Писец и счетовод брат Эланд был так груб, что Констанс даже пожалела, что не взяла с собой отца Бертрана. Глядя на испитое лицо брата Эланда, она догадалась о причине его дурного настроения.

– Я слышала, – сказала она Карсфу, – что среди бенедиктинцев не принято проводить ночи в тавернах.

Он пожал плечами:

– Он молод. К тому же англичанин.

Когда Констанс повернулась, он добавил:

– Будь он нормандцем, дело, вероятно, было бы еще хуже.

Грум подвел Констанс ее кобылу. Она вручила ключи сторожу и дала ему последние распоряжения. Во дворе было очень шумно, брат Эланд громко вел свои подсчеты; проводя лошадей между фургонов, рыцари переругивались с кучерами и слугами, и Констанс пришлось повысить голос, чтобы привратник мог ее расслышать.

– Надеюсь, миледи, вы довольны тем, как прошли праздники? – спросил Карсфу, подставляя ладони и нагибаясь, чтобы помочь ей усесться в седло.

Хорошо ли она провела праздники? Констанс поудобнее устроилась в седле и взяла поводья. Миг-другой она не могла ответить, потому что вспомнила о ночи, проведенной при свете свечи в своей спальне, вспомнила об обнаженном теле своего любовника, переплетенном с ее телом. Она как будто заново осязала его гладкую кожу под своими пальцами, слышала страстные слова о том, как сильно он в ней нуждается. Как будто заново чувствовала, как он входит в нее.

Она сидела, словно вдруг ослепшая и оглохшая, ощущая жгучее томление между бедрами. Тем временем ее кобыла проявляла явное беспокойство, кусала мундштук.

– Миледи? – переспросил сержант.

Она сразу очнулась.

– Я думаю о нашем бедном сэре Эверарде.

Если бы ее верный страж был рядом, Сенреду никогда бы не удалось забраться в ее окно. И она не испытывала бы сейчас этих нестерпимых мук, мук любви.

Он глянул на нее искоса:

– Мы все постоянно вспоминаем о нем, миледи.

Она сделала глубокий вдох:

– Да благословит вас Всевышний, Карсфу! Да, Рождество прошло совсем неплохо. – И она направила кобылу к воротам.

Чтобы вывести фургоны на улицу между авангардом и арьергардом рыцарей, понадобилось довольно много времени.

Все ее сопровождающие, включая и рыцарей, купили подарки на рождественской ярмарке, чтобы отвезти их в Баксборо. Констанс, естественно, не отставала от других. Она накупила бирюзовых и янтарных бус для своих девочек и летние платья из льняного полотна.

И Оди, и Беатрис росли, как дички в поле. Особенно Оди. Казалось просто невероятным, что через пять лет они будут уже вынуждены подыскивать ей мужа. Помолвка в двенадцать, свадьба в тринадцать.

«Или в четырнадцать, – сказала себе Констанс. – Возможно, мне удастся выпросить этот лишний год у короля».

В небе ярко заискрилось солнце, и хотя все еще дул ветер, стало теплее. Это был всего лишь пятый день Святок. Улицы Винчестера были запружены толпами гуляющих. На площади благодушно настроенная толпа наблюдала за представлением мистерии. Идя на рождественскую мессу, прихожане переступали через строительные материалы, нагибались, чтобы не задеть леса.

Констанс ехала вместе с Карсфу во главе колонны. Рядом с лошадьми, прося милостыню, бежали ребятишки.

– Проваливайте! – погрозив кулаком, крикнул Карсфу. – Не такие уж вы нищие, чтобы попрошайничать.

Это были дети торговцев. Констанс со смехом сказала ему, чтобы он бросил им несколько фартингов. Сержант достал свой кожаный кошелек и вынул оттуда горсть монет. Дети с громкими воплями бросились собирать со звоном раскатившиеся по мостовой деньги.

Винчестерское святилище, хотя и строилось почти полвека, было далеко от завершения. Старый сакский храм снесли в последние годы правления Вильгельма Завоевателя, чтобы построить на его месте гигантский нормандский кафедрал. Самый большой во всей Англии, как не преминул похвалиться епископ. И не только в Англии, но и в Европе.

С другой стороны площади стояла большая повозка с натянутым над ней навесом, которая использовалась как сцена для представления мистерии. Опираясь на свою косу, одетая во все черное, Смерть наблюдала, как толстяк, олицетворение Обжорства и Порока, соблазнял молодого человека в парике с длинными белокурыми волосами, который пытался изображать девушку.

– Храни нас святой Георгий от таких уродин, – пробурчал Карсфу. – Не знаю, найдется ли глупец, который поверит в ее добродетель.

