— Ты оскорбляешь нас обоих! Макс думает только о Софи, и я ни за что не встану между ними, — в своем возмущении Ивлин даже забыла, что сама еще совсем недавно испытывала подобные сомнения.

Странно, но именно возражение Эми побудило Ивлин согласиться. Когда Макс и герр Хартманн вошли в комнату и Эми начала говорить, что ее племянница не может принять предложение фрейлейн Хартманн, Ивлин прервала ее и заявила, что готова поехать в Вену, как только Софи ляжет в клинику.

Макс постарался успокоить Эми, объяснив ей, что в самые трудные для Софи дни Хартманны будут находиться в Вене со своей дочерью и они позаботятся об Ивлин.

Когда девушка пошла с Максом к машине, она извинилась за свою тетушку, которая разговаривала с ним довольно резко. Благодарность же Макса за согласие Ивлин помочь Софи была более горячей, чем того требовала ситуация. Она была уверена, что Софи только сегодня предложила Максу эту работу для Ивлин, когда услышала о ее стесненных обстоятельствах. Внезапное желание Софи видеть ее своей компаньонкой было несколько странным, несмотря на отъезд Аннелизы.

Ивлин начала с беспокойством размышлять, не была ли Эми права и не таится ли в этом предложении какая-то для нее опасность. Но отступать было уже слишком поздно. Макс опять роковым образом повлиял на ее судьбу, и ей ничего не оставалось делать как подчиниться.

Глава восьмая

Герр Хартманн снял для Ивлин небольшую двухкомнатную квартиру недалеко от частной клиники, куда поместили Софи. Сам он с женой остановился в гостинице, но для Ивлин, по его мнению, было гораздо удобнее жить на квартире, чем в номере отеля. Девушка не возражала; она предпочитала совсем ни от кого не зависеть.

У Софи в клинике была отдельная палата; пока ей проводили подготовительные процедуры. Ивлин навещала ее в определенные часы. К счастью, они не совпадали с визитами Макса. Он, кажется, избегал встреч с Ивлин, и она заключила, что ее опасения относительно его тайных мотивов не оправдались.

Софи очень нервничала, но ее пугала не сама операция, а то, что принесет с собой ее успешный исход. Новый мир, в который она готовилась войти, должен был изменить всю ее жизнь. Софи становилась спокойнее, только когда Ивлин читала ей стихи. Она совершенно искренне говорила, что ей очень нравится, как Ивлин их читает. Софи не любила современную поэзию, ей больше нравились рифмы и ритм классики. Строки Шекспира и Мильтона волновали ее душу больше всего. Читая стихи, Ивлин обнаружила, что язык имеет свою музыку. Софи часто говорила, что Ивлин следует выучить немецкий, чтобы наслаждаться поэзией Гете.

Всякий раз, когда Ивлин обедала с Хартманнами, отец Софи расспрашивал ее о настроении дочери.

Однажды, оставшись с Ивлин наедине, он с грустью сказал:

— Если операция пройдет успешно, я боюсь, что мы потеряем нашу Софи.

— Нет, что вы! — воскликнула Ивлин и напомнила ему старинную пословицу о том, что дочь всегда останется дочерью.

— Мы, конечно, будем часто видеться, но все уже будет по-другому.

Ивлин хотела сказать еще о внуках, но постеснялась. Герр Хартманн мог бы подумать, что она слишком бесцеремонна. Однако она была уверена, что радость иметь внуков их не минует. У Макса и Софи будут очаровательные дети, с завистью подумала Ивлин, хотя она никак не могла себе представить девушку в роли матери. Софи казалась ей совсем ребенком.

В свободное время Ивлин бесцельно бродила по городу или гуляла в Венском лесу. Местность здесь была довольно холмистой, но девушка все равно скучала по горам. Теперь она смогла понять, почему Макс так любит Тироль. Она много думала о Максе, о том, где он живет, и часто задавала себе вопрос, решилась бы она попросить Макса показать ей его дом.

Она осмотрела Хофбург — величественный комплекс зданий, составлявших резиденцию монархов Габсбургской династии. Ее не оставила равнодушной судьба последнего из них — Франца-Иосифа, любимая жена которого была смертельно ранена террористом, сын покончил жизнь самоубийством в Майерлинге, застрелив при этом и свою любовницу, а племянник и наследник престола был убит в Сараево, что привело к первой мировой войне, в результате которой империя потеряла большую часть своих территорий.

Эти трагические события заставили Ивлин забыть о своих проблемах.

