Тинка позвала ее, но та и не шевельнулась. Тинка поняла, что руки у нее развязаны и она может чуть не через пятнадцать минут увидеть снова своего кумира! Она пошла на кухню, где на крючке для сумок, под пакетами, болтался уже запылившийся черный рюкзачок Ангела. Выглядел он тощим, и у Тинки сжалось сердце — пустой! Дурочкой-то она, конечно, была, но и до нее дошло, что без этих бумажек не видать ей ни венчания, ни, возможно, и самого Тима. Опустившись на колени, она первым делом, не раскрывая рюкзак, сжала его обеими руками. Там что-то было! Бумаги! Тинке стало нехорошо. Она была девушка очень легкомысленного нрава, но никогда ничего не воровала. Ну могла взять поносить и заиграть какую-нибудь понравившуюся вещицу, но это же совсем не то!.. Теперь она лезет в чужой, собственно говоря, чемодан, да, чемодан, потому что у Ангела больше ничего нет… Но ведь она пообещала Тиму, а он поклялся, что только посмотрит бумаги. И тут же отдаст обратно. Тинка раскрыла рюкзак и вытащила ворох каких-то бумаг, писем и конверт, в котором находилась фотография. Трое на берегу…

Двое мужчин и молодая леди с какими-то прямо серебряными волосами, красивая нереально… Тинка сидела на полу и смотрела на фотографию. Мужчины были молоды и тоже красивы, но какой-то суровой красотой. Один — темный, со светлыми глазами, другой — черный, со сросшимися бровями, но смеялись все, видно, от души. Девушка просто заливалась смехом. Стояла на песке босиком, в руках босоножки дремучих времен и платье дремуче-лохматого года, но дорогое, это как-то понятно.

Тинка заглянула в папку. Сначала она хотела почитать листочки, но решила, что это и долго, и трудно, и, честно говоря, не интересно. Пусть Тим разбирается, если ему это уж так надо. Она сложила все в пакет, а в рюкзак запихнула «Комсомолку», — сообразила! Рюкзак повесила так же на крючок и легко, как эльф, выскользнула из квартиры.


Когда Тинка влетела к Казиеву, тот уже проклинал себя, что связался с идиоткой, которая либо не приедет, потому что ее застукали, либо привезет очередную дрянь… А если что-то стоящее?.. Обязательно трепанет кому-нибудь, и его обвинят в плагиате, творческом воровстве и прочее и прочее. Но, взяв себя в руки, подумал, что вряд ли серьезный человек так неосторожен с важными бумагами, столь ценными, что Родьку из-за них убили?..

И тут появилась Тинка, прижимая к груди все тот же пластиковый пакет!

«О, не спеши, Тимоша, — сказал он себе, — это может быть очередной опус какого-нибудь маразматика… И не дергайся под клиентом, помнишь такую пословицу?»

— Вот все, что там было! — торжественно заявила Тинка и высыпала на журнальный стол содержимое пакета.

Казиев растерялся. Ему-то казалось, что лежит в рюкзаке, или где там, готовый, проклеенный, прошитый, толстый сценарий. И ему лишь останется назначить актеров, заявиться и снимать, снимать, снимать. Уж ему-то не дать денег на постановку не посмеют… А тут? Конверт, письма со стертыми буквочками, да еще иностранными, и страниц двадцать мелкого текста на печатной машинке… Неужели с этим носился Родька? Из-за этих бумажонок, которые могли бы валяться еще сто лет в рюкзачке какого-то трансвестита?!

Он чуть не зарыдал. Хотел тут же выкинуть и Тинку, и все эти бумажонки за дверь, но почему-то удержался. Взял одну из страничек и хотел прочесть. Но без очков вообще ничего не увидел, а напротив сидит эта обезьянка и пялит свои глазища. А он не хотел, чтобы хоть кто-то видел его в очках.

— Выйди, Тина, — сказал он, отмахивая назад прямую гриву светлых волос, — я должен читать один.

Она тихо вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Казиев достал из потайного ящичка очки и стал рассматривать материалы. Сначала он долго смотрел на фото…

Ему понравилось, что их там — трое, мужчины и красавица… Любовный треугольник. И явное «ретро» — это замечательно! Мода диктует! А он умеет дать такие детальки прошлого, что все разом качнутся! Потом он проглядел письма. Они были на каком-то незнакомом языке, но попались два перевода: безумство любви (письмо было от мужчины), которая как-то плохо закончилась, потому что другое письмо обрывалось: «Наверное, прощай, моя радость, мне кажется, что все…» Это годилось, черт побери! Когда он взял листы, у него опустились руки… Это была только середина романа, или сценария?! «Но ситуация есть! Хотя оборвана… И кто эти люди? И какая трагедия!» — думал он, читая.

