– Что такое… – начал было свидетель.

До того как он успел разразиться очередной тирадой, я ударила его коленом в пах.

– Нужно испытать физическую боль, чтобы прижечь боль душевную. Помнишь индейцев из племени сиу? Это символично, – объясняла я, выталкивая Саймона на кладбище. Дубовая дверь захлопнулась, и я повернула гигантский ключ в замке по часовой стрелке.

Джулиан откинул гладкие волосы с широкого лба.

– Ребекка!.. А как насчет неприкосновенности развода?

Я зажала ему рот ладонью.

– Не говори ничего, пока ты не будешь готов меня выслушать!.. – с полным отсутствием логики произнесла я. – Я пришла сказать тебе, что поняла… Каждый брак – это смешанный брак. Брак двух разных культур. В каждой паре кто-то копается в смеси из орешков и выедает все кешью… Один водит машину слишком быстро, другой слишком медленно… Одному нравится, когда окна открыты, другому – когда закрыты. Видишь! – Я говорила голосом восторженного проповедника. – Каждая пара в каком-то смысле несовместима!

– Прости. – Он отвел мои пальцы от губ. – Но, по-моему, ты ни с кем несовместима, Ребекка.

– И это еще одна отличная причина, по которой нам надо завести детей, – сказала я, отважившись на улыбку. – Родители так заняты детьми, что у них нет времени ссориться друг с другом.

– Детей? – Джулиан отшатнулся. – А что ты здесь делаешь?

Я подступила к нему чуть ближе. Он отодвинулся на пару сантиметров назад. Я подошла. Он отодвинулся снова. Мы кружили по комнате друг за другом, выбивая клубы пыли из восточного ковра.

– Я здесь, чтобы сказать тебе, что свадебные клятвы неправильно сформулированы. Браки разрушают не болезни, неверность или недостаток денег, а целлюлит, ковыряние ногтей в постели… И еще, когда ты рассказываешь анекдот, а тебя перебивают. Или хуже! Исправляют. Священникам стоит произносить: «Объявляю вас мужем и женой, и пусть не помешают вам храпы, фырканья и другие раздражающие звуки и толстеющие бедра».

На губах Джулиана появилась ухмылка.

– Да не разлучит нас гастроэнтерит.

– И встречи с родственниками.

– Это точно. Особенно с твоими родственниками.

– В брачных контрактах должны быть еще пункты о храпе и еще о забывании дней рождений.

– И пунктик «Я не буду обсуждать размеры гениталий моего мужа со своими подругами»…

– Мы не просто обсуждаем анатомию мужей… Мы говорим о ваших эмоциональных дефектах, страхе облысения, ночной работе кишечника, отвратных привычках в вопросах личной гигиены, ваших прозвищах для пениса, о том, как пахнут ваши кроссовки после спортзала, что вы читаете, сидя на унитазе, и о вкусе вашей эякуляционной жидкости.

– О да, это утешает, – с сарказмом сказал Джулиан, закатывая глаза к потолку.

– Но, Джулз… я исцелилась. Мое ПМН – предмоногамное напряжение – понимаешь, оно прошло. Навсегда.

Он перестал ходить кругами.

– Слишком поздно, Бекки. Понимаешь, ведь есть еще Энни…

– Ты не любишь ее! Она женщина для утешения – вот и все! И Энни ты не нужен. Ты же живешь настоящей жизнью, Джулиан. А Анушка об этом ничего не знает. Для Анушки настоящая жизнь – это что-то, чем можно заняться между походами за покупками. Ее отцу вот-вот предъявят обвинение, а Дариус потратил все ее деньги. Так что не мешай Анушке искать то, чего она хотела всегда, – мужчину, на которого можно делать ставки.

– Ох, это в твоем стиле! – Джулиан раздраженно поправил темно-желтый жилет. – Почему надо было дотягивать до этого момента? Ты действительно самая эгоистичная, самонадеянная, незрелая, страдающая манией величия, безответственная, иррациональная…

– Так тебе все-таки не все равно!

– Ребекка. – Он положил руки мне на талию, готовясь к чтению нотаций. Прикосновение было уверенным и чувственным.

Я посмотрела на его тонкие бледные пальцы, вжавшиеся в мое тело.

– Согласись, что ты флиртуешь.

– Я не флиртую. – Джулиан резко убрал руки в карманы. – Это ты флиртуешь.

