Джоанна Линдсей - Ангел

— Надо же — Ангел! Интересно, многие ли по эту сторону Миссисипи носят такое имя?

— Прошу прощения…

— Ничего, мадам. — Финеас встал, чтобы проводить Касси до двери. — Думаю, вы не будете возражать, если я возьмусь за работу сразу же с утра.

Касси покраснела:

— Разумеется, нет. Простите, что я потревожила вас в такой поздний час, но мне не так-то просто было ускользнуть от мамы — она не дала бы нам поговорить спокойно, потому что мой муж ей очень не по душе.

— Значит, это она торопит вас с разводом?

— Да, но дело не только в этом. Мы с мужем сами приняли это решение, поскольку поженились случайно.

— Впервые слышу о подобном браке.

— Как же еще назвать венчание под дулом револьвера? Сыщик улыбнулся:

— Теперь понятно. И могу понять, почему вам не терпится развестись. Не так-то легко быть женой головореза. Даже короткое время.

— Откуда вы знаете, что он головорез?

— Не так уж трудно догадаться, если человека зовут Ангел.

Догадка мистера Кирби произвела на Касси должное впечатление — детектив был просто гением сыска, так что ее деньги не пропадут даром.

Финеас не был гением — просто он только что приехал из Денвера с очередного задания; в поезде же случайно оказался рядом с «головорезом» по имени Ангел. Сыщик неплохо скоротал время в пути, четыре часа донимая своего нового знакомого вопросами. Жизненный опыт подсказывал Финеасу, что человека с такой внешностью, как у Ангела, обязательно должна разыскивать полиция. Однако на сей раз жизненный опыт подвел его.

Финеас, конечно же, рисковал получить пулю в лоб за свою настойчивость, но он любил риск, иначе выбрал бы себе другой род занятий. Снова ложиться спать было бессмысленно, и вот спустя час после визита Касси, побывав уже в трех гостиницах, он стучался в один из номеров четвертой. Дверь распахнулась, и в лоб ему уставилось дуло револьвера со взведенным курком. Сыщик взглянул на револьвер, потом перевел взгляд на его владельца.

— Я только что видел вашу жену, — сразу перешел он к делу.

— Кого?

— Она здесь, в Сент-Луисе.

— Не может быть. Она сейчас возвращается в Вайоминг.

Финеас улыбнулся:

— Миниатюрная леди с огромными светло-серыми глазами, не так ли?

Вполголоса выругавшись. Ангел опустил револьвер. Проехав половину пути до Вайоминга, он решил, что ему лучше не появляться там в присутствии Касси. Разделившее их расстояние не заставило Ангела забыть ее, поэтому он направился в Сент-Луис, чтобы сделать еще одну попытку разыскать свою мать. Это была одна из причин его приезда в Сент-Луис. Другой же причиной было то, что он хотел держаться как можно дальше от своей жены и от ее бракоразводных дел.

— Думаю, вы действительно не знаете своего имени, если не считать имя Ангел, — продолжал Финеас. — По крайней мере других имен вы не помните. Простите, что я так донимал вас расспросами.

— Вы и сейчас занимаетесь тем же, — не скрывая раздражения, сказал Ангел. — Что вам на этот раз нужно от меня, Кирби?

— Всего лишь кое-какие сведения. Ваша жена наняла меня, чтобы я нашел ваших родителей. Если бы вы немного мне помогли…

— Что она сделала?! — взорвался Ангел. — Черт побери, эта женщина снова сует нос не в свои дела. Дождалась бы хотя бы возвращения домой. А уж потом и лезла бы в мои дела!

Финеас насторожился. Он любил наблюдать проявления сильных эмоций. Стоит только обронить нужное слово или фразу — и человек поведет себя самым неожиданным образом. Но сыщик не мог себе представить, чтобы такой человек, как Ангел, потерял самообладание. Слава Богу, у парня обнаружилась хотя бы одна слабинка.

Финеас сделал еще одну попытку что-нибудь выяснить:

— Вы очень облегчили бы мою задачу, если бы описали внешность ваших родителей. И вообще — если бы рассказали все, что о них помните.

Взгляд черных выразительных глаз снова обратился к детективу.

— Вас наняла она. И всю информацию получайте от нее.

— Ну почему вы не желаете мне помочь? — не сдавался Финеас. — Все-таки они ваши родители, а получается, что найти их хочет только молодая дама, на которой вы женаты.

— Ну хорошо, Кирби, положим, что вы меня убедили, — сказал Ангел без малейшей уверенности в голосе. — Я не помню своего отца, а у моей матери были черные вьющиеся волосы и темные глаза.

Финеас заглянул в свою записную книжку и лишь тогда спросил:

— Такие же темные, как у вас?

— Нет. Насколько я помню, темно-карие.

— Какие-нибудь шрамы или особые приметы?

— Совершенно не помню.

— Что-нибудь о ее возрасте или национальности?

— Она была юной и красивой.

— Все матери кажутся своим пятилетним детям красивыми. Может быть, она говорила с каким-нибудь акцентом?

— Если и говорила, то, следовательно, так же говорил и я, поэтому как бы я мог это заметить? — Ангел помолчал, на лице его появилось озадаченное выражение. — Но когда вы упомянули об этом, я припомнил: Старый Медведь как-то заметил, что я странно разговаривал, когда оказался у него. Разумеется, сам он страшно коверкал английский язык, так что, возможно, в моей речи не было ничего необычного.

— В таком случае, — сказал Финеас, снова заставив Ангела нахмуриться, — как я понимаю, вы представляете собой результат довольно примитивного воспитания.

— Вы уверены? — спросил Ангел, не скрывая раздражения.

Финеас улыбнулся:

— Вполне. Но вернемся к предмету нашего разговора. Сначала я подумал, что, судя по цвету вашей кожи, в ваших жилах течет доля индейской крови. Но потом понял: телосложением вы не похожи на индейца, к тому же этот ваш горец должен был достаточно хорошо знать индейцев, он не мог бы не понять, если бы вы говорили на одном из их диалектов. Потом я предположил, что вы испанец, возможно чистокровный. Во всяком случае, не исключено, что ваша матушка была иностранкой, и это, возможно, облегчит поиски, если удастся разыскать какие-нибудь старые газеты.

— Вы и в самом деле думаете, что о пропаже ребенка в таком большом городе могли написать в газетах?

— Совершенно уверен. Проблема лишь в том, чтобы найти человека, у которого уцелели подшивки старых газет. Многие просто не могут хранить их из-за тесноты в доме, хотя кое-кто все же старается сберечь по крайней мере первые страницы. К тому же газеты появляются и исчезают, как и все в этом мире. Но как вы совершенно правильно заметили, Сент-Луис — большой город, и, вероятно, здесь найдется хотя бы одна газета, которая выходит лет двадцать или около того.

— Надеюсь, мне повезет и здесь не найдется никого, у кого сохранились бы старые газеты.

— У вас сейчас дурное настроение?

Ангел что-то пробурчал в ответ. Финеас ухмыльнулся:

— Поверьте, все может в одночасье измениться. Ваш случай — один из самых простых в моей практике. Обычно я разыскиваю людей, у которых есть все основания скрываться, при этом время поисков ограничено. А в вашем случае я располагаю временем…

Ангела его слова все же не убедили.

— Если вам удастся разыскать их, счет за работу пришлите мне. Я не хочу быть в долгу у женщины, на которой я женат.

— Не думаю, что это придется ей по душе. Похоже, она задумала найти их только ради вас.

— Меня это не очень-то радует.

— Кроме того, существуют еще и этические моменты… Она первая наняла меня.

— Тогда я от ее имени увольняю вас и нанимаю уже от своего собственного. Мне кажется, муж имеет право так поступить.

— Пока с ним не оформят развода.

— Подите прочь, Кирби.

Улыбнувшись, Финеас вышел. Ангел в сердцах захлопнул за ним дверь. И лишь спустя несколько секунд сообразил, что Касси сейчас здесь, в этом городе, возможно, всего лишь в нескольких кварталах от него. Он тотчас же почувствовал, что его неудержимо влечет к ней.

— Мы уже разведены?

При звуках голоса, донесшегося до нее сквозь сон, Касси раскрыла глаза.

— Что?

— Мы уже разведены?

Она сразу поняла, кто задал этот вопрос, но, не удержавшись, спросила:

— Ангел?

Его рука тотчас скользнула в душистую массу ее волос, а тяжелое тело прижало ее к постели.

— Ответь на мой вопрос, Касси.

— Нет.

— А ты…

— Нет! — поспешно ответила она. — У меня просто не было для этого времени…

И тут же губы Ангела прижались к ее губам. Похоже, он не был расположен к долгим разговорам. Его непреодолимо тянуло к ее телу, скрытому под теплой фланелью ночной сорочки.

— Почему ты спишь в сорочке?

Вопрос был не из тех, к которым настоящие леди должны относиться серьезно. Но Касси все же ответила:

— Без сорочки я сплю только летом.

