Кэти Летт - Алтарь эго

– Простите?

– А ты заставь-ка муженька поскорее назначить день слушания. Иисус, мать его, у меня уже запланирован отпуск для моего мальчика.

– Где? – спросила я нервно. – В психиатрической больнице для невменяемых преступников? В Бродмуре?

Джулиан просверлил меня взглядом. А Закери откинул голову и засмеялся.

– Я предпочитаю более влажный климат… – ответил он жестко, засунув палец в мои эластичные трусики.

Я старалась представить его старым и разлагающимся, лысеющим, с волосами, вылезающими из ушей и носа. Это был единственный способ собраться с силами и убрать его руку. Я ущипнула его так сильно, что он вскрикнул.

– Все в порядке? – встревоженно спросил Джулиан.

– Ч-ч-черт, – ответил Закери. – Ногу судорогой свело, парень.

– Мы тоже собираемся уехать после этого дела. – Джулиан положил свою руку поверх моей. – В какое-нибудь романтичное место. Тогда ты сможешь наконец выйти за меня, Бек.

Я снова сделала мощный глоток вина.

– Ниче'о себе, так вы, ребята, не женаты? Да вы шутите! – растягивая слова, произнес Закери с невольной усмешкой.

– К сожалению, Ребекка еще не готова к супружеству…

– А-а-а… А я думал, что вы женаты… – Закери блеснул лучистой белоснежной улыбкой. – Ин'е-ре-с-на. – Он медленно облизал пальцы, только что блуждавшие в моих трусиках. – Отличный обед, кстати.

Я покрылась красными пятнами. Краснеть было не в моем репертуаре. Последний раз я краснела, когда носила лифчик нулевого размера. Это было явным поводом для беспокойства.

Пока Джулиан консультировался с официантом по поводу десертов, Закери нарочито окунул указательный палец в бокал и лукаво провел им по моей коленке, оставив капельку вина.

– Думаю, те'е стоит вернуться в мою хижину и избавиться от мокрых трусиков, – прошептал он.

– Я бы тоже хотела увидеть тебя голым, желательно с биркой на большом пальце ноги. Никогда больше со мной не заговаривай, – разозлившись, прошипела я. Мои щеки постепенно становились розовыми, опасный темно-красный румянец спадал. – А если ты что-нибудь вякнешь, я буду все отрицать и засажу тебя за клевету. Не зря же я живу с чертовски хорошим юристом, сам понимаешь.

Сделав вид, что меня ждет завтра утром много дел, я резко поднялась и направилась к вращающейся двери. Пока Джулиан и Роттерман копались, обсуждая размер денежной компенсации, если они проиграют дело, Закери последовал за мной. Он преградил мне путь и прижал меня к стеклянной двери. Его пах торпедировал прямо в меня, губы были на расстоянии языка от моего рта.

– Увидимся после «развода», – сказал он прохладно и, улыбнувшись, как Чеширский кот, исчез в темноте.

Пока «сааб» Джулиана описывал круги вокруг Парк-лейн, он вставил кассету Закери в магнитофон. Из колонок потекла развязная, отвязная и бессвязная какофония.

– Господи! Еще один бесталанный тинэйджер, призывающий страну, – он чуть уменьшил громкость, – к безумию и безразличию.

– Ох, Джулз. Ты считаешь ерундой все, что не в твоем вкусе.

– Я в курсе того, что происходит! Я держу руку на пульсе времени и знаю разницу между Ноэлем и Лайэмом Галахерами.[11]

Он обогнул угол Гайд-парка, направляясь к Букингемскому дворцу.

– Черт возьми, насколько лучше была музыка, когда я был молодым. В наше время и тексты были лучше, и одежда лучше, и привычки, и прически…

– Господи… Скоро о вашем поколении будут снимать костюмные драмы.

Мы выехали на набережную. На чернильной поверхности Темзы сверкали цепочки волшебных огоньков.

– Бифштекс по-татарски, – негодовал Джулиан. – «Официант, я бы хотел заказать коровье бешенство средней прожаренности». – Он весело хлопнул ладонью по рулю. – «Сэр! Эта губчатая энцефалопатия не так приготовлена»… Да по одному его акценту можно догадаться, что у него на зеркале заднего вида понавешано всякой дряни. Какой-нибудь игральный кубик. А на бампере наверняка есть наклейка, предупреждающая о его сексуальной неблагонадежности. Один бог знает, какие еще за ним преступления!

Прекрасное преступление, подумала я. Совращение.

– Ты прав. Наверное, рэп – это тоже часть его имиджа «плохого мальчика».

Джулиан усмехнулся.

