Ты всячески старался помочь ей, когда это было возможно, но Сельваджа, как и следовало ожидать, раздражалась, даже если ты просто предлагал ей руку, чтобы встать со стула. Ты стал подозревать, что твоя постоянная забота действительно заставляла ее чувствовать себя униженной. В общем, не просто было понять, как себя вести с ней.

Но спустя неделю кое-что прояснилось, кстати, весьма вовремя, потому что за эту неделю ваши отношения по твоей вине, в силу многочисленных недопониманий, ухудшились. В тот день ты помогал ей выйти из машины, когда один из костылей застрял между дверцей и кузовом автомобиля, причем казалось, что это было сделано нарочно. Она отказалась от твоей помощи со словами, которые задели тебя:

— Я и так знаю, что у меня не все в порядке, поэтому, будь любезен, не напоминай мне об этом каждую минуту.

Проанализировав свое поведение, ты стал воспринимать костыли как простое препятствие. Если хорошенько подумать, это мог быть тот самый случай, который сблизил бы вас еще больше. День за днем ты учился помогать ей так, чтобы это не бросалось в глаза. Незаметными жестами ты убирал возможные препятствия с ее пути, следил за выражением своего лица, чтобы не казаться побитой собакой, как это было до сих пор, напротив, старался делать все с легкой галантностью, что ей всегда нравилось. Ну а то, что она платила тебе за это жаркими поцелуями, воодушевляло тебя на новые достижения. Были вещи, которые ты заранее подготавливал, чтобы в нужный момент они оказались кстати, как, например, отогнутый угол одеяла с простынью, когда наступало время ложиться в постель, или стул, расположенный таким образом, чтобы с минимальными усилиями положить на него то, чему не находилось места на ночной тумбочке.

Что касается интимной стороны, с определенной осторожностью, будучи немного стесненными в движениях, вам все равно удавалось заниматься любовью. Именно этот аспект сблизил вас еще больше, особенно в первый раз, когда, несмотря на все помехи, вы занялись сексом. Глядя ей в глаза в момент близости, в твоей голове прояснилось очень многое из того, что до сих пор было покрыто мраком. Тебе показалось, будто ты поднялся на новую ступень по лестнице, ведущей к подлинной любви.

Любовь — это не целовать девушку на мосту, не держать ее за руку у всех на глазах. Настоящая любовь возникала перед лицом препятствий, больших или малых, которые надо было преодолевать вместе, раз за разом переживая необходимую алхимическую метаморфозу.

Ты научился уважать ее состояние, и это позволило вам достигнуть нового и более осознанного равновесия и получать от этого взаимное удовольствие: она чувствовала, что ее понимают, а ты был уверен, что сможешь поддержать ее в неблагоприятных ситуациях. Надо было становиться сильнее и вместе преодолевать их. Даже если она капризничала и требовалось не меньше четверти часа, чтобы снять с нее брюки всякий раз, как вас обуревала жажда любви, не причиняя при этом боли.

— Наверное, мне стоило бы попросить тебя чаще носить юбки, — говорил ты, колкий и трогательный, как никто другой.

57

Вы сидели на диване в гостиной, каждый занимаясь своим делом, ты читал газету, а она листала старый номер «Vanity Fair». Неожиданно она обратилась к тебе самым приветливым тоном:

— Джонни! Милый!

Не отрываясь от газеты, ты ответил ей, промурлыкав что-то и поцеловав в голову.

— На следующей неделе твои соревнования по плаванию.

Ты кивнул, не придавая значения едкому тону, с которым это было сказано, потому что в ее словах, казалось, не было никакой ловушки.

— И ты выиграешь, — сказала она.

— Надеюсь, но почему ты говоришь об этом? — спросил ты, глядя на нее.

— Ты не должен участвовать в этих соревнованиях.

Ты оторвался от «La Gazzetta dello Sport» и уставился на нее, обнаружив на ее лице выражение твердой решимости.

— То есть как?

— Откажись от соревнований. Я не хочу, чтобы ты принимал в них участие.

— Что это значит?

— Не хочу, Джон-Джонни. Не хочу, и баста. Считай, что это твоя жертва на алтарь любви.

Ты не знал, что ответить, ты даже не мог понять, что ты чувствовал в этот момент, гнев ли, разочарование или презрение, как тогда, когда у вас случались размолвки, во всяком случае ты был потрясен.

