Иов и Иеремия молча слушали своего руководителя и удивлялись, отчего его потянуло на патетику. Петр заметил их вопрошающие взгляды.

— Призвал я вас для дела, по плечу оно лишь мужам отважным. Людям мы проповедуем, открываем им Имя Спасителя, но не только человекам, но и тварям иным должны мы нести Свет Истины.

Слушатели апостола удивились еще больше. «Каким же другим тварям мы будем проповедовать? — думали они. — Чертям, что ли?».

— Замыслил я, — продолжал Петр, — обратить в Веру истинную царей зверей, львов диких и своенравных. Сила их и свирепость весьма бы нам пригодились. Дел у нас много, а помощников мало, да и те, не в укор вам будь сказано, слабые и трусливые. Словом, завтра ночью пойдете в зверинец и приведете ко мне льва.

Иеремия и Иов ужаснулись. Нутром своим они почувствовали всю опасность задуманного Петром предприятия, причем опасность для них лично, апостол же оставался в стороне.

Казалось бы, с какой стати христианам бояться смерти? Ведь она для них не конец существования, а начало новой, лучшей жизни, когда, пребывая в раю, они будут лицезреть Господа нашего Иисуса Христа, а целые сонмы ангелов, серафимов и херувимов, усладят слух праведников божественной музыкой! Однако любой верующий не меньше нормального человека боится смерти. Видно, закрадываются ему в душу сомнения относительно реальности того сказочного потустороннего мира. И даже в те мгновения, когда вера прихожанина особенно сильна, когда в кошмарном тумане галлюцинаций ему являются все боги и святые, он не спешит расстаться с «миром скорби и слез». Ведь там, в раю, он будет жить подобно привидению — без тела. Ни тебе поесть, ни выпить, ни совокупиться, только на бога и смотри…

Конечно, иногда случается, что некоторые верующие добровольно уходят из жизни. Поэтому попы запретили самоубийства, опасаясь, как бы вся их паства не полетела на небеса, оставив пастырей без подаяния. Но церковники слишком переоценили степень воздействия своих безграмотных проповедей, ибо к суицидам приводит не желание поскорее попасть в обещанный попами рай, а физические страдания или психическая болезнь.

Собеседники Петра пока на «тот свет» не собирались, поэтому приказ апостола их просто ошеломил.

— Как же мы его… приведем? — упавшим голосом спросил Иеремия.

— Я научу, об этом не беспокойтесь. Я всё продумал за вас. Ночью охраняющие зверинец римляне уснут, и тогда вы тихонечко подберетесь к клетке. Поздоровавшись со львом, прочтёте ему несколько молитв — и на нашем наречии, и на иных языках. Я сам ещё точно не знаю, что полезнее, тогда скажете мне, какой язык сильней усмирил сию тварь Божию.

Ловцы льва задрожали. Им не хотелось идти на верную смерть, но перечить Кефасу тоже было опасно. Почти всю свою сознательную жизнь ученик Христа не ладил с правосудием, и хотя сейчас он пытался скрыть свои уголовные привычки под личиной кроткого, но вместе с тем всемогущего пастыря, он не мог обмануть близко знавших его людей. Многие знали, как опасен Петр[9].

Иова и Иеремию было сложно убедить в том, что князь апостолов — великий волшебник, ибо почти все из его «чудес» готовили и осуществляли они сами. Поэтому надежда на усмирение льва теми средствами, что предписал Петр, была призрачной. Кефас тоже понимал, что не пользуется у своих нынешних собеседников репутацией чудотворца и оттого испытывал к ним неприязнь. И это при том, что они никогда не высказывали вслух сомнений в способностях апостола как волшебника. Сам же Симон считал, что колдовство ему нередко удается. При неудаче же чуду надо немного подсобить, и нет в этом ничего зазорного, ибо сие делается к вящей славе Господней. Сейчас он внимательно смотрел на своих помощников и с каким-то садистским интересом ждал, как они станут увиливать от задания. Его несказанно радовала возможность испугать своих подчиненных.

— Рабби, — попытался возразить Иеремия, — зверинец хорошо охраняется.

— Пустое. Когда засыпает центурион, устраиваются на ночлег и легионеры. Римляне считают, что никому из нас и в голову не придет мысль похитить столь опасное животное, поэтому они следят в основном за исправностью клеток: чтобы звери не смогли освободиться и убежать (что очень плохо) или при этом ещё и полакомиться воинами императора (что ещё хуже).

