— Может, тебя изнасиловали и выбросили где-нибудь на дороге!

Это сказала Ангел.

Тинка побледнела и подумала: «А что, и изнасиловали! Разве то, что творил с ней этот «великий» называется по-другому? Только вот в канаву не выкинул! Почти». Она сама по себе его уже не интересовала, это она поняла! Его интересовал сценарий или то, что должен был передать какой-то старик Роде… Так ведь это же дед Ангела! И Тинка подумала, что если она постарается выпытать у Ангела про дедовы дела и расскажет о них Казиеву, то сможет делать с «великим», что хочет! Нельзя сказать, что она в него влюбилась, — слишком он груб, но червячок влюбленности — пока еще крошка — все же проник в ее сердце-яблочко, поспевшее и мягкое, пробраться в него труда не составило.

Тинка вошла в гостиную, на свет, и девчонки тихо ахнули: кровоподтеки на шее, синяки на руках! Со слезами в голосе Тинка, заметив их взгляды, заорала:

— Чего уставились? Да, так любят настоящие мужчины! — И гордо задрала голову. Алена стушевалась, Ангел же, будучи провинциально-прямодушной особой, сказала с легким оттенком осуждения:

— Я бы не позволила так…

С Тинкой началась истерика. Она упала на ковер и стала кричать, что посмотрела бы она на них!.. Наткнулась взглядом на тоненькое колечко с бриллиантиком на своем среднем пальце… Всего-то! И зарыдала взахлеб.

Разумная Алена сказала:

— Тина, ты же знаешь, как мы к тебе относимся. Ты выговорись, расскажи все и увидишь, станет легче, как будто ничего и не было. — И уже весело добавила. — И вообще пора обсудить ситуацию. Каждой из нас. Что мы сидим как клуши? Вон, у Ангела дед пропал, а она не хочет звонить его друзьям! Ну, как?

Первой выступила Тинка. Она особо долго не рассказывала. Намекнула на дикий необузданный темперамент Тима, его безумную любовь к ней, сказала, что он ее прямо-таки умыкнул от Ашотовны, что задарил драгоценностями, но она выбрала вот это скромное колечко, хотел везти ее по бутикам, и вообще… будет снимать в главной роли, жену свою бывшую ненавидит, она, видно, ему много пакостей наделала! И теперь… хотела она сказать, что он ищет для нее сценарий, но почему-то не сказала, а закончила, скромно потупившись:

— Тим сделал мне предложение. Совсем почти…

Девчонки слушали, замерев, и все, о чем рассказывала Тинка, выглядело вполне пристойно, вот только эти ужасные синяки… Но откуда им, неопытным девчонкам, знать, в конце-то концов, о темпераменте мужчины, к тому же человека искусства. Главное, что судьба наконец-то повернулась к Тинке своею светлой стороной.

Заговорила Алена. С каким-то надрывом сказала, что ей и рассказывать-то нечего. Кого и что она может вспомнить?..

Родителей, которых давным-давно не видела, да и не помнит уже почти… Вот бабушка Алену обожала. Ну живет в Москве, в большой квартире, в Центре, а вступительные во ВГИК не сдала и что будет дальше, не представляет.

— Вот и все мои «приключения»… — грустно сказала Алена. — Главное мое приключение — это вы.

Ангелу почему-то стало тоскливо… И совестно. Как она завидовала Алене в детстве! Что та живет в красивом доме, что у нее такие умные и важные родители, что у нее куча книг и игрушек…

Наступило молчание, которое оборвалось ехидным вопросом Тинки:

— Ну а ты что молчишь? Где твой американский дедушка? Почему ты до сих пор живешь…

Алена быстро и жестко спросила:

— А ты чего тут живешь?

Тинка хотела оскорбиться, но поняла, что деваться ей тогда будет некуда и неизвестно, будет ли рад Тим, если она явится к нему со своим баулом. Она промолчала.

Ангел, почувствовав поддержку, крикнула по-дворовому:

— Не нравится, что я здесь живу, съеду хоть сейчас!

А сама решилась, была не была, кое-что надо рассказать, не век же ей сидеть за железными, или какими там, стальными дверями, не высовывая нос наружу.

— Ален, помнишь, у нас был учитель литературы Леонид Матвеич? — Алена радостно кивнула.

— Ну вот, он ведь сам-то из Москвы, до нашего городка добрался… И осел. У нашей соседки Нюрки. Сколько он мне дал! Умный он и очень образованный… Роман написал про жизнь, читал мне. Так все правдиво, интересно… И очень грустно. Он мне и велел ехать сюда и найти тут режиссера одного, друга его, и отдать роман ему и самой к нему пристроиться, мол, Матвеич просил… Забыла фамилию этого режиссера, а бумажку не найду никак, потерялась. Большой режиссер, его картина недавно шла…

— Казиев? — выскочила Тинка.

— Кажется, да… — ответила удивленно Ангел. — Да! А ты с чего взяла?

— Так мой Тим ведь Казиев! — завизжала Тинка, танцуя на ковре танец диких белокожих княжен. — Что же ты? Давай! Едем сейчас к нему! Он так ищет сценарий, прямо вот-вот загнется! Никогда не думала, что у режиссеров может быть такое! — вопила Тинка, дергая Ангела за майку.

Ангел подняла на них свои ярко-синие глаза, полные слез.

— Ты что? — испугалась Алена. — Что с тобой, Ангел?..

— Со мной все в порядке, — с горьким смешком ответила она. — Дело не во мне. Дело в том, что романа этого нет.

— Как? — крикнули обе. — Но ты же…

— Заткнитесь и слушайте. Я снова могла бы нагородить вам сто верст до небес и все лесом… Но хватит…

Алена и Тинка притихли, такое горькое выражение было на лице у Ангела.

— Ну так вот. Благословил меня на отъезд Леонид Матвеич и дал свой роман, для того Казиева. Ну а дальше, как в сказке, — все страшнее и страшнее. Дед мне не дед, и ни в какой он не в Америке. Встретились мы с ним — случайно. Идти мне некуда. Он зазвал. Я пошла. Показала ему паспорт, а он паспорт цоп и пистолет мне в пузо… Взял и рукопись… И все куда-то заховал. А потом мы улетели в Ниццу, где я должна быть его охраной и посредником. Он меня первую всегда запускал, везде, чтобы если пуля, то мне. