Лора повернулась и увидела на губах Аманды чуть заметную насмешливую улыбку. Дурные манеры были настолько не в характере Лоры, что она покраснела.

— Простите!

— Ничего. Я прекрасно понимаю, что вы в моем присутствии еще чувствуете себя не вполне раскованно.

Немного расслабившись, Лора улыбнулась в ответ.

— Зато я уверена, что вы всегда и везде чувствуете себя раскованно! В этом я вам завидую!

Еще раз простите за бестактность!

Аманда отмахнулась, встала и принялась расхаживать по комнате. Ей нравилось, как невестка обустроила детскую. Комната стала яркой, веселой, при этом не крикливой, но достаточно традиционной, чтобы напоминать ту детскую, которую она сама обустроила много лет назад. Здесь пахло пудрой и свежим бельем.

Симпатично, подумала она, понимая, что лучшего для своего сына не может и желать.

Ей было совершенно очевидно, что в Лоре таятся неистощимые запасы любви.

— Очаровательная комната! Я восхищаюсь ею всякий раз, когда вхожу сюда. — Аманда похлопала по голове сиреневого плюшевого медвежонка. — Но нельзя же прятаться здесь вечно!

— Не понимаю, о чем вы? — Но Лора все прекрасно понимала.

— Вы говорили, что никогда не бывали в Сан-Франциско. И вот, наконец, вы здесь! Вы уже были в музее, в театре? Вы прогулялись до Рыбачьей пристани[2], проехались на трамвае, побродили по китайскому кварталу? Это обязательно должен сделать каждый приезжающий сюда!

Встав в оборонительную позицию, Лора холодно заговорила:

— Нет, не была. Но мы здесь всего несколько недель.

Пора, решила Аманда, перестать кружить и переходить к главному.

— Давайте поговорим как женщина с женщиной, Лора! Забудьте, что я мать Гейба. Мы одни. Все, что будет здесь сказано, не выйдет за пределы этой комнаты.

Ладони у Лоры вспотели. Она вытерла их о бедра слаксов.

— Я не понимаю, что вы хотите от меня услышать.

— То, что потребуется. — Лора продолжала молчать, и Аманда кивнула. — Хорошо, я начну. Вы пережили несколько несчастных, даже трагических моментов. Гейб обрисовал нам вашу историю в общих чертах, но я узнала гораздо больше и хочу спросить вас. — Аманда снова села и положила ногу на ногу. От нее не ускользнуло, как у Лоры сверкнули глаза. — Погодите, дайте мне закончить. А там можете оскорбляться сколько угодно!

— Я не оскорблена, — натянутым тоном ответила Лора. — Но не вижу смысла в обсуждении того, что часто происходит в семьях.

— Пока вы не посмотрите прямо в лицо тому, что часто происходит, вы не сможете понять, что может произойти дальше! — Аманда старалась говорить спокойно, но даже ее твердое самообладание начинало ей изменять. — Я знаю, Тони Иглтон совершал по отношению к вам насилие, а его родители закрывали глаза на его чудовищное, даже преступное поведение. Мое сердце разрывается, когда я думаю об этом!

— Пожалуйста, — приглушенным голосом попросила Лора, опустив голову. — Не надо!

— Вы не принимаете никакого сочувствия, Лора, даже от женщины?

Та помотала головой, боясь принять слова свекрови за правду и, что еще больше, почувствовать потребность в ее сочувствии.

«Мне невыносимо думать об этом! И я не терплю жалости! Но сочувствие и жалость не совсем одно и то же».

— Все это в прошлом. Сейчас я совсем не та, которой была тогда!

— Не имею возможности с вами согласиться, потому что не знала вас тогдашнюю. Но я могу сказать, что вы, раз сумели независимо прожить все эти трудные месяцы, должно быть, обладаете огромными запасами силы и решимости. Не пора ли вам воспользоваться ими и начать сопротивляться?

— Я сопротивлялась.

— И получили убежище, в котором очень нуждались. Не спорю, решение убежать, будучи на позднем сроке беременности, и скитания по стране, перенесенные вами, требуют мужества и стойкости. Но пора отстаивать свою независимость!

Разве Лора не повторяла себе эти слова снова и снова?

Разве она не ненавидела себя за нерешительность и страх перед Иглтонами? Она посмотрела на своего сына, который ворковал и протягивал ручонки к красочным птичкам, кружившим над его головкой.

— И что вы предлагаете? Обращаться в суд, в прессу, вытаскивать свое грязное белье на потребу публике?