Это было что-то новенькое. Нелепая претензия.

С чего бы это, спрашивал ты сам себя, любить девушку, такую непохожую на других нормальных девчонок? Они хотя бы думали так же, как и ты. Они, по крайней мере, просили бы тебя победить и посвятить им твою победу. С какой стати отказ от победы должен был восприниматься как доказательство любви?

В первый момент ты предпочел ничего не отвечать и оставить все как есть. То, что ты любил Сельваджу, было очевидным, ни плавание, ни что-либо другое тут были ни при чем. Но так же очевидно было и то, что ни за что на свете ты не отказался бы от этих соревнований, о которых мечтал так долго. Она же поставила тебя перед совершенно неожиданным выбором. Смысл его был прост: или она, или плавание. Это было все равно, что сказать: или твоя душа, или мечты молодого спортсмена.

И все было сконструировано старой знакомой Сельваджей, холодной и неприступной, какой она всегда становилась в подобных ситуациях, так что ты начинал даже думать, не была ли она просто необъяснимой, непреклонной и расчетливой натурой. Ты не мог решить. Но еще труднее было объяснить себе это ее требование. Ты попытался найти его истоки в другом.

— То, что ты не можешь танцевать, — сказал ты, — не может быть причиной моего отказа от соревнований. Что толку в том, чтобы разрушить мою безобидную мечту?

Говоря по правде, ты не мог придумать никакого другого объяснения, кроме обычной зависти спортсменки, у которой временно рухнули как карточный домик собственные надежды на успех, в то время как твои твердо оставались на плаву.

— Так ты пойдешь или нет? — спросила она дрожащим голосом, в котором слышались мольба и в то же время твердость.

Она уже решила не извиняться за то, о чем просила тебя, не имея на то никакого права.

58

Ты мог бы блестяще выиграть соревнования и подарить той, которую любил, свою победу. Если бы ей этого было достаточно, ты никогда бы не уступил, что касалось плавания. Но то, что она шантажировала тебя таким подлым образом, вызывало у тебя чувство гнева, усиленное сознанием того, что она прекрасно понимала, как ты себя чувствовал, потому что сама испытывала такую же одержимость к своей обожаемой художественной гимнастике!

Обо всем этом ты думал в тысячный раз, сидя на лавке в раздевалке, ожидая своей очереди, чтобы доказать, прежде всего себе, а потом и остальным, на что ты способен.

За металлической дверью, выкрашенной в голубой цвет, был бассейн со своими приглушенными звуками и реверсивным эхом, влажным теплым воздухом и прозрачной неподвижной водой, в которой ты чувствовал себя великолепно, доведя до автоматизма упорным многолетним трудом отточенные движения. Ты был более чем конкурентоспособным.

За металлической дверью, выкрашенной в голубой цвет, была и Сельваджа, которая так или иначе ждала от тебя какого-то решения: или уступить в последнюю минуту ее непостижимому упрямству, или пытаться реализовать свою мечту. В любом случае твоя сестра получила бы ответ на свой вопрос.

В последнюю неделю ваши отношения были очень натянутыми: дни шли за днями, а ни один из вас двоих не показывал ни малейшей готовности уступить. Вы отдалились в ожидании часа, когда пришлось бы выложить карты на стол. Поцелуи были все более редкими, пока совсем не растворились, ласки стали слабее, даже слова с обеих сторон взвешивались, прежде чем быть произнесенными, что лишало их спонтанности и искренности.

Вы были как два мула на узкой дорожке, не желая уступать друг другу. Ее взгляды говорили: «Сдайся», твои отвечали: «Нет. На этот раз, моя милая, придется сдаться тебе».

Ты не мог поверить в то, что она разлюбит тебя, если ты не откажешься от соревнований, потому что не могла же она вот так запросто управлять чувством, которое питала к тебе, тем более в зависимости от твоих решений. Или все-таки могла, думал ты, зная, что она за человек? Тем не менее ты понимал, что ваши отношения в любом случае все равно претерпели бы какие-то изменения.

Что бы там ни произошло, настала твоя очередь. Ты проследовал за своими соперниками и пересек голубой порог раздевалки. Выполнив ритуальные жесты, ты почти автоматически сбросил халат и пару раз сделал круговые движения руками вперед, потом назад. На тебе был твой самый лучший костюм темно-синего цвета. Новый, только что из магазина, с надписью «Speedо» на правом боку, ты специально выбрал его для этих соревнований. Настоящая оболочка, сшитая точно по тебе, хотя в тот момент, сосредоточившись на заплыве, ты о нем вовсе не думал.

