочу сказать, что подозреваю вас в отсутствии надлежащей строгости, но…

— Винсент завтра отправляется в Лондон, — прервала она, не дав ему договорить, — так что вам незачем беспокоиться на этот счет. — И, наклонившись вперед, добавила совершенно серьезно: — Поверьте, мистер Сент-Арван, это будет неразумно — пожалуй, даже жестоко — забрать Антонию в Келшелл-Парк, где она не знала ничего, кроме горя. Позвольте ей остаться со мной до конца лета.

Джеррен не колебался ни минуты. Предложение леди Блэкленд было решением проблемы, посланным самим небом, ибо он с беспокойством обдумывал перспективу совместного с Антонией возращения в Глостершир. Дела, связанные со смертью сэра Чарльза, задержат его там, по всей видимости, на несколько недель. И одно дело — жить под одной крышей в лондонском доме, где у каждого из них был свой собственный круг общения, и совсем другое — постоянно общаться друг с другом в уединении Келшелл-Парка. При тех отношениях, что сложились у них сейчас, подобная ситуация была бы совершенно невыносимой.

— Ваше сиятельство чрезвычайно добры, — произнес он. — Я принимаю предложение с несказанной благодарностью. Что бы там ни рассказывала про меня жена, но мне не хотелось бы причинять ей напрасные страдания.

Прежде чем она успела ответить, за дверью раздались голоса. Джеррен даже сделал в ту сторону шаг; миледи, бросив на него проницательный, острый взгляд, тоже обернулась.

Ничего не подозревающая Антония вошла в комнату, держа в руках соломенную шляпку. На ней было белое батистовое платье, а на груди приколоты темно-красные розы. Джеррену она показалась красивой, как никогда. При виде его она ахнула и застыла на мгновение, но острый взгляд леди Блэкленд сумел уловить в ее глазах радость, тут же сменившуюся опасением и испугом.

— Джеррен! — почти беззвучно вскрикнула она, -

Это вы?

Он официально поклонился:

— Как видите, мадам. Что же вы так испугались? Миледи посмотрела на одного, потом на другого и поднялась:

— Вам так много надо сказать друг другу, что я, пожалуй, пойду. — И, приблизившись к дверям, которые Джеррен поспешил перед нею открыть, вполголоса добавила: — Всегда приятно видеть, как твои предположения оправдываются. Так не забудьте же, сэр, вашего обещания.

И вышла. Джеррен закрыл дверь и повернулся к жене.

— Какого обещания? — неуверенно спросила она.

— Не вызывать Келшелла на дуэль за участие в этом деле. — Джеррен прислонился спиной к двери и достал табакерку; в первых же его словах прозвучало жгучее презрение: — Вне всякого сомнения, она совершенно права. Было бы несправедливо обвинять во всем его, поскольку, полагаю, вы попросту подольстились, чтоб он помог вам.

Антония дрожала всем телом и принуждена была опереться на кресло, но с голосом сумела справиться и ответить довольно спокойно:

— Да, это было бы несправедливо. Винсент всего лишь проводил меня сюда. И вам вовсе незачем вызывать его.

— Ее сиятельство уже убедила меня в этом. — Он взял щепотку табаку, защелкнул табакерку и опустил ее в карман. — Может быть, вы соизволите объяснить, почему вам вздумалось покинуть дом, куда я вас отправил?

— Просто не могла там оставаться больше! Ведь я же просила вас, умоляла не отсылать меня туда, но вы не вняли. — Голос ее предательски дрогнул, и она умолкла, силясь овладеть собой. — Это дедушка послал за вами?

— Нет, Торнбери. С сожалением и прискорбием вынужден сообщить, что дедушка ваш скончался.

Глаза ее распахнулись:

— Скончался? — прошептала она. — Когда? Почему?

— В день вашего побега из Келшелл-Парка. Что же до того, почему это произошло, то, полагаю, вина лежит на вас.