— Если понадобится, да! — В голосе Аманды появились гордые нотки, раздавшиеся во всех углах комнаты. — Брэдли не боятся скандала!

— Я не…

— Нет, вы Брэдли, — возразила Аманда. — Вы Брэдли, и ребенок тоже! В конечном счете я думаю о Майкле, но и о вас тоже. Какая разница, кто что подумает, кто что узнает? Вам нечего стыдиться!

— Я позволила случиться этому, — с тупой яростью произнесла Лора. — И всегда буду стыдиться этого!

— Дорогое мое дитя! — Не в силах совладать с собой, Аманда встала и обняла Лору. После первого шока Лора почувствовала, что ее подталкивают к каким-то действиям. Вероятно, оттого, что утешение исходило от женщины, оно, как ничто другое, разбивало всю ее оборону.

Лора плакала, и Аманда плакала вместе с ней. Но факт, что она сделала все, что могла, успокаивал ее лучше всяких слов. Они стояли обнявшись, щека к щеке, пока не утихли рыдания. Семейные узы, которых Лора никогда не знала, были скреплены общими слезами.

Придерживая Лору за талию, Аманда подвела ее к веселенькой полосатой кушетке.

— Через некоторое время все пройдет, — пробормотала Аманда, вытащив из своего нагрудного кармана отороченный кружевом носовой платок и бесцеремонно вытирая ей глаза.

— Не знаю, что на меня нашло!

Лора вытерла слезы тыльной стороной запястья.

— Вообще-то я редко плачу, только когда окунаюсь в прошлое и вспоминаю!

— Теперь слушайте меня! — сказала Аманда. И из ее голоса исчезли мягкие нотки. — Вы были молоды и одиноки, и вам нечего, абсолютно нечего стыдиться. Однажды вы поймете, что для вас важнее всего, а сейчас достаточно знать, что вы больше не одиноки!

— Иногда я так сержусь, ну просто очень сержусь, что меня использовали как условность, козла отпущения или символ статуса. — Ее удивляло, что гнев успокаивал ее, и боль бесследно исчезала. — В такие моменты я знаю: чего бы мне это ни стоило, я никогда не вернусь к прежнему!

— Тогда продолжайте сердиться!

— Но… гнев для меня нечто личное. — Она посмотрела на колыбельку. — Когда я думаю о Майкле и знаю, что они попытаются его отнять… мне становится страшно.

— Но сейчас же они до вас не доберутся, правда?

Лора оглянулась. Лицо Аманды было неподвижным, как у статуи, но глаза ее блестели.

Вот именно такой воинственный вид бывает у Гейба, подумала Лора и почувствовала прилив любви к свекрови. Для Лоры было самым естественным в мире поступком взять ее за руку.

— Нет, не доберутся!

Они обе услышали, как на первом этаже открылась и закрылась дверь. Лора тотчас же принялась тереть руками лицо.

— Это, наверное, Гейб вернулся из галереи. Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии!

— Я спущусь и займу его. — Аманда взглянула на часы. — У вас есть планы на сегодня?

— Нет. Только…

— Отлично! Приводите себя в порядок и спускайтесь!

Через десять минут Лора была в гостиной. Гейб с удрученным видом сидел со стаканом газировки в руке.

— Тогда все улажено! — Аманда удовлетворенно тряхнула головой. — А вот и Лора! Прекрасно! Вы готовы?

— Готова к чему?

— Я объяснила Гейбу, что мы отправляемся за покупками! Он в совершенном восторге от приема, который я запланировала на следующую неделю!

Приема, который она только что начала планировать, спускаясь по лестнице.

— Вернее, смирился, — поправил он, но вынужден был улыбнуться матери. Улыбка поблекла, когда он увидел Лору.

— Что случилось?

— Ничего. — Глупо было предполагать, что быстрое умывание и свежий макияж способны что-то скрыть от него. — Мы с твоей мамой переживаем за Майкла.

— Твоей жене необходима прогулка по городу! — Аманда встала и наклонилась поцеловать Гейба. — Я должна бы тебе попенять за то, что ты держишь ее взаперти, но я слишком тебя люблю!

— Я никогда…

— Никогда не выводил ее из дома! — закончила за него мать. — Значит, это должна сделать я. Берите вашу сумочку, дорогая. Мы обязательно найдем вам замечательное платье для приема! Гейб, полагаю, Лоре понадобятся твои кредитные карточки.

— Мои… А. — Чувствуя себя чахлым деревом на сильном ветру, он полез за бумажником.

— Эти сойдут. — Аманда взяла две из них и протянула их Лоре. — Готовы?