Ты поискал свою семью на трибуне справа от водных дорожек и сразу же узнал родителей, которые приветствовали тебя сцепленными руками, и Сельваджу. Несмотря ни на что, ты надеялся увидеть на ее лице поддержку и поощрение, но твои надежды разбились о холодный вызов, который ты уже привык распознавать в ее глазах. Тогда ты решил полностью сконцентрироваться на разминке, но почти сразу же прервал ее, потому что, как ни хотел ты выиграть эти соревнования, ты вдруг с удивлением понял, что какая-то часть тебя все же готова была капитулировать. «Это нелепо», — подумал ты и, стараясь избавиться от этого ужасного ощущения, спустился в теплую воду.

Неожиданно ты четко и ясно понял мотив, по которому Сельваджа так настойчиво просила тебя об этой жертве. Ты был там, скомпоновавшись перед стартом, держась за никелированную ручку, кончики пальцев ног чуть высовывались из воды, ступни крепко упирались в стенку, тело, как пружина, готово было распрямиться в нужный момент, потому что твоя одержимость была цельной и давала тебе возможность выиграть. У нее же, напротив, не осталось ничего. Если бы ты выиграл проклятый заплыв, ты попал бы на чемпионат Италии по плаванию — твоя заветная мечта. Но если бы ты попал на чемпионат, ты бы не смог уделять ей столько же времени, как прежде: вполне логическое рассуждение, которое только сейчас молнией пронеслось в твоей голове и которое с куда большей вероятностью уже давно не давало покоя Сельвадже. Она боялась, что ты бросишь ее. Это открытие переполнило тебя невыразимой грустью. Так вот, что скрывалось за ее требованием: гнев, вызов, и страх, и ранимость в глубине души! Несмотря на то что ты ясно продемонстрировал ей, что готов остаться рядом даже в трудные минуты, она, которая все еще чувствовала себя помехой, не могла не думать о том, что на этой Земле люди обычно стараются избавиться от раздражающих балластов! Так вот в чем дело! Вот оно что! Но теперь надо было успокоиться, это были не подходящие мысли для концентрации на заплыве. Твои соперники были уже на позиции, все вокруг тебя было готово к старту, и глаза Сельваджи, даже если теперь ты их не видел, следили за тобой, это ты знал наверняка, ты чувствовал на себе этот невыносимый взгляд.

Сложное чувство зарождалось у тебя в груди, отчаяние ли, тревожное ожидание, ты старался унять его, приказывая себе не поддаваться эмоциям, потому что ты был лучший из твоей группы. Ты знал, что даже самый сильный из твоих соперников не сможет догнать тебя. Ты должен был сохранять ясный и холодный ум, и все пошло бы хорошо. Двести метров на спине всегда были твоей самой сильной дистанцией, ничто не могло бы остановить тебя. Разве что только Сельваджа.

У тебя не было времени, чтобы продумать все еще раз, стартовый свисток прозвучал раскатисто по всему залу и, наполнив тебя адреналином, освободил пружину, сдерживавшую твои ноги и спину, так что погружение в воду с задержкой дыхания, благодаря правильному углу входа, было таким, каким и должно было быть, то есть молниеносным и мощным.

Первые взмахи руками, чтобы стабилизировать равновесие в воде, стали тут же более согласованными и глубокими. Быстрее. Вход-наплыв-гребок-пронос, вход-наплыв-гребок-пронос. Не обращая внимания на соперников, ты вырвался вперед уже в первом проходе. Вдох-правая рука, выдох-левая рука, вдох-правая рука, выдох-левая рука. Продолжая в том же духе, ты был один впереди всех. Движение ногами сверху вниз и снизу вверх. И никаких интриг, ни с чьей стороны. Так оно и шло, пока быстрые как молния мысли не стали тянуть тебя вниз, ты почувствовал давление в груди и тревогу, которые не позволяли вдыхать достаточно кислорода.

Ты продолжал держать ритм, потому что не мог сдаться, ноги продолжали работать. Сто двадцать метров. Практически все твои соперники остались далеко позади.