Ангел негромко рассмеялся, прекрасно понимая, что ее обнаженное тело будет теперь постоянно возникать перед его мысленным взором. Он принялся целовать ее, Касси глухо застонала. Вскоре его дыхание слилось с ее дыханием.

— У тебя самые сладкие, самые нежные губы, которых я когда-либо касался, — проговорил он, лаская ее.

— Ангел, от звуков твоего голоса у меня мурашки бегут.

— А что делают с тобой мои губы?

— Лишают всяких сил.

Он теребил губами мочку ее уха.

— А что еще?

— Распаляют, — прошептала она.

— О Боже, Касси, я просто взорвусь, если сейчас же не смогу насладиться тобой.

— Тогда чего ты ждешь?

Он рассмеялся и снова принялся целовать ее. Потом перекатился на бок и отбросил прикрывавшее Касси одеяло. Она резким движением распахнула ворот своей ночной сорочки, оторвав три пуговицы. Он выдернул из-за пояса брюк рубашку, с которой тоже посыпались горохом пуговицы. Несколько секунд спустя он уже прижимал ее к постели своим горячим телом. Она обхватила его руками и ногами, крепко прижимая к себе. В следующее мгновение он вошел в нее, и уже знакомая страстная дрожь пробежала по ее телу, дрожь, передавшаяся ему и еще сильнее распалившая его.

Касси медленно опустила ноги и вдруг коснулась кончиками пальцев гладкой кожи голенищ. Оказалось, что Ангел не снял ни сапог, ни брюк. Сначала ее это рассмешило. Но тут же захотелось заплакать.

Господи, как же она ненавидела ту действительность, которая возвращалась, когда отступал угар страсти. Однажды ей захотелось, чтобы эта действительность исчезла раз и навсегда. Но желать этого — все равно что просить зиму уступить место лету в самом начале января. Сколько ни проси — ничего не изменилось бы.

Такое положение вещей казалось ей крайне возмутительным. И Ангел, именно сейчас, тоже возмущал ее. Особенно обижало то, что он даже не снял сапог.

Она дала ему это понять:

— В следующий раз обязательно снимай сапоги.

— А Марабелла здесь?

— Нет.

— Тогда я сниму их прямо сейчас.

— Да нет, не снимай. Тебе нельзя тут оставаться.

— Но я не могу оставить тебя, Касси. Это сильнее меня. Мы снова будем любить друг друга, но медленно и долго.

При этих словах она вновь затрепетала, но тут же усилием воли подавила свои чувства.

— Нет, не будем, — заявила она. — Тебе придется уйти, пока нас не услышала моя мама и не пришла сюда со своим револьвером.

— Где она?

— В соседней комнате.

— Тогда нам придется проявить осторожность, не так ли?

— Ангел…

Он снова принялся ласкать Касси, покрывая поцелуями все ее тело.

Она не должна была на этот раз поддаваться его чарам. Не должна была… Но не смогла устоять. Потому что слишком скучала по нему, слишком страстно хотела его, оказалась слишком восприимчива к его ласкам. Уже давно, с тех самых пор, когда он, вскочив на коня, умчался с отцовского ранчо, ее мучила мысль о том, что она никогда больше не коснется его тела.

И вот теперь прикосновения его руки к ее груди и животу лишали Касси всякой силы воли и способности к сопротивлению. От его ласк по коже пробегали мурашки, соски набухали и вздымались. Всего несколько минут назад она испытала величайшее из всех наслаждений, которые только можно было вообразить, но при одной лишь мысли о том, что ей снова предстоит это, Касси почувствовала, что все ее тело словно воспламенилось. Ангел же не делал ничего, чтобы приблизить завершающий взрыв чувств. Он сказал «медленно и долго» и теперь любил ее именно так.

Касси казалось, что он знает ее гораздо лучше, чем она сама. На всем ее теле не осталось ни дюйма, к которому не прикоснулись бы его губы. Он даже перевернул ее та живот, чтобы покрыть поцелуями ее спину. Ангел легонько покусывал нежные полукружия ее ягодиц, исторгая 13 ее груди сдавленный смех — Касси вспомнила, что точно так же любила делать порой и Марабелла. Потом его язык коснулся нежнейшей кожи ее подколенных впадинок. Она даже не могла себе представить, что на ее теле существует так много чувствительных мест. И он нашел все эти места, лаская ее руками, губами, языком.

Уже приближался рассвет, когда Ангел наконец насытился ею. Касси и сама испытала такое наслаждение, что не могла больше сердиться на него. К тому же он был прав, сегодня они могли не спешить. И кроме того… Этот мужчина был таким же искусным любовником, как и стрелком.