Наконец наступил день операции. Ивлин провела его с Хартманнами и впервые за все время своего пребывания в Вене встретилась с Максом. Он пришел, чтобы поддержать родителей Софи в трудные часы ожидания. Их уговорили не ждать в клинике, потому что операция предстояла долгая. Они остались в своем номере и каждую минуту погладывали на телефон, ожидая звонка.

При виде вошедшего в комнату Макса у Ивлин учащенно забилось сердце, и она не могла поднять на него глаза. Она молча протянула ему руку. Макс сжал ее руку в своей. Он вопросительно посмотрел на девушку, но лишь вежливо произнес:

— Здравствуй, Иви. Ты прекрасно выглядишь. Кажется, твои обязанности не слишком обременительны?

— Ты прав. И я рада, что могу что-нибудь сделать для Софи.

— Ева стала для Софи такой поддержкой, — сказала фрау Хартманн. — Я не представляю, что бы наша дочь делала без нее. Но разве вы не встречались в клинике?

Макс отпустил руку Ивлин и язвительно усмехнулся.

— К несчастью, наши визиты ни разу не совпали.

К несчастью! Ивлин нисколько не сомневалась, что он намеренно сделал так, чтобы они не совпадали.

Макс заговорил с Хартманнами, и предоставленная самой себе Ивлин смогла беспрепятственно его рассмотреть.

Она заметила, что Макс похудел. Костюм, который прежде безукоризненно сидел на нем, стал теперь слишком свободным, а под глазами у Макса появились темные круги. Очевидно, на нем сказалось долгое ожидание решения судьбы Софи — и его тоже.

Случайное замечание герра Хартманна вдруг встревожило Ивлин. Прежде она не задумывалась о том, что операция может быть столь опасной для Софи — ведь глаза непосредственно связаны с мозгом.

Ивлин услышала, как Макс сказал:

— Если она не поправится, я никогда не прощу себе этого, ведь именно я уговорил ее на операцию.

— Нет, нет, — запротестовал герр Хартманн, положив руку на плечо Макса. — Мы все этого хотели. Ты не можешь взять всю ответственность на себя, — и быстро заговорил по-немецки.

Макс улыбнулся, но кажется, остался при своем мнении. Он знал, что кроме него Софи не послушалась бы никого другого.

Сердце Ивлин разрывалось от любви и огромного сочувствия к Максу. Она беззвучно молилась, чтобы у Софи все было хорошо.

Вновь встретив Макса, Ивлин поняла, что ее любовь к нему стала еще сильнее и глубже, чем раньше, и она желала ему счастья больше, чем себе самой.

Однако ее очень беспокоила судьба Софи. Жизнь полна жестокой иронии, думала Ивлин. Она, которая с радостью умерла бы после того несчастного случая, выжила, а Софи, у которой есть ради чего жить, может умереть. Но мысль о том, что гибель Софи могла бы стать ей выгодной, ни разу не пришла в голову Ивлин, потому что ее новая любовь была бескорыстной.

На ленч все спустились в ресторан, но есть никому не хотелось. С лица Макса не сходило выражение беспокойства, но когда они вернулись в номер Хартманнов, он приложил максимум усилий, чтобы отвлечь родителей Софи от грустных мыслей. Разговор зашел об опере, о новых постановках следующего сезона. Макс хотел пригласить одного известного английского композитора и попросил Ивлин высказать свое мнение о его творчестве. Завязалась дискуссия о современной музыке и классике. Макс не восхищался авангардом, по его мнению, эта музыка больше походила на математические расчеты. Ценность каждого произведения в том удовольствии, которое оно доставляет слушателям. Это заявление привело к спору о том, как тогда расценивать современные популярные песни. Все пришли в такое возбуждение, что в пылу спора почти забыли, зачем они здесь собственно собрались.

Резкий телефонный звонок возвратил их к реальности. Герр Хартманн схватил трубку. Все напряженно следили за ним до тех пор, пока он со вздохом облегчения не положил трубку.

— Операция закончилась, — сказал он, — кажется, все прошло успешно. Софи пока под наркозом, но завтра мы сможем ее навестить.

Макс вскочил со стула; напряженное выражение исчезло с его лица.

— Пойдем, Иви, подышим свежим воздухом, — сказал он. — Мне надо послать Софи букет цветов. — Макс посылал ей цветы каждый день. — Она сможет почувствовать их запах, даже если она их не увидит.

— Бог даст, она сможет видеть, — с надеждой в голосе произнесла фрау Хартманн.

Но об успехе операции можно будет судить, только когда снимут бинты.