– Да уж, плохой рэп «плохого мальчика». Так и есть. Тебе нужно чаще ходить со мной на обеды с клиентами. Ты хорошо мне подыграла.

У меня пересохли губы. Избегая его взгляда, я изучала набережную Темзы с интересом туристки, впервые оказавшейся в Лондоне.

– Джулиан, честно говоря, я думаю, что тебе стоит передать это дело кому-нибудь другому.

– Почему? По крайней мере, Роттерман платит. Я думал, тебе это должно быть приятно. Фирме это явно на пользу.

– Но это ниже твоего достоинства, Джулз.

– А что такого? Ну, выскочки, «из грязи в князи». Ничего страшного.

– Да Роттерману самое место в зоопарке, причем под особой охраной. Он из тех, кто измывается над маленькими зверюшками. – Я вся дрожала.

– Бекки, клиенты могут быть достойны осуждения, но важен принцип. Свобода слова. За это стоит бороться.

Я кусала губы. Кое-какая свобода слова могла мне сейчас слишком дорого стоить.

Около Темпла[12] Джулиан остановился. Так бывало довольно часто: он делал крюк, чтобы наведаться перед сном в офис и проверить свежие данные о «несправедливостях». Мы вместе поднимались в офис. Наши каблуки, словно кастаньеты, стучали по плиточному полу, мерцали античные масляные лампы, моя рука ютилась в его руке, словно в коконе.

В офисе он неожиданно обернулся ко мне и прижался носом к моей шее.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, вручая мне лист бумаги.

– Что это?

– Письменное приглашение.

Я посмотрела на каракули, наскоро нацарапанные дорогой авторучкой, громко засмеялась и ответила поцелуем.

– Выключи свет.

* * *

Пока мы занимались любовью на его рабочем столе, в памяти непроизвольно складывались картинки: передо мной появлялось лицо Закери в тысяче вариаций. Образы его роились, тесня друг друга, подсознание искало тот самый ракурс. Этот чувственный калейдоскоп придал нашему сексу особые свойства и значительно повысил его температуру.

В офисе Джулиана три больших арочных окна с тонированными стеклами, которые пропускают минимум теплого света, излучаемого газовыми фонарями Темпла. Мы лежали рядом, наши тела купались в золотистом свете.

Джулиан включил настольную лампу, оперся на локоть и вгляделся в мое лицо.

– Ты думаешь о ком-то другом, ведь правда?

Сон растворился, я выплыла на поверхность, тяжело дыша.

– Не говори глупости!

– Ты меня бросишь, – сказал он уныло.

– Брошу, если будешь постоянно повторять это! – Я взъерошила ему волосы. – Так это превратится в самоосуществляющееся пророчество.

– А ты разве не боишься, что я тебя брошу? – спросил он.

Я тихонько ударила его, что было вполне в моем стиле.

– Да кому ты нужен?

В отместку он пощекотал мне живот.

– Меня ожидают толпы любовниц. Ох, как это скучно быть совершенством. Иногда я жалею о том, что бросил садомазу.

– Да? Так ты увлекался садомазой? Ты издеваешься надо мной. Слишком уж ты правильный. Вряд ли бы ты согласился попробовать что-то настолько неординарное. Удивляюсь, что у тебя презервативы не в тонкую полоску, как рубашки.

– Ты правда думаешь, что я такой правильный? Ты поэтому не вышла за меня замуж, Бекки?

Джулиан навис надо мной, и я заметила, что он, как всегда, не снял носки и что его одежда аккуратно повешена на спинку стула.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я стал сексуально неблагонадежен? Знаешь, ведь это возможно…

– Ты мне нравишься таким, какой ты есть, – сказала я.

И повторила это самой себе, стараясь убедить себя в этом. Я сказала себе, что не хочу, чтобы Джулиан использовал стол для настольного тенниса для каких-либо других целей, кроме тех, для которых он предназначен. Не хочу, чтобы Джулиан занялся секс-атлетикой, чтобы не всегда кончать первым.

– После долгой совместной жизни выражение «быть хорошим в постели» означает «не храпеть», верно?

– Вот именно. – Я ободряюще поцеловала его в глаза.

Но почему же мои ободрения не ободряли меня саму? Если бы я только знала, к чему меня приведет погоня за сексуальными наслаждениями, я бы точно позаботилась о мерах безопасности, потому что, поверьте мне, я вот-вот должна была ступить на очень ухабистую дорогу.

