— Милая Антония, — холодно ответствовал он, — вы себе чрезмерно льстите. Думаете, я позволил бы сыну жениться на женщине с таким происхождением, дочери бесчестного игрока, шулера и какой-то цыганки? Или Сент-Арван женился бы на вас, не будь он поставлен в такие отчаянные условия, при которых отказаться было невозможно? Да и то сэр Чарльз все же предпочел сообщить ему правду уже после того, как узел оказался благополучно и прочно завязан.

Она даже пригнулась при последних словах, вызвавших в памяти многочисленные унижения детства и юности, но нашла в себе мужество возразить:

— И вы можете говорить так, хотя сами отправили Винсента в Глостершир, чтобы он снискал мою любовь и сделал мне предложение?

Он рассмеялся, тихо и даже мягко, но от этого смеха у нее по спине пробежал холодок:

— Это было необходимо, чтобы завоевать ваше доверие, уговорить отдать мне полученное наследство. Боюсь, до свадьбы вы бы не дожили.

Несмотря на теплую ночь, Антония задрожала. Как же прав был сэр Чарльз, не доверяя своему родственнику, и как же ей повезло избежать умело расставленной западни. В том, что Келшелл говорит правду, она не сомневалась, ибо его слова прояснили многое, прежде непонятное, вызвавшее недоумение. С таким Роджером Келшеллом, холодным, расчетливым, бесчувственным, с неуемной жаждой мести, двигавшей каждым его действием, Антония никогда не смогла бы смириться.

Она погрузилась в собственные мысли, сэр Роджер тоже замолчал, и какое-то время единственным звуком, нарушавшим тишину, было цоканье копыт да стук колес. Вскоре, однако, ею овладело другое опасение, и она принялась вглядываться в темноту.

— Куда вы меня везете? — настороженно и требовательно спросила она.

— На Брук-стрит, — последовал ответ. — Хотя, надобно признаться, мне приходила в голову мысль увезти вас и потребовать выкуп, но подозреваю, Сент — Арван, вооруженный признаниями Ханны, не уступит подобному вымогательству. Кроме того, для успешного завершения такое дело потребовало бы времени и тщательной подготовки. Мудрый человек, Антония, понимает, когда его игра окончательно проиграна.

После недолгого молчания она произнесла:

— И что же вы намерены делать теперь?

— Сперва спровадить вас домой, — отвечал он, — а затем вернуться к себе. Можете быть уверены: если Сент-Арван правильно распорядится ситуацией — а я убежден, что ему на это достанет разума, — то правда никогда не выплывет наружу. — Он помедлил, но, поскольку она так и не нашлась с ответом, продолжал: — А что же вы сами, Антония?

— Я? — вздрогнула она. — Не понимаю?

— Так-таки и не понимаете? — Ироничность не изменяла ему. — Хотя в самом вопросе уже заключался ответ. Ваше положение по меньшей мере двусмысленно. — Он помедлил, словно раздумывая. — И для вас, думаю, самым мудрым будет помириться с Сент-Арваном. Ваша сегодняшняя попытка предупредить его явно говорит, что вам и самой этого безумно хочется, а поскольку его поведение в последние несколько месяцев было далеко небезупречным, то и у вас найдется, что ему простить. Ошибок было полно с обеих сторон.

Последовала еще одна, более продолжительная пауза, потом она едва слышно пролепетала:

— Так вы хотите, чтоб я пошла на сделку с ним?

— Именно так! — Сэру Роджеру явно понравилась такая смышленость. — Помните: вы связаны друг с другом на всю жизнь, и было бы только благоразумием прийти к какому-нибудь соглашению и сохранять дружелюбие и дальше. Не сомневаюсь, что вы сможете уговорить его забыть прошлые обиды. Кто старое помянет — тому глаз вон! Правда, он, конечно, не переменится, но у вас имеется одно неоспоримое и неоценимое преимущество перед всеми соперницами:

вы — его жена.

Она не ответила, а он больше не углублялся в эту тему, ибо хорошо понимал коварную силу и власть намеков, ядовитые уколы которых ранят ей душу, а посеянные сейчас семена сомнения сделают невозможным полное примирение между нею и мужем. Слабое, конечно, утешение, но это — единственное, чем он может вознаградить себя за полное крушение надежд.

Проводив Антонию и вернувшись к себе домой, сэр Роджер направился прямо в кабинет и запер дверь. Зажег свечи в серебряных подсвечниках на столе, сел и достал письменные принадлежности. Довольно долго тишину кабинета нарушал лишь скрип пера, а когда он отложил его, свечи почти догорели. Потом вложил написанное в конверт, запечатал и изящным летящим почерком написал адрес. Отпер ящик, достал небольшой пистолет с серебряными накладками на рукоятке и, как всегда неторопливо и спокойно, принялся его заряжать.