«Я стоял у загона с левой стороны, чтобы до поры Хуан меня не видел и не чуял. Я слышал, как он бьет своей тяжелой ногой в утрамбованную быками землю и хрипит… А ведь понимает, скотина! Стоп. Скотина — ты, а он — бык, попавший в поганое дело.

Я заплакал. Чего не делал лет двадцать или больше…»

Потом на нескольких страницах трагическое, очень яркое и кровавое описание самого боя и гибель тореро и быка. Рафаэль заколол Хуана кинжалом, а бык успел пропороть его рогом.

И еще была страница, когда весь стадион в ужасе поднимается, а по рядам бежит без туфель красавица с серебристыми волосами, рыдающая и разрывающая на груди платье. Она подбегает к умирающему Рафаэлю и падает перед ним на колени. Сцена заканчивается тем, что друг-убийца уводит женщину с арены… И его прощальный взгляд на матадора, накрытого пурпурным плащом…

Казиев схватился за голову. Потрясающе! Да, но почему — Испания? Хотя Казиеву позволяется все, но как-то само собой разумелось, что он делает фильмы только о России… Наплевать и забыть. Сделать эту девицу, к примеру, русской?.. Или все происходит в Испании во время их гражданской войны?! Казиев достал бутылку виски и выхлебал грамм сто. Но дальше! И раньше? Что там было? Можно придумать, но… лучше бы знать.

В голове наступило прояснение. Он должен достать остальные страницы, если, конечно, они есть. Но они есть. У старика? В архивах покойного Родьки?.. Вряд ли, уже было бы что-то известно, его вдова носом бы перерыла весь земной шарик, но сценарий нашла бы… Девочка-мальчик? Нет и нет. У нее только то, что он сейчас держит в руках. Что делать? Как пролезть к старику? И не опасен ли он?.. Скорее да, чем — нет. Родька, покойный хитрый Родька, как он мчался в эту Ниццу! Не-е зря-а… Но ведь и погиб? Кто и как?.. Это ладно, а как достать ему весь сценарий? Он настолько был в шоковом состоянии, что абсолютно забыл о бедняжке Тинке. Тима — гений, он читает. И она должна терпеть.

А где-то вдали брякали венчальные колокольца…

Тут выскочил, как бешеный кот, Тим Казиев.

— Радость моя, ты здесь! — завопил он. — А я думал, ты убежала, оставила старого Тимошу одного. Почему ты здесь сидишь?

Тинка не успела ответить ни на один из его вопросов — да они и не требовали ответа! — как Тимоша взял ее на руки и поволок в теплую комнату, и они снова предались легкому сексу. А потом он натащил всякой всячины поесть и выпить. Тинка, довольная всем, лежала под толстым теплым пледом совершенно голая, а Казиев, поглаживая ее младенчески мягкий животик, как бы раздумывал о них, — Тинке и Тиме Казиеве…

— Детка моя, я тебя обожаю, это, во-первых, а во-вторых, ты принесла занимательные отрывки…

— Значит, тебе неинтересно, отрывки же? — заныла Тинка.

— Что ты! Необыкновенно интересно, они дают толчок моему, слава богу, — он истово перекрестился, — еще достаточно мощному творческому потенциалу… Но, дорогая моя, прекрасная, как солнце, Тинатин («Фу, — думал Казиев, — я что-то зарапортовался совсем, надо бы поскромнее, хоть она у нас и дурочка»), откуда у какого-то старого мусорщика письма?..

— Какие? — блеснула глазками Тинатин, и Казиев обругал себя старым ослом, — девочка-то любопытненькая.

— Ну-у, любовные, — отмахнулся он, — они-то меня не затронули, а вот всю бы вещицу, хотя она и ничего особенного, я бы прочел. Сам, конечно, ставить бы не стал, а вот автору бы помог…

— Да-а? — вскрикнула Тинка.

В этом его заявлении был намек на ее спасение, чувствовала она себя не очень уютно. Если девчонки дома, что она скажет?

Тим продолжал:

— Скажи, ты можешь прийти туда и ничего пока — именно пока! — не принести? Рюкзака они не хватятся еще сто лет, кому он нужен… Висит себе и висит. И скажи-ка, моя дорогая девочка, кто из твоих друзей знает старика?

— Ангел, — выпалила Тинка, но тут же притихла, — но надо вернуть это, — она кивнула на разбросанные по столику листы.

— Конечно, конечно, хотя… возвращать-то там нечего, — вздохнул Казиев, — ну а кто еще? Ангел — это понятно.

— Макс! — обрадовалась Тинка. — Он может туда пойти и все сказать, что надо. Я могу! Познакомлюсь, подумаешь!