Констанс внимательно наблюдала за фигурой Смерти. Когда она повернула свою размалеванную белой краской маску в ее сторону, по ее спине пробежали мурашки. Во рту пересохло. Глаза в прорезях маски были темными, а не голубыми, как она ожидала, фигура довольно приземистая. И все же Констанс была потрясена. Пришпорив кобылу, она поехала сквозь толпу.

– Миледи! – крикнул один из ее рыцарей.

Натянув поводья, она обернулась.

Ее свита остановилась. Незнакомый рыцарь в доспехах, с открытым забралом, проехал на своем жеребце мимо Карсфу.

Она не сразу узнала его, все же уловив в нем что-то знакомое. Рыцарь был всего в нескольких футах от нее, когда его задержали продавцы пирожками. Только теперь Констанс узнала плотно сколоченную фигуру, лицо под шлемом. Это был Юбер де Варренн, муж ее сестры Мабель.

Он остановил своего боевого коня рядом с ее кобылой.

– Она зовет вас к себе! – крикнул он. – У нее начинаются роды. И она хочет видеть вас, только вас.

Оправившись от первого потрясения, Констанс подумала, что Мабель, должно быть, умирает. Она крепко сжала поводья.

– Где она?

Он оглянулся на ее рыцарей, на застрявшие в толпе фургоны.

– В поместье моей матери к северу от Бейсингстока. Вы поедете со мной, графиня?

Да, конечно. Ее ладони стали влажными от страха. Слава Христу, Бейсингсток находится не очень далеко отсюда.

Констанс схватила его поводья:

– Как она? У нее какие-то осложнения?

– Я ничего не знаю. Знаю только, что она просила послать за вами. Да, моя мать сказала, что у нее начинаются роды.

На какой-то миг Юбер де Варенн утратил свое привычное высокомерие. Вообще-то он был недурен собой. Сестра даже считала его красивым, но Констанс не любила мужчин с мясистыми лицами.

– Мой отец, мои братья и я – мы все как можно быстрее едем на север. Наши слуги последуют сзади с нашим обозом.

Констанс осмотрелась. Трудно было сказать, по какой именно причине Мабель послала за ней. Потому ли, что роды проходят трудно, потому ли, что ей угрожает какая-то опасность. Или просто она хочет ее видеть. Только бы, храни ее господь, она не умерла.

Тем временем Юбер говорил, что он, его отец и братья постараются доскакать до Бейсингстока еще засветло. Констанс знала, что ее кобыла не сможет выдержать такой скачки.

Она вспомнила, что у ее гонца Гизульфа превосходный жеребец. Он очень быстро доскакал из Морле в Винчестер, показал просто отличное время.

– Я должна поговорить со своими людьми, – сказала Констанс и поехала к авангарду рыцарей.

Ее зять развернул коня и последовал за ней.

– Моя сестра рожает в поместье графини Селфорд, в Бейсингстоке, – объяснила она Карсфу, – и послала за мной. – Ее голос заметно дрожал. Заметив на его лице беспокойство, она добавила: – Я ничего не знаю. Только молюсь богу, чтобы все прошло благополучно.

– И я тоже буду молиться, леди.

Когда Констанс сказала ему, что пересядет на другую лошадь и поедет вместе с де Варреннами, он скользнул цепким взглядом по мужу Мабель.

– Я разделю пополам отряд наших рыцарей, миледи, – сказал он вполголоса. – Половина останется с обозом, половина будет сопровождать вас в Бейсингсток.

Она сразу поняла, о чем он думает. В сильном беспокойстве за сестру она готова была помчаться одна, без всякой защиты, с де Варреннами, а это могло быть небезопасно.

– С вашего позволения, – сказал Карсфу, – я возьму на себя командование вашим эскортом.

Констанс смотрела, как Юбер де Варренн, сгорбившись, сидит в седле, его лицо было насуплено. Он и его братья – сущие звери. Она не верила, что он питает сколько-нибудь теплые чувства к ее сестре.

– Хорошо, – согласилась Констанс, – поезжайте со мной.

Она соскользнула с седла наземь и стала ждать, когда Гизульф подведет к ней своего скакуна.

17

Девушка шла медленно-медленно, притворяясь, будто собирает валежник. Время от времени она останавливалась и смотрела по сторонам, как бы ожидая кого-то.

Лвид внимательно наблюдала, как она трижды обошла поляну – высокая сильная девушка с заплетенными в косы каштановыми волосами. На ней был серо-коричневый плащ, который в свете зимнего солнца делал ее похожей на типичную лесную обитательницу. Когда она находилась на противоположной стороне поляны, Лвид с трудом различала ее.