Князь апостолов острил и надеялся услышать смех подчиненных, но лица Иова и Иеремии оставались угрюмыми. Видно, для восприятия того плоского и назойливого еврейского юмора, века спустя прозванного одесским, нужно было иметь иное настроение.

— Мне пора молиться, — взвизгнул Петр, обиженный равнодушием собеседников к своей шутке, — пошли вон!

Христианская церковь очень любит рассказывать байки о том, как дикие, свирепые звери подчинялись святым, служили им и работали на них. Например, святой Иероним однажды вытащил занозу из лапы льва, и зверь за это с ним подружился. Когда Иероним бил себя камнем в грудь, так усмиряя гордыню разума, предпочитавшего Цицерона Христу, лев жалостливо выл, сокрушаясь по поводу неразумного старикашки-членовредителя. Христиане не были здесь оригинальны: вспомним хотя бы расхаживавшую со львами фригийскую богиню Кибелу. Но из последователей Иешуа Назоретского первым додумался использовать зверей именно Петр. Трудно сказать, как в его голове зародилась идея о львах, но редко какая-нибудь мысль приходит без связи с предыдущими размышлениями. Скорее всего, апостол просто однажды сквернословил, именуя кого-то тварью, а так как был он человеком глубоко верующим, то в сознании его постоянно крутился эпитет «божий». Два слова соединились, получилось «тварь божия», то есть животное, зверь (хотя часто верующие так называют и людей), и отсюда уже было недалеко до мысли о львах.

Петр, собираясь усмирить диких и опасных царей зверей и заставить их служить общине к вящей славе Господней, хотел таким способом показать свою теологическую силу. Но где было взять льва для дрессировки молитвами и заклинаниями? Апостол не решился направить своих подчиненных в саванну, так как справедливо полагал, что при встрече со львом они могут не успеть прочитать молитву до конца, и даже, быть может, до середины. И, таким образом, святые слова не успеют подействовать на царя зверей, а это чревато уменьшением численности общины. Поэтому Симон решил поступить хитрее и выкрасть льва из небольшого зверинца в Иерусалиме. Здесь римляне держали отловленных зверей, «накапливая» их перед отправкой в те города, где проводились бои.

На следующий день Петр вручил Иову и Иеремии свиток с усмиряющими львов заклинаниями и дал несколько ценных указаний.

— Не волнуйтесь, я буду молиться за вас, — добавил апостол, глядя на трясущихся от страха звероловов.

Наступила ночь. Когда ловцы льва подошли к выходу, их окликнул Товия:

— Стой! Кто идет?

— Иов.

— Иеремия.

— Да, проходите, мне Кефас вроде говорил, что вас надо выпустить. Когда вернетесь?

— Мы не знаем, — жалобно ответил Иов.

— Тогда меня разбудите, — зевая, сказал Товия, и, слегка отворив калитку, осторожно выглянул наружу. Улица была пуста.

— Идите с Богом! — по-своему пожелал он удачи уходящим.

— И тебе дай всего Бог! — откликнулись звероловы. Щелкнул запор калитки, и они остались наедине с опасностями, подстерегавшими их и по пути в зверинец, и в нем самом. Скорбя, христиане двинулись в путь.

Иеремия посмотрел на небо. Иов решил, что его товарищ просит поддержки у Духа Святого, но тот промолвил:

— Какое чистое, без единого облачка небо! И луна так предательски светит!

— Да, издалека нас видно будет… Ни за что пропадем…

— И всё из-за Симона! Сам ко льву не пошел, нас послал. Ну зачем он ему понадобился?

— Может, станет с ним охотиться на Сатану?

Звероловы засмеялись, но, конечно, не потому, что считали дьявола дурацкой выдумкой, а по причине своей полной уверенности в непобедимости этой персоны, которую не может усмирить даже бог. Куда уж Петру со львом!

— Нет, не охотиться он будет, хочет силой своей волшебной похвастаться. Вон сколько заклинаний понаписал, — сказал Иеремия и похлопал по свитку, который висел у него на поясе.

— Помогут ли они?

— Вряд ли, — покачал головой Иеремия. — Как объяснить твари неразумной чистоту наших помыслов?

— Быть может, не объяснять надо, а немного поколдовать?

— Иов, о тебе сказано: «Утопающий и за соломинку хватается». Льва боишься, потому и хочется тебе в силу колдовских чар Симона уверовать. Забыл, как брата своего из дальнего селения приглашал, чтоб он хромым у храма притворился?