Казиев молчал. Никто из этих не годился.

Может, тряхнуть стариной и попросить Улиту? Знаменитую пока Улиту? Навешать ей фуфла… Извиниться за вечер, за ее Максика, как-то все оправдать… Она, в принципе, баба не злопамятная. Это идея! А с прелестной Тинатин что? Кроме того что ей надо отбывать до дому, ему в голову ничего не приходило. Но тут нужна деликатность, девочка ему вполне может понадобится, да и в сценарии она есть — красавица, но не с серебряными волосами, а с черными. Испанка. Ладно, это уже мечты, а загад, говорят, не бывает богат.


Ангел проснулась. Хватит пребывать в состоянии амебы! Надо приниматься за дело. Ехать к Казиеву и самой узнавать о романе Леонид Матвеича. И скорее — в Славинск. Здесь ей делать нечего. Макса забыть. Такой приказ. Спроси у Макса, какие у Ангела глаза, какого цвета. Он не скажет и не вспомнит. Да, он прекрасно относится к мальчишке Ангелу, но знать, какие у него глаза?! Макс никогда не узнает, что она хоть и Ангел, но — Ангелина! А если и узнает, ему будет все равно. Может, он уже к тому времени будет женат. На той же Тинке… А что?

Решив все делать быстро, она сняла трубку и позвонила Казиеву. На телефонном определителе остался его номер, и Ангел, на всякий случай, запомнила. И когда тот подошел, не дав ему опомниться, назвала себя и сказала, что ей необходимо с Тимофеем Михайловичем встретиться… Ответом ей было молчание. Казиев приходил в себя. Все само шло в руки! Тинатин он отправил, материалы отксерил… Но она собиралась скоро прийти, взять листочки. Посмотрим, что за Ангел и для чего он рвется сюда.

Казиев и Ангел на какие-то секунды оба замерли у входной двери, которую он распахнул как мог широко.

«Почему мальчик-девочка? — подумал Казиев с удивлением, когда совершенно ясно, что это юная хорошенькая особа просто изображает из себя парнишку. Одета «под парня» — черная куртка, черная майка, черные джинсы и черные бахилы из замши на ногах. И еще черная прямая челка до глаз и суровое выражение лица. А девочка-то — высшего класса! Тинатин, пожалуй, слишком сладка на современный вкус… А с этой бы Казиев пожалуй, померялся силенками. И Казиеву до страсти захотелось понравиться этому юному мальчику-девочке… Он не знал, что сам по себе не симпатичен Ангелу. Но держалась она замечательно, и ничего такого подобного подумать было нельзя.

Девочка-мальчик уже научилась вести себя так, чтобы ни сучка ни задоринки, — ни хрена-с не узнаешь ни о ней, ни о ее ощущениях.

— Выпить? — спросил Казиев, когда они уселись за сервировочный столик.

— С удовольствием, — ответила Ангел и добавила, увидев бутылку, — если можно — виски.

— Что прикажет дама, — замельтешил Казиев, обрадовавшись, что «дама» пьет, а это значит… может быть, что-нибудь и выгорит на фронтах войны… Но, ох, как он должен быть осторожен!

Ангел быстро выпила и чуть не задохнулась. Но и другое ее тряхануло — Казиев не сомневается, что она — девочка! «Ладно, разберемся», — сказала она себе, как всегда говорила в трудную минуту.

Казиев покачал головой:

— Разве можно так пить виски? Я только хотел приготовить лимон и принести лед… Неужели ваш седовласый спутник на Лазурном берегу не научил вас правильно пить виски? Или это только сосед по пансиону?..

— Мой дедушка… — еле выдавила она, глядя, как Казиев наполняет вторую рюмку, со всякими дополнительными ухищрениями.

«Дедушка»! Не вешай мне лапшу на уши, детка, и не гони тюлю, как говорили мы в детстве», — а вслух удивился:

— Дедушка? Он вас вывозит на такие курорты? Богат и знатен? — И, не услышав ответа, Казиев рассмеялся: — Теперь молодежь богаче нас, стариков.

Ангел молчала, не желая говорить о старике. А Казиев явно жмет на эту тему. «Надо было сразу, как пришла, сказать о том, что она — ученица Леонид Матвеича, а теперь неизвестно, как и влезть с этим. Но почему он понял, что старик со мной? Они один раз вышли вместе и то ненадолго… Тинка трепанулась, — догадалась она с горечью. — Да теперь плевать. Славинск!..»

Казиев опять зажурчал:

— Дело в том, что ваш дедушка вел дела с моим другом… — Казиев состроил постную физиономию, — которого там же и убили. Вы слышали?

Она кивнула.