Лвид была уверена, что девушка та же самая, которая принесла ей послание от угольщиков. Но она знала, что должна быть предельно осторожна, даже просто находиться в Морле было для нее опасно. Она соблюдала старые обряды и обычаи, поклонялась старым богам и верила в их сверхъестественное могущество. Людей ее веры осталось в Англии совсем немного – по пальцам пересчитать. Даже в земле кимвров в Уэльсе. В последний раз, когда она зашла далеко на восток, монахи из монастыря Святого Давида схватили ее и, заковав в цепи, передали ирландским монахам, для того чтобы ее судили как колдунью. Ее увезла с собой леди Морле. Тогда она спаслась лишь благодаря вмешательству главнейшего из богов Водена и дружеской помощи товарища по несчастью Сенреда.

Лвид спустилась в яму, засыпанную сухими листьями, и стала обдумывать, как ей поступить. Угольщики только сказали, что послание сообщит ей девушка-ткачиха, это послание она должна, в свою очередь, передать графине Морле, хотя никто и не знает, где она находится.

Лвид предполагала, что нашла именно эту девушку, однако у нее оставались сомнения, и, когда эти сомнения становились сильнее, она вновь поворачивалась в сторону гор. Вообще-то говоря, все это ее не касалось, и все же она собиралась взяться за это дело, как за свое собственное. Или же как за дело, угодное старым богам.

Наконец со вздохом она встала.

Девушка почти сразу же ее заметила.

В своем черном плаще с тускло поблескивающим на шее витым золотым ожерельем Лвид почти неразличимо сливалась с зимними деревьями и угасающим светом дня, и все же девушка ее заметила. Ее глаза широко открылись.

Лвид приложила к губам палец. Смышленая девушка тут же сделала вид, что не заметила ничего особенного. Она не спеша направилась в сторону могучих дубов. Когда она подошла к лесным теням, Лвид протянула руку и втащила ее под ветви.

– Так это ты, – шепнула девушка, – валлийская колдунья? – Она внимательно осмотрела лицо Лвид, ее подведенные углем глаза и золотое ожерелье на шее. – Лесные люди сказали, что не знают, придешь ли ты. Но они уверены, что только ты можешь найти ее, только ты можешь, как тень, проскользнуть к ней потайными тропами.

Лвид пробурчала что-то невнятное.

– Сами мы не можем этого сделать, – так же тихо продолжала девушка. – Мы прячем предводителя ее рыцарей. И его коня. Прятать такого большого коня очень трудно, но мой отец и братья пасут его с нашей скотиной в тайном уголке в лесу.

Лвид слишком хорошо помнила сэра Эверарда. – Этот гасконец очень суровый человек.

Девушка опустила глаза:

– Со мной он очень добр и нежен.

Так вот в чем, оказывается, дело.

– Поэтому вы его и прячете? – буркнула Лвид.

Девушка отвернулась.

– Нет. Ткачи продолжают хранить верность леди Констанс. Она разрешила нам поселиться здесь, жить по старым обычаям и заниматься своим ремеслом. Она не облагает нас большими налогами и по отношению к нам всегда справедлива. – Ткачиха разжала пальцы, на ее ладони блеснуло серебряное сарацинское кольцо. – Он сильно покалечен, ему нужна помощь. Он прилагает к своему посланию леди Констанс это кольцо, чтобы она знала, кем отправлено послание. Он хочет предупредить, что ей угрожает опасность. Она может доверять только Лонспре, гарнизонному констеблю, и никому больше.

Лвид присвистнула:

– Вот, значит, до чего дело дошло. А гасконец видел, кто напал на него?

Она покачала головой:

– Они были уверены, что он мертв, и бросили его у крыльца нашего дома. Наверное, думали, что мы будем рады его смерти. Оттащим куда-нибудь и похороним.

– Но вы спрятали его. И ты упросила отца, чтобы он позаботился о его лошади?

Девушка плотно сжала губы.

– Я уже говорила тебе, что мы соблюдаем верность леди Констанс. К тому же я… мы не хотим, чтобы он умер. Послушай, угольщики с гор сказали, что только ты сможешь найти ее.

– Найти девушку-иву? – Лвид повернула кольцо в пальцах. – Владычицу луны. Они сплетены вместе с божественным дубом.

«Стало быть, он добр и нежен с ней», – подумала Лвид. И вот девушка-ткачиха влюбилась в рыцаря в железных рукавицах. Угольщики рассказали ей о том, что сэр Эверард, ведя на веревке корову, отправился в селение. С другой стороны, она не была уверена, что кольцо девушке дал именно гасконец. Кольцо могли снять с пальца Эверарда и после его смерти. Чтобы устроить ловушку.