На эту ухабистую дорогу я ступила, когда неделю спустя получила открытку из универмага «Хэрродс». Там меня ожидала посылка. Я забыла о ней, пока однажды мне не пришлось возвращаться домой со встречи с художницей-концептуалисткой, которая была еще одним доказательством того, что фантазии странных женщин нет предела. Она была из тех, что облачаются в натуральные волокна и на этом делают деньги в свободное время. Называла себя «целостной целительницей» и хотела устроить интерактивную выставку, на которой женщины должны были сжечь современные противозачаточные средства и вернуться к истокам: использованию маточных колец из меда, смолы и крокодильего помета по рецепту древних египтян. Да уж, мне не терпелось заняться промоушном этой выставки.

Я была уже на Пиккадилли-лайн, когда, вспомнив про посылку, решила заехать в Найтсбридж, эту деревню для очень богатых престарелых арабов. Я вошла под своды огромного магазина, который часто называют «Харабс».

Существует большая разница между детскими праздниками и праздниками для взрослых: дети, кажется, всегда знают, что они хотят получить в подарок. Вы никогда не увидите, как дети выражают фальшивый восторг по поводу специальной терки для свеклы или подарочного издания под названием «Швеция: взгляд из Норвегии». Поэтому я вовсе не удивилась, когда наткнулась в магазине на Анушку («Ой, привет, чмок-чмок»). Она занималась именно тем, что возвращала подарки, которым она радовалась до оргазма еще несколько дней назад.

– Я думала, ты на встрече, – сказала я. – Я звонила тебе утром…

– Что? Да нет. Я просто натренировала свою португальскую прислугу говорить, что я на встрече, пока я хожу за покупками. Понимаешь… Чтобы не чувствовать себя уж совсем бесполезной.

Недавно Анушка подцепила болезнь общества изобилия – чувство неполноценности и ненужности, вызванное материальным благосостоянием.

– Черт. Дарю тебе свою работу. Мечтаю почувствовать себя бесполезной. – Я с любопытством пощупала пакет, который она везла в тележке.

– Ну, – принялась она виновато изливать обиду. – О чем вообще думала Кейт, когда дарила мне машинку для очистки дыни и пресс для мексиканских лепешек? Я же ненавижу готовить. А Дариус еще и кухни-то не видел.

– Кстати, как поживает Принц Темных Сил?

– Он урезал медовый месяц, чтобы в одиночестве отправиться в отпуск – на поиски себя. Все, что он обнаружил, – это то, что я сумасшедшая и во всем виновата. Ох, дорогая, я все о себе да о себе. Как твои дела, куколка? Мне та-а-а-ак интересно, хорошо?.. Только уложись в десять секунд, я тороплюсь.

– Я видела своего любовничка-однодневку. За ужином. С Джулианом.

– Ты шутишь?

– Нет, оказывается, он рэп-звезда. – Я потащила ее с эскалатора на второй этаж. – А Дариус говорил тебе что-нибудь о приглашенных рэп-звездах?

– Может, он пришел с музыкантами, которые играли на свадьбе? А как называется его группа? Дай-ка я угадаю. «Хард-рок половые железы»… Нет… «Пульсирующие половые железы»? – дразнила меня Анушка, возбужденная собственной грубостью. Я волокла ее через галантерею, товары для дома и постельное белье к нужному мне отделу. Им оказался отдел зоотоваров. – Все. Угадала – «Вибрирующие и настойчиво пульсирующие половые железы»…

Я вручила открытку продавцу. Он ушел и несколько минут спустя вернулся с маленьким пластиковым пакетом, в котором плавал совершеннейшей формы морской конек. О господи. Подвиги Геракла. Я разразилась хохотом. Рэп-звезда, очевидно, не собирался почивать на лаврах и решил действовать.

– Ах! – пришла в возбуждение Анушка. – Как он прекрасен! Тут записка… – Она вскрыла конверт неоново-оранжевым ногтем. – «Проследуйте к VIP-флористу», – прочла она. – Кингз-роуд. Охота за сокровищами! Какая прелесть! Поехали. Я поведу машину.

Даже несмотря на то, что в Лондоне конца девяностых машина – всего лишь средство передвижения, причем не самое удобное, Анушка обожала нажимать на педали. Как обычно, она вела машину, словно мчалась по звездному пути с максимальным отклонением от курса. Анушка неслась по Слоун-стрит, не снимая руку с сигнала, а на перекрестке с Понт-стрит помчалась прямо на красный свет.

Я до предела натянула ремень безопасности и заорала благим матом, призывая на помощь пресвятую Богородицу.

– Знаешь, Энни, у нас на планете Земля есть маленькая традиция: красный свет означает стоп.

Визжа тормозами, мы въехали на Слоун-сквер, по дороге подрезав колонну грузовиков с молодыми десантниками.