После гнетущей атмосферы ожидания, царившей в номере Хартманнов, залитые солнцем улицы радовали глаз. Цветочный магазин был полон ирисов, тюльпанов, ранних роз, гвоздик и лилий. Тут же стояли огромные букеты белой сирени и изысканные экзотические орхидеи.

Макс выбрал цветы по аромату — лилии и розы. Пока продавщица записывала адрес, по которому нужно было послать букет, Макс обратил внимание на полураспустившиеся темно-красные дамасские розы и, указав на них, что-то сказал по-немецки. Девушка вынула одну из вазы, вытерла черенок и протянула розу Максу. Он вручил ее Ивлин.

— Это мне? — радостно воскликнула Ивлин.

— Тебе. Это твой цвет.

На ней был черный костюм из ее прежнего гардероба, но его мрачность несколько освежала желтая блузка. Продавщица достала большую булавку и приколола розу на отворот костюма. Когда с этим было покончено, Макс и Ивлин вышли на улицу.

— Когда я в первый раз увидел тебя, ты была в темно-красном платье, — сказал Макс.

— Удивительно, что ты до сих пор это помнишь!

— Это было очень сильное впечатление. Ты в красном платье, твое бледное лицо и черные волосы — и чудесные звуки, которые ты извлекала из прекрасного инструмента… Не знаю, что тогда было больше очаровано — мой слух или мое зрение.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Ивлин. Воспоминания были слишком болезненными.

Макс взял ее под руку.

— Неужели ты не можешь вспоминать о прошлом без боли? — спросил он. — Ведь это было нашим общим воспоминанием.

— Как Мюнхен? — спросила она, высвобождая свою руку. — Мне кажется, ты не должен напоминать мне об этом, пока Софи еще не поправилась.

— Но с ней все будет в порядке, — заверил ее Макс. — За нее можно не волноваться. Мы должны забыть о печали.

— Интересно, как это сделать, — многозначительно произнесла Ивлин.

Некоторое время они молча шли по улице, потом Макс уже совершенно другим тоном спросил:

— Что бы ты хотела сейчас сделать?

— Я бы хотела увидеть твой дом, — порывисто воскликнула она.

— Я с удовольствием покажу его тебе, но он находится довольно далеко. Сейчас мы возьмем такси.

Дом стоял в тенистом саду; за деревьями был виден Дунай — увы, не голубой, а серый. Дом был невысокий, со множеством цветов на окнах. Внутри все было отделано деревом, что делало комнаты немного сумрачными, но в них царила приятная, домашняя атмосфера.

Макс повел Ивлин в музыкальную комнату — она не сомневалась, что такая комната в доме есть — с широкими окнами, выходящими на лужайку, и полированным деревянным полом. Одну стену комнаты занимал стеллаж с книгами; в углу стоял низкий диванчик и рядом с ним — арфа. Камин украшали бюсты Бетховена и Моцарта, а на стене висела картина Дега. Взгляд Ивлин невольно остановился на рояле.

— Ты играешь на кем?

— Иногда. — Макс открыл крышку и пробежал пальцами по клавишам. У него была рука настоящего музыканта. Подняв голову, он встретился с печальным взглядом ее глаз. — Иди сюда, попробуем сыграть вместе.

Макс взял первые аккорды этюда Моцарта, который Ивлин хорошо знала. Ее правая рука почти машинально нашла нужные клавиши, подхватив мелодию. Левой рукой Макс осторожно заиграл в басовом регистре. Его правая рука сжала левую руку Ивлин, удерживая ее рядом.

— Мы могли бы играть дуэтом. — В его словах слышался скрытый подтекст. Дуэт значит «парой», «вдвоем». Они стояли возле инструмента, который оба любили; их плечи соприкасались. Мелодия набирала силу, заполняя собой комнату. В их игре присутствовала абсолютная гармония. Казалось, что даже сердца их бьются в унисон.

Вдруг Ивлин взяла неверную ноту. Она отдернула руку и поспешно отвернулась.

— Я… я думаю, мне надо уйти, — сдавленным голосом произнесла она.

— Почему так внезапно? Я думал, ты выпьешь чаю. Мама сейчас отдыхает, но я позову ее.

Макс шагнул к двери.

— Пожалуйста, не беспокой ее. Мне действительно пора идти.

Ей не следовало сюда приходить; это будущий дом Софи, а для нее самой здесь места нет. Мгновения духовной близости с Максом слишком взволновали ее. Если она останется, то одному Богу известно, что она может натворить — даже решиться на отчаянное признание, на просьбу стать частью жизни Макса на любых условиях. Но ведь Софи доверяет ей; Софи, которую поддерживает лишь вера в ее возлюбленного.