Кэтрин Дюксвилл - Аметистовая корона

— Ты никогда не будешь невестой Христа… — Она повысила голос: — Никогда. Король Генри выбрал тебе жениха. Он ждет внизу.

Глаза Бертрады сверкнули.

— Бог создал меня вовсе не для короля Генри. Почему ты — моя сестра, говоришь мне это?! Кто придумал и узаконил это вульгарное правило, что король может выбирать жениха и вообще решать судьбу, не спрашивая согласия?

Наклонившись к Бсртрадс, леди Морлакс осторожно забрала из ее руки нож, борясь с желанием отшлепать сестру. Глаза Бертрады налились слезами, и она, уткнувшись в грудь сестры, горько разрыдалась.

Одна из девушек вошла в комнату и сообщила, что пришел какой-то рыцарь с посланием к леди Бертрадс. Констанция подумала, что это мог быть только де Клинтон, желавший начать традиционные смотрины невесты сына. Она опять взглянула на молочную кожу сестры, на ее крепкую, высокую грудь, чуть видную сквозь распущенные волосы, и мысленно представила себе молодого и более чем прекрасного жениха. Нет, он не сможет остаться равнодушным к прелестям сестры, он заставит ее забыть монастырское прошлое! Да к тому же его семья рассматривала этот брак как удачный поворот фортуны. Во-первых, отец жениха не был аристократом по рождению, но был способным и амбициозным и всегда хвастал, что смог подняться «из грязи» и стать довольно богатым, а во-вторых, помимо знатного титула и вдобавок к богатству семьи, Бертрада приносила в приданое несколько участков земли в Уэллсе, собственность в Пуатье и Нормандии, которая была подарена ее отцу Гилберту де Джобоургу за службу в армии короля.

Констанция распорядилась предоставить монахиням комнаты, пиво и еду, а также приказала помыть и уложить свою дочь.

— Я приду, как только смогу, — добавила она.

Монахини покинули комнату, слуги принесли еще горячей воды и прибрали в комнате. Наблюдая за этой суетой, Констанция вспоминала свои ощущения, когда ее выдавали замуж за богатого человека, которого она никогда не видела. Три раза она выходила замуж, повинуясь воле короля Генри, и, исключая второго мужа — Одо Ватевил, — не сказала бы, что это было плохо. К тому же, Бертрада была слишком хороша для жизни в монастыре, да и что могут они, наследники Морлакса, сделать? Король наградил отца жениха баронством, его самого сделал рыцарем. К тому же ее пятнадцатилетняя сестра помимо значительных поместий владела частью драгоценностей матери да двумя сотнями серебряных монет в придачу. «Нет, сказала она самой себе, с таким богатством Бертранда не может стать монахиней». Констанция вздохнула и пошла к себе в комнату.

Служанки с трудом усадили упирающуюся Бертраду в бадью, наполненную горячей водой.

Констанция прилегла в своей комнате. Паж принес ей чашу вина. Сделав несколько глотков, она вспомнила, что не ела с самого утра. Но очень скоро ее мысли вернулись к сестре. Бертрада была в школе монастыря почти пять лет, и аббатисы не могли придумать ничего лучше, чем сделать монахиней юную наследницу Морлакса, которая изрядно обогатила бы их казну. Не новость, что все маленькие девочки в разное время представляют себя монахинями, но обычно это лишь игры, которые постепенно забываются. Но ее младшая сестра вела себя по-другому. Решение быть монахиней было неизменным с самого юного возраста. Констанция думала о средней сестре. Это была добропорядочная леди, но она нуждалась в помощи. И Констанция, как старшая, обязана была ей помочь. Мысли снова возвратились к младшей. Констанция представила ее в красивой одежде, украшенной драгоценностями, во всей своей красе готовой предстать перед матерью и отцом жениха.

В полдень Уилвстан де Клинтон и Бертрада де Джобоург будут обвенчаны в присутствии всех гостей. Епископ Честера, одетый в пурпурное одеяние рыцаря, приехал лично обвенчать их. После венчания будет пир, а потом и спальня.

Констанция закусила губу, подумав о шумных братьях жениха. Они были готовы кричать и подпрыгивать даже в спальне новобрачных.

На ее собственную первую брачную ночь ее принесла с пира пьяная толпа гостей. Помятые ребра и запястья потом сильно болели. Для Бертрады она желала более мягкого обращения. Она отлично понимала, что только своим поведением в кровати жених мог сделать ее счастливой.

В это время Бертрада выскочила из лохани с водой, увернулась от женщин и, голая и мокрая, вбежала в комнату к Констанции.

— Спаси меня, я умоляю тебя! Спаси меня, Констанция!

Бертрада бросилась на колени перед кроватью сестры.