Иов тяжело вздохнул.

— Что же теперь с нами будет?

— А что Богу угодно, то и будет, — успокоил его Иеремия.

Когда христиане вышли на широкую улицу, Иов неожиданно схватил спутника за руку и шепнул: «Стражники!».

Действительно, вдалеке показался ночной дозор, бдительно высматривавший нарушителей общественного порядка. К счастью, римляне не заметили припозднившихся путешественников, но шли в их сторону. Звероловы испуганно прижались к стене дома.

— Иов, где они?

— Да прямо к нам идут!

— Бежим!

— Нет, они нас не увидели. Надо спрятаться.

— Куда ж тут спрячешься?

— Постой, возможно, здесь не заперто.

Иов, стараясь слиться со стеной, стал пробираться вдоль нее к углу здания, где мог быть вход во дворик. Он наивно надеялся, что хозяин дома не запер на ночь ворота. Но христианам на этот раз действительно повезло: когда Иов дошел до угла, то увидел очень узкую улочку, которую скорее можно было назвать проходом между домами. Сюда не проникал лунный свет.

— Иеремия, иди сюда! Мы спасены!

— Слава Тебе, Господи! — откликнулся зверолов и, прижимаясь к стене дома и с опаской наблюдая за приближающимся дозором, подобрался к товарищу. Ночные путешественники сломя голову кинулись в спасительный проход и, наткнувшись на какой-то хлам, упали. К счастью, грохот от их падения был невелик и уже вплотную подошедшие римляне ничего не услышали. Христиане притаились, даже попытались задержать дыхание. К ним донеслись голоса стражников:

— Луций, как тебе та рыжая сирияночка?

— Хороша, но плутовка окаянная! Все сестерции выманит!

— Но стоит того!

— Не знаю, Децим говорит, что знавал и получше. Да, друг?

— Еще бы!

— Просто Децим был пьян!

— Сам ты пьян, скотина!

— Эй, не ссорьтесь. Вы на службе.

— А чего он врет?

— Ладно, успокойтесь.

— Успокоишься тут. Всю ночь ходим, бродим, и хоть бы одну душу живую встретили. Спят все евреи, и нам пора на боковую.

— Днем отоспитесь. Прекратить разговорчики!

Голоса римлян постепенно становились всё тише и тише, пока, наконец, не смолкли. Иов, лежавший на каких-то глиняных черепках, осторожно приподнялся и присел на корточки. Иеремия встал во весь рост и, тяжело дыша, постепенно приходил в себя. Хотя будущие звероловы пока не совершили ничего противозаконного, они испугались не на шутку: если бы их выловил ночной дозор, то сперва пришлось бы объясняться с римлянами, а затем, что удручало их гораздо больше, с Петром. Ведь они бы просидели под стражей, по крайней мере, до утра, и в таком случае задание не было бы выполнено. А наказывал апостол всегда очень жестоко и изобретательно. Он хотел не только причинить боль, но и унизить провинившегося, и оттого в общине Симона боялись даже больше, чем бога.

— Кажется, пронесло, — предположил Иов и, подобравшись к углу дома, огляделся. Стражники ушли.

— Как там? — спросил Иеремия.

— Пусто. Можем идти дальше.

— Ох, и натерпимся мы страха с таким поручением…

— Что делать? Думаешь, мне это нравится?

Так, беседуя о наболевшем, христиане продолжили свой путь в зверинец.

— Какой же я несчастный, — ныл Иов. — Связался с этим Симоном, отчий дом и скотину продал, все деньги ему отдал. Он мне тогда говорил: «Как только взнос внесешь — и спасешься, и мне станешь братом». И вот он как с братом поступает! Сам в мягкой постели дрыхнет, а я неизвестно куда, может быть, на смерть, иду!

— Да, — согласился Иеремия, — и никуда от него не скроешься. Кому мы нужны без имущества, без денег? Крепко нас всех Симон в кулаке зажал. Но, раз так случилось, ты, Иов, посмотри и на хорошую сторону.

— Какую там хорошую!

— Тебя разве окружающие раньше дураком не считали?

Иов вздрогнул от неожиданного и неприятного вопроса и, приготовившись к скандалу или даже драке, посмотрел на своего обидчика. Он ожидал увидеть в глазах Иеремии насмешку и желание поиздеваться, но его спутник, напротив, был серьезен и, как видно, настроился на откровенный и доверительный разговор.

— А тебя не считали? — закричал, сжав кулаки, Иов.