– Но ты дотронулся до меня вот так… – Я повторила его движение, проведя руками по теплой малинового цвета подкладке его пиджака.

– Я не так сделал. Я сделал вот так, – продемонстрировал он, притягивая меня к себе. – И это точно не похоже на флирт. Вот если бы я сделал так, еще можно было говорить. – Он провел губами по моей шее. На меня накатила волна сексуального возбуждения.

– Это не флирт. – Я прижалась ртом к его губам и пощекотала ему гланды. – Вот что я называю флиртом, – объявила я, когда мы всплыли за глотком воздуха несколько минут спустя.

У боковой двери раздался вопль.

– Джулиан! Джулиан! – без всякого сомнения, это были округлые гласные его матери. От одного ее голоса череп покрывался мурашками. – Ребекка Стил! Я знаю, ты там. Немедленно покинь церковь. Да кем ты себя возомнила?

Мы с Джулианом переглянулись и залились смехом – непрекращающимся смехом, переходящим в раскаты грубого гогота. Мы чуть не задохнулись.

– Может, пойдем выпьем кофе? – спросила я, когда мы справились со смехом.

Все больше людей стучали и били кулаками по двери ризницы. Этот синкопированный ритм странным образом смешивался с органной музыкой, наполнявшей церкви. Невеста, без сомнения, тоже была неподалеку и маниакально нарезала круги в лимузине своего отца.

– Кофе?

– Да, его готовят из бобов, выращенных в Бразилии… Нам нужно куда-то пойти и поговорить, – убеждала его я. – Никаких обязательств… только супружество и детки.

Он постучал пальцами по шелковому цилиндру.

– Боже мой, Ребекка! Да если священник спросит: «Известно ли кому-нибудь причина, по которой этот брак не может быть заключен?», – поднимут руки все, кого мы знаем!

– Но дело в том, что я люблю тебя. Для меня больше никого никогда и не существовало. Просто мне потребовалось время, чтобы понять это. – Я настежь открыла скрипучее окно. В комнату проник свет. Перекинула ноги через подоконник. Внизу был канал, обрамленный унылыми цветочными клумбами. – Подумай об этом, Джулз. Любовь, брак… Суррогатная мать, вынашивающая нашего ребенка…

– Но для меня наша история окончена, – протестовал Джулиан, приближаясь к окну. – Я больше не в твоей юрисдикции…

Я протянула к нему руки.

– Я не против, чтобы ты спасал этот мир. Просто пообещай мне, что на наш медовый месяц мы отправимся куда-нибудь, где нет смертных казней и диссидентов… В какое-нибудь местечко, где я могла бы подсесть на пинаколаду.

– Я адвокат! – покрытые капельками пота брови Джулиана срослись в одну. – Я не могу сбежать из окна в день собственной свадьбы. Это недостойно.

– Джулиан. Если ты не выпрыгнешь из окна, я уйду от тебя.

– Эй, – парировал он, – теперь моя очередь от тебя уходить… Помнишь ты это? Жаль, что у тебя больше нет подруг, ради которых я мог бы тебя оставить!

– А потом, когда мы вернемся, ну… я обещаю отменить все пробы и расстаться с мечтами стать фотомоделью.

Джулиан прищурился.

– Ты начнешь работать по-настоящему? Я кивнула.

– Может быть, даже закончу колледж искусств.

– Ребекка Стил, мне кажется, вы наконец-то становитесь взрослой.

Я затаила дыхание, когда он, подчинившись головокружительному порыву, перекинул ноги через подоконник.

– А мне кажется, ты наконец-то становишься моложе.

Хаос внутри церкви нарастал.

Мы зажмурились от слепящего дневного света. Кажется, церемония началась без нас. Несмотря на декабрь, небо было ровного голубого цвета, словно после бури. Я просунула палец в петлю на его пиджаке.

– Я не заслуживаю тебя, я знаю. Но, черт возьми, цистита я тоже не заслуживаю. Тем не менее он у меня есть. – Я поцеловала его шикарные губы. – Джулз, до того как мы прыгнем, нужно поклясться друг другу. Поклясться, что больше никогда не будем возводить друг друга на пьедестал. Обещаешь?

– Конечно. – Он просунул руку под мою блузку. – Ведь на пьедестале так неудобно заниматься любовью…

И под звуки «Чего же мы ждем?» – о боже, опять этот органист-юморист! – мы взялись за руки. И прыгнули.