Его слова произвели совершенно неожиданный эффект. Губы ее приоткрылись, лицо покрылось смертельной бледностью, она сделана неуверенный шажок и прежде, чем он успел пошевелить хоть пальцем, без чувств упала на пол.

С удивленным восклицанием он опустился подле нее на колено и одной рукой приподнял за плечи. В этот момент дверь открылась, пропуская Винсента, который вошел с решительным видом, говоря:

— Сент-Арван, я… — Он замер. — Бог мой! Антония! Ч-что вы с ней с-сделали?

— Не будьте идиотом! — отрезал Джеррен, просовывая другую руку под колени Антонии и поднимая ее. — Это всего лишь обморок.

— Я п-позову на п-помощь! — Винсент повернулся к двери, но Джеррен, глядя на белое лицо на своем плече, резко остановил его:

— Постойте! Нечего создавать панику. Она уже приходит в себя.

Он отнес ее на диван и, когда укладывал, она, тяжело вздохнув, открыла глаза. Взгляды их встретились, и на секунду обоим показалось, будто пропасть между ними исчезла, но с другой стороны дивана в нетерпении стоял Винсент, на губах которого трепетал невысказанный вопрос, и драгоценное мгновение было безвозвратно утрачено.

— Антония! — он схватил ее за руку. — Вы в порядке? Ч-что с-случилось?

С намеренной сдержанностью Джеррен подложил ей под голову подушку и выпрямился, с высоты своего роста глядя на юношу. В глазах его сверкал гнев.

— Келшелл, — в отменно учтивом тоне таилась угроза, — подобная забота о кузине делает вам честь, но не соблаговолите ли вместе со своим неуместным, наглым любопытством отправиться куда-нибудь подальше, например, к черту?

Винсент, хоть и пораженный таким недвусмысленным адресом, все же остался на месте и только крепче сжал руку Антонии.

— Я не намерен выполнять ваши к-команды, — возразил он. — Если Антония желает, тогда…

— О, Бога ради, уходите, прошу, воскликнула она, вырывая руку. — Оставьте нас одних!

Недоумевающий, несколько растерянный Винсент поспешно ретировался, а Джеррен снова взглянул на Антонию. Она смотрела на него огромными, бездонно-черными глазами, казавшимися еще бездоннее и еще чернее на белом, как бумага, лице; в сокровенной глубине этой черноты притаился ужас. Сердце Джер-рена сжалось. Он с участием склонился к ней.

— Прошу прощения. — Тон его был гораздо ласковее, нежели раньше. — Знай я, каким ударом окажется для вас смерть сэра Чарльза, то сообщил бы о ней не так резко. Позвать леди Блэкленд? Она качнула головой:

— Не надо, мне уже лучше. Джеррен! — Она села, ухватившись обеими руками за его рукав. — Что вы имели в виду, когда говорили, будто вина за его смерть лежит на мне?

— Я просто неудачно выразился, за что прошу у вас прощения. Сэр Чарльз, едва услышав о вашем побеге с Келшеллом, впал в такую неописуемую ярость, что ослабевший организм попросту не справился с нею. Его сгубили собственные темные страсти, а вовсе не вы или кто-то другой.

Она выпустила его рукав и бессильно откинулась на подушки, вся дрожа, с лицом, столь же белым, как складки ее батистового платья. На лице этом были написаны такой ужас и отчаяние, что у Джеррена от жалости перехватило горло и безудержно захотелось взять ее на руки и укачать, утешать, как малого ребенка. Но оттого, что желание было таким неистовым, а мысль о ее вероломстве — такой горькой, он резко выпрямился и, отойдя от дивана, иронически прибавил:

— Не знаю, мой ли приезд или известие о тяжелой утрате вас так огорчили, или же ужасает мысль о возращении в Глостершир. Если последнее, то успокойтесь. Леди Блэклэнд оказалась столь добра, что пригласила вас пожить у нее еще. Я принял это приглашение от вашего имени.

Он говорил, не глядя на нее, и потому не мог видеть, как следовал за ним полный мольбы взгляд и умоляющим жестом протянулась к нему рука. Минуту спустя рука расслабленно упала, и все еще нетвердым, хоть и довольно спокойным голосом Антония произнесла:

— Добросердечие ее сиятельства безгранично, и я с радостью останусь, но что будет с вами, Джеррен? Вы возвратитесь в Лондон?

— Не сейчас. Сперва я должен покончить с делами в Келшелл-Парке.

— Но когда все-таки будете в Лондоне, то позволите и мне присоединиться к вам? О, Джеррен, прошу вас!

Он поднял брови:

— С какой целью? Больше не надеетесь на помощь родственника или же так ненавидите меня, что просто не можете не принять во всем самоличного участия?

— Ну как мне вам доказать! — с отчаянием произнесла она. — Ведь я хочу уберечь вас от смерти. Теперь, после кончины дедушки, угроза эта усилилась стократ, ибо сейчас между дядей Роджером и состоянием сэра Чарльза стоите только вы.

С минуту он пристально рассматривал ее, потом презрительно усмехнулся:

— Да вы просто сами себя в этом убедили! Только я, говорите, стою между ним и вожделенным богатством, однако умри я — богатство достанется вам.

— Он уверен, что я выйду за Винсента и тем самым отдам все в его руки. А если откажусь, он, без сомнения, убьет и меня.

— Ага! — насмешливо заметил Джеррен. — Наконец-то мы добрались до сути. Вы боитесь за собственную жизнь.

— Считайте так, если хотите! И вообще, думайте обо мне, что хотите, только поверьте — я хочу помочь вам!

— Поверить! Святый Боже, это уже слишком! Поверить вам после того, как вы всеми возможными средствами пытались меня извести?

Он повернулся, чтобы уйти, но она, вскочив, опередила его и встала перед дверью, преграждая путь.

— Вы все-таки выслушаете меня! Неужели непонятно, что вернувшись в Лондон в одиночестве, вы только сыграете на руку ему? Ведь он будет строить козни, интриговать, но сам никогда не нападет. — Она схватила его за отворот камзола и, торопливо нанизывая одно слово на другое, старалась говорить убедительно. — У него есть слуга, столь же опасный. Слуга? Вернее было бы сказать — близкий друг. Если один из них — мозг, плетущий сеть заговора, то другой — руки, все исполняющие. Я боюсь обоих!

Эту торопливую, на одном дыхании речь Джеррен выслушал, не меняя выражения лица, а когда она закончилась, холодно произнес:

— Не будете ли вы столь любезны, Антония, дать мне пройти? Это все тот же спор, что мы вели в Лондоне, и все такой же бесполезный. Так давайте же прекратим его, порешив, хотя бы из уважения к хозяйке, сохранять взаимную учтивость, пока мы оба пользуемся ее гостеприимством. — Он умолк, но, поскольку она не двигалась, взял ее за плечи и осторожно отодвинул в сторону. — Что ж, если вы не желаете двигаться сами, придется помочь, ибо я более не желаю обсуждать с вами этот вопрос. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не расквитаюсь сполна с вашим родственничком. Потом я пришлю за вами, тогда и настанет черед выяснять отношения, хотя один Бог ведает, сможем ли мы когда-нибудь разрешить эту дилемму.

Джеррен уехал из Манора следующим утром, очень рано, но и жена, и хозяйка уже были на ногах, чтобы пожелать удачной дороги. Прощание с Антонией было кратким и официальным, а вот леди Блэкленд удивила его, сказав:

— Давайте-ка перед отъездом пройдемся по саду, мистер Сент-Арван. Я хочу кое-что сказать вам.

Он удивленно поднял брови, но согласился сразу, предложил ей руку, и они пошли по неширокой дорожке, вившейся вдоль просторного ровного газона, по которому протянулись длинные утренние тени от деревьев. С минуту они двигались молча, потом леди резко проговорила:

— Я сама терпеть не могу людей, сующих нос не в свое дело, но только дурак — не заметит, что ваши отношения с женой оставляют желать много лучшего. А я, мистер Сент-Арван, вовсе не дура.