Покончив с этим, отложив оружие, вынул табакерку и с нескрываемым наслаждением втянул носом понюшку табаку. Во всем доме царила тишина, но в этот момент с улицы донесся голос стражника, выкрикивающего время горожанам. Усмешка коснулась губ сэра Роджера, и он твердой рукой взял пистолет.

Антония медленно поднималась наверх, в туалетную. Там было пусто, поскольку Ханна, обычно дожидавшаяся хозяйки и помогавшая ей раздеваться, по всей видимости, еще пыталась выпутаться из последствий своего участия в заговоре против Джеррена. Вряд ли стоило ожидать ее возвращения.

Антония зажгла свечи на туалетном столике, сменила измятое бальное платье с тугим корсетом и множеством нижних юбок на жестких неудобных фижмах на свободный шелковый пеньюар, уселась перед столиком и невидящим взором уставилась на свое отражение в зеркале. Первая радость, вспыхнувшая при известии о поражении сэра Роджера, сменилась теперь опасением перед возможными последствиями. Джеррен говорил, что если сэр Роджер попадется, то ссора может закончиться поединком на шпагах. Конечно, сэру Роджеру никогда не одолеть Джеррена, но смерть от руки Сент-Арвана может привести к весьма серьезным последствиям. Хоть поединки происходят достаточно часто, все же дуэли запрещены, и Джеррену, с его репутацией искусного фехтовальщика, придется туго, если он убьет человека намного старше себя. В лучшем случае ему придется бежать за границу, а в худшем — Антония даже поежилась, старалась не думать о том, что же будет в худшем. Не утешало и собственное положение. Слова и намеки сэра Роджера уже начали свою разрушительную работу, и отвратительное предположение, что ей придется заключить сделку с собственным мужем, медленно прокручивалось в голове. По разумению Келшелла, раз Джеррен развлекался с другими женщинами, пока его жена строила против него заговоры, то теперь, когда ее интриги закончились неудачей, он должен будет с готовностью забыть все их раздоры. И, по мнению сэра Роджера, для Сент-Арвана не имело значения, как именно это произойдет. Что ж, возможно, так оно и есть, и коль скоро Джеррен пожелает предать забвению события последних месяцев, то она должна быть благодарна, но из сердца рвался отчаянный вопль; этого мало, мало. Любя его всей душой, она хотела знать, что по-прежнему любима так же глубоко, хотела вернуть счастье, весною осенившее их своим крылом.

От грустных мыслей ее оторвал звук шагов снаружи, и она со страхом приблизилась к двери. Дверь распахнулась, и Джеррен, торопливыми, широкими шагами подойдя к ней, схватил ее за плечи, нетерпеливо вглядываясь в лицо.

— Антония, ты в порядке? Тебе не причинили вреда? — Она покачала головой, и он отпустил ее, проговорив с кривой улыбкой: — Ханна сказала мне, где стоит карета, в которой тебя заперли, но когда я пришел туда, чертова экипажа и след простыл. Я сразу понял, что это — дело рук Келшелла, и боялся, как бы он не взял тебя в заложницы за Ханну и ее отца.

— Он сказал, что ему приходила в голову мысль потребовать за меня выкуп, — дрожащим голосом ответила она, — но поскольку Ханна во всем призналась, надежды на успех у него было мало. — Она подняла на него испуганные глаза. — Джеррен, опасность действительно позади? Дядя Роджер заявил, что его игра проиграна, но не знаю, можно ли ему верить.

Он кивнул:

— Да, проиграна.

— И поединка между вами не предвидится?

— Нет. И это наилучший вариант. — Джеррен взял ее за руку и усадил на диван. — Ханна рассказала всю историю, а Престон, поняв, что правда выплыла наружу, подгвердил. Питер взял у них письменные признания, должным образом засвидетельствованные и подписанные, а владея такими документами, я всегда смогу держать Келшелла в руках. Боясь за свою жизнь, он ни за что не осмелится снова покушаться на мою жизнь. — Он умолк и слегка нахмурился. — Ты знаешь, что он на грани краха?

— Да, он сказал мне по дороге домой. — И Антония едва слышно спросила: — Джеррен, будет большой скандал?

— Не думаю. Это часть моего договора с Престоном. В обмен на признание я дал слово ничего не разглашать. Он предан Келшеллу и горит равным желанием — и защитить хозяина, и купить свободу себе и дочери.