— Ну, я… да, — импульсивно ответила Лора. — Майкла я только что покормила и сменила ему пеленки. Так что тебе не о чем беспокоиться!

— Я справлюсь с ним, — ответил Гейб, далеко не уверенный в этом. Если бы Лора попросила, он бы сам с удовольствием пошел с ней за покупками. И, если честно признаться, он побаивался оставаться один с ребенком.

Великолепно умея читать мысли сына, Аманда снова поцеловала его.

— Веди себя хорошо, и мы, может быть, привезем тебе подарок!

Гейб не сумел подавить улыбку.

— Ну, идите же скорее! — скомандовал он, поймал Лору и нежно поцеловал ее. К его удивлению, она ответила ему столь же горячим поцелуем.

— Не поддавайся на мамины уговоры приобрести что-нибудь с бантами, — пробормотал он. — Они тебе не идут. Найди что-нибудь, сочетающееся по цвету с твоими глазами!

— Если ты не отпустишь девочку, мы вообще ничего не купим, — сухо произнесла Аманда, в душе довольная и немного растроганная тем, что ее сын действительно любит свою жену.

Никто не был виноват в том, что Майкл именно сегодня решил требовать повышенного внимания к себе. Гейб ходил, качал, менял пеленки, говорил ласковые слова, разве что не стоял на голове! Майкл же, со своей стороны, бурчал, смотрел во все глаза и жалобно пищал, когда его клали в колыбель. Он делал все, что угодно, только не спал!

В конце концов Гейб распрощался с мыслью о том, чтобы посвятить оставшуюся часть дня работе, и не спускал Майкла с рук. Держа малыша на согнутой руке, он съел ножку цыпленка и просмотрел газету. Поскольку рядом не было никого, кто засмеял бы его, он обсуждал с Майклом текущую политику и количество забитых мячей в высшей лиге, а малыш гремел погремушкой и пускал слюнявые пузыри.

Как только Гейб нашел вязаную шапочку, которую купила Лора, чтобы защитить малыша от весенних бризов, они с Майклом вышли прогуляться по саду.

Гейб с удовольствием наблюдал, как порозовели щечки малыша, как он с тревогой и интересом озирается вокруг.

А ведь у него глаза Лоры, тот же разрез, тот же цвет, но без теней, придававших грусть и своеобразное очарование, думал Гейб, хорошо изучивший глаза жены. Глазенки Майкла были ясными и безгрешными.

Сначала Майкл похныкал, но, когда Гейб покачал его, решил покориться судьбе. Поправив одеяло, Гейб сел с ним, скрестив ноги, и потянулся.

То там, то здесь мелькали раструбы белых и желтых нарциссов. Из земли проклевывались острые листочки экзотических ирисов.

Робко расцветала сирень, источая свой неповторимый аромат. Впервые после личной трагедии Гейб ощутил душевный покой. В горах, зимой, он начал исцеляться. Но здесь, в разгар весны, к нему наконец пришло понимание, что жизнь действительно продолжается.

Гейб продолжал покачивать розовощекого, ясноглазого малыша, а тот ритмично поднимал и опускал ручки. Крошечное личико уже округлялось, приобретая собственный вид и форму. Куда-то исчезла ужасающая хрупкость новорожденного.

Он уже растет, констатировал Гейб.

— Я люблю тебя, Майкл!

Гейб заговорил с ним, как говорил с той, которая ушла, а малыш довольно раскачивался на его руках.

Лора не предполагала уходить надолго, но несколько часов хаотического блуждания по магазинам навеяли воспоминания о том коротком периоде, когда она жила самостоятельно и стремилась познать жизнь.

Поначалу она стеснялась пользоваться кредитными картами Гейба. Потом, под неусыпным оком Аманды, она стала более свободно распоряжаться ими.

У Лоры было врожденное чутье на цвет и фасон, отшлифованное за время работы моделью, она не обращала внимания на экстравагантные вещи. Ее очень радовало, что Аманда реагирует на каждый ее выбор одобрительным кивком.

Это шаг, говорила себе Лора, внося в холл пакеты и коробки. Может быть, этот шаг способна понять только женщина, но это определенно шаг. Она снова хозяйка своей жизни, хотя бы потому, что почувствовала желание приобрести красивую одежду, одежду, соответствующую ее вкусу и стилю. Поднимаясь по лестнице, она тихо напевала.

Наверху она нашла их обоих: Гейба, распростертого на постели, и Майкла, уютно устроившегося в изгибе его руки.

Гейб крепко спал. Майкл, в развернувшемся легком одеяльце, тряс погремушку, подвешенную к потолку.