— Я не могу отдать ему мое чистое тело, оно принадлежит только Господу! Мне безразлично, что ты сделаешь, только спаси меня! Ты должна спасти свою сестру! Неужели нет ни одной возможности помочь мне сохранить чистоту?!

Констанция с ужасом представила, что наговорили ее сестре монахини.

— Ступай обратно! Ты знаешь, что я не смогу спасти тебя от приказа короля! Я трижды не могла спасти себя…

Бертрада изумленно смотрела на свою сестру. Констанция убрала ее мокрые волосы с лица, — Пойдем, — добавила она нежно, — я была обвенчана первый раз, когда мне было только четырнадцать, а моему мужу сорок два. Он обращался со мной как с ребенком, нежно и ласково…

Констанция не сказала, что Балдрис де Крез: имел наложницу в своем обозе, когда приехал

Морлакс. Это была крупная женщина со смуглой кожей и дерзкими глазами, дочь крепостной. Сначала де Крези в постели с ней вел себя как огромный зверь. Но когда через девять месяцев Констанция родила ему дочь — Ходерн, — муж охладел к юной супруге.

Констанция внимательно оглядела сестру, стоявшую перед ней на коленях. Бертрада была длинноногой, с острыми, развившимися грудями и узкой талией.

— Помоги мне, — шептала она. — Я не хочу, чтобы он ко мне прикасался.

Констанция нежно провела рукой по мокрым волосам сестры.

— Пойдем… Не бойся… Жених должен сделать это…

Бертрада вытерла глаза.

— Ты даже не пытаешься противиться моей свадьбе? И не сделаешь ничего, потому что боишься разрушить свои надежды!

— Господи! А что тогда будет с нами?! — Констанция встала и поставила чашку на стол. — Последуй моему совету — разреши Уилвстану обладать тобой… Поверь мне — это должно и тебе понравиться…

В дверь постучали. Это была одна из монахинь местного монастыря с посланием о заключенных.

Констанция взяла сестру за подбородок и заглянула в ее глаза. Церковь проповедовала, что более одного раза замуж выходить нельзя, сделать так — значит прегрешить против Бога. Она же была замужем три раза, и это ее грех, не короля Генри, не епископа Честера, а ее собственный. По просьбе Констанции король оказал ей милость — она была свободна три года, но ее сестра вместо сохранения святых клятв и против собственной воли должна быть выдана замуж за рыцаря де Клинтона.

— Миледи, — одна из служанок дотронулась до руки Констанции, — не печальтесь, все будет хорошо…

Женщины подняли Бертраду на ноги и увели в комнату, где стояла бадья с водой. Девушка позволила увести себя и только тихо плакала, пока ей мыли голову.

Одна из служанок принесла мантию, приготовленную Бертраде для смотрин. Она была сшита из серебряной парчи и вышита красной английской шерстью. Парча, вытканная в Морлаксе, была мягкой и воздушной, как шелк. Констанция подняла великолепное одеяние повыше, но сестра отвернула заплаканное лицо.

Пожав плечами, Констанция спустилась по лестнице и вышла на балюстраду.

Двор был все еще наполнен людьми, несмотря на то, что большинство гостей направилось в зал к обеду. Она знала, что должна быть там же, но не могла появиться в таком виде. Святой отец, поддерживаемый монахом, ждал ее около ступенек. — Я побеспокою вас, графиня… И вновь Констанция увидела, как он постарел. Без поддержки монаха отец Малчел выглядел совсем беспомощным. Подошел паж и передал, что де Клинтоны с сыном ждут леди Констанцию в королевских покоях.

Констанция и прелат посмотрели друг другу в глаза. Старик прятал улыбку. С таким богатством де Клинтон мог обладать целым миром, но только не знал, как это сделать.

Констанция тронула прелата за руку и попросила пойти с ней, ей нужна была поддержка.

По дороге отец Малчел рассказал, что монастырь получил двух заключенных: колдунью, которую обвиняют в прославлении старой языческой веры, и жонглера — тоже отступника от святой церкви. Они вели себя так, что принц Уэльский бросил их в тюрьму.

— Жонглер? Что он сделал? — спросила Констанция.

— Чего он только не делал… Они назвали его дьявольским певцом. Мужчины двух уэльских городов долго гонялись за ним, прежде чем схватили. Надо сказать, боролся этот бродячий певец и жонглер, как крестоносец. А когда его бросили в темницу принца, он своими песнями и сказаниями подстрекнул заключенных на бунт. Стража стала его нещадно бить, но бродячий актер только кричал, чтобы не сдавались. Вот тогда-то принц и велел перевести его в наш монастырь. — Прелат перевел дыхание и продолжил: — Он мужчина привлекательный и одерживает победы во всех своих делах. Принц Уэльский не хочет наказывать его на своей территории, где большинство жителей любят его. Но в монастыре он пробыл недолго. Монахи выгнали его за то, что он развращал братьев. Они жаловались на него принцу Даффиту, и теперь принц Уэльский не хочет принимать в нем никакого участия.