— Джеррен сунул руку в карман и достал серьги с рубинами и алмазами. — Вот твои украшения. А платье я разрешил Ханне оставить себе, поскольку, думаю, ты теперь вряд ли согласишься его надевать.

— Да уж, конечно, — с горячностью подтвердила она, беря драгоценности, — но я признательна, что ты уберег серьги. Мне было бы очень жаль потерять их.

«Потому, что они — твой первый подарок мне, » — прибавила она мысленно, спрашивая себя, а помнит ли и он это тоже. Джеррен если и помнил, то не выразил ничем, а мрачно произнес:

— Не в первый уже раз Ханна притворялась тобой. Келшелл понимал, что вряд ли удастся заставить тебя играть активную роль в его смертной игре, вот и решил сделать тебя виновной без твоего ведома.

Сидя рядом, он рассказал о подосланных к нему наемных убийцах и о том, что они с Питером узнали от их предводителя.

— Когда парень упомянул нанимавшую его женщину и описал ее, я поверил в то, во что и должен был поверить, по убеждению Келшелла — что это была ты. — Он помолчал и сухо добавил: — Это случилось за день до того, как я отправил тебя в Глостершир.

— За день до того? — прижав руку ко рту, Антония воззрилась на него, понимая теперь, как нестерпимо фальшиво прозвучало в свете случившегося и ее признание, и предложение помочь. — Боже милостивый! Неудивительно, что ты не поверил мне!

Впервые она позволила себе подумать о том, что они в тот день наговорили друг другу, понимая, насколько она с каждым словом заслуживала в его глазах все больше осуждения. Но тут вспомнила любопытное противоречие в его недавнем поведении и недоумевающе нахмурилась.

— А вчера в Воксхолле ты был готов доверять мне.

Почему?

Он пожал плечами:

— Ты наконец-то убедилась, что от Келшелла тебе грозит такая же опасность, как и мне, а поскольку всю эту чертову ситуацию следовало как-то разрешить, я и дерзнул пойти на немалый риск и поверить в твои честные намерения. А когда обнаружил, что Алое Домино, встретившее меня у ломберной, вовсе не ты, понял: мои рассуждения верны и ты — такая же жертва заговора, как и я.

— Понятно! — шепотом проговорила Антония и склонила голову, чтобы скрыть смущение и разочарование. Значит, он по-прежнему уверен, будто ею двигал эгоизм, и убедить его в обратном нет никакой надежды. Чувство полной безысходности овладело ею, глаза наполнились слезами, усталость Я отчаяние помешали взять себя в руки. Но больше всего на свете страшась жалости, она немыслимым усилием попыталась все же говорить ровным голосом:

— Я осознала опасность уже давйо, но теперь, благодарение Богу, все кончилось, даЯ Нас обоих. — Она умолкла, глубоко вздохнула и, теряя последние силы, произнесла уже не так спокойно: — Может быть, не станем говорить об этом сегодня? Я так устала.

— Я знаю, — мягко откликнулся он, — но один момент все-таки нужно выяснить. То, что ты совершила вечером, вполне может объясняться желанием спасти самое себя. Но есть еще кое-что, уже не объяснимое этой причиной. Вот, Антония.

И Джеррен протянул руку: на ра»С№той ладони лежал старинный кинжал с рукояткой, инкрустированной золотом и бирюзой.

— Престон пытался применить его против меня, — продолжал Джеррен тихо. — А позднее рассказал, как этот кинжал попал к нему. Ради Бога, антония, зачем ты сделала это?

Это краткое промедление лишило ее остатков самообладания. Глаза снова налились слезами, словно в тумане, а голос предательски задрожал:

— Я должна была остановить его. Эг& мысль завладела мною — убить его, а потом себя. Но он разгадал мое намерение.

— И слава Богу! — В голосе Джеррена тоже появилась дрожь. Он отшвырнул кинжал и схватил Антонию в объятия. — Любовь моя, да я просто не пережил бы спасения такой ценой! Без тебя жизнь потеряла бы всякий смысл.

— Я думала, тебе все равно, раз ты меня больше не любишь, — прорыдала она. — О, Джеррен, простишь ли ты меня? Ведь я совершила непростительное.

— Даже если и так, — с горечью произнес он, — то я толкнул тебя на это своими подозрениями, будь они прокляты. Боже святый, любимая, ведь мы могли провести всю жизнь в бесконечных подсчетах, чья же вина больше, и в поисках самооправдания — и много ли радости это принесло бы нам! Нет, мы выбросим все эти пакостные события из головы и вернемся назад, к тому моменту, когда я, оставив тебя дома, отправился в Барнет!