Прелат и леди Морлакс оказались перед королевскими покоями. Де Клинтон — высокий мужчина в зеленом бархате — прибыл со своей супругой, одетой в розовое. Они удивленно уставились на грязное платье Констанции.

Прелат подвел итог своим словам, сказав, что певец, скорее всего, сумасшедший — он декламирует и поет совсем не подходящее для ушей правоверных.

Констанция откинула назад волосы и, подойдя к ожидающим их супругам, представила прелата жене де Клинтона, которая наклонилась поцеловать его кольцо, но он отнял руку. Святой отец получил приказ не носить кольцо. Они поднялись в комнату на второй этаж. Это была темная комната, свет падал только через маленькую щель в стене. Уилвстан де Клинтон сидел на ближайшей кровати. Его волосы были непонятного, какого-то солнечного цвета, и падали на хорошо развитые плечи и руки. Его братья, стоящие вокруг него, внезапно замолчали. Уилвстан быстро поставил на пол чашку, которую держал в руках, и встал.

— Миледи, — сказал он и опустился на одно колено.

Констанция дотронулась до плеча Уилвстана и почувствовала теплую и мягкую кожу, крепкие мышцы. Он был только на несколько лет старше ее. Ему — двадцать шесть, ей двадцать два. Братья стали помогать Уилвстану встать с колена, но один из них нечаянно наступил ему на брючину в тот момент, когда он вставал, и получилось, что они практически вытряхнули Уилвстана из штанов. Между ног у него росли черные, очень густые волосы, и среди них выдавалось его мужское достоинство ошеломляющих размеров. Неожиданно оно поднялось почти на половину, так, что стала видна крайняя плоть. «По крайней мере, здесь он достаточно хорош, — подумала Констанция. — Судьба не сделала его холодным».

Его мать, как будто ничего не замечая, говорила с прелатом о покрытии алтаря в ее деревенской церкви, а отец отрешенно смотрел в оконце. Констанция неожиданно для себя рассмеялась. Уилвстан сосредоточенно смотрел на дальнюю стену комнаты, его щеки зарумянились, и Констанция поняла, что он нравится ей все больше.

Уилвстан де Клинтон был хорошо сложен — не такой высокий, как его братья, но очень грациозный. На его смуглой коже было несколько шрамов — он принимал активное участие в военных действиях короля Генри против Франции.

Братья растерянно таращились на Констанцию, его отец продолжал изучать что-то вдали, а мать еще громче объясняла отцу Малчелу превосходство йоркширской вышивки над другими на церковном алтаре. Всеобщее замешательство длилось несколько секунд. Повернувшись к присутствующим спиной, Уилвстан быстро привел себя в порядок и, посмотрев на Констанцию, печально улыбнулся. Она сказала ему тихо, чтобы не слышали окружающие:

— Моя сестра нуждается в большом внимании и нежности…

— Миледи, я клянусь, что заставлю се полюбить себя, чего бы мне это не стоило! Я сделаю это!

«У него хватит любви, — неожиданно для себя подумала Констанция. — Он только увидит Бсртраду, с ее черными вьющимися волосами, узкой талией, длинными ногами, и тогда — если он будет внимательным и нежным, — возможно, случится чудо и сестра почувствует себя счастливой».

— Надеюсь, Бог поможет, — прошептала она. Подойдя к Констанции, де Клинтон поднял

Руку, как если бы хотел сердечно и по-свойски похлопать ее по плечу, но на полпути остановился, решив не делать этого.

— Пойдемте, здесь останется только жених, — проговорил он, откашлявшись.

Отец Малчсл поднял голову и улыбнулся, братья смотрели на дверь. Девушки уже должны были одеть Бертраду и подготовить комнату. И опять в душе шевельнулась тревога — вдруг Бертрада сбежит с крыльца церкви.

Констанция мысленно говорила сестре: «Бог благословил тебя на будущее счастье». Она подняла свои грязные юбки и приготовилась идти. Ее мысли были уже далеко — она представляла, как после смотрин поведет сестру в собственную комнату, покажет приготовленную одежду, ванную комнату. Перспективы были столь многообещающими, что она даже споткнулась на ступеньке. Констанция очнулась от грез и подумала, что этот день, наверное, никогда не кончится. И чем, интересно, она заслужила быть такой голодной, уставшей и в придачу ко всему еще и грязной? Она вспомнила строчку из песни: «Луна, луна, прекрасная, благородная, знатная леди. Такая молодая, такая честная…» Она невольно фыркнула, де Уэрвил испуганно взглянул на нее и взял за руку. Выражение лица Констанции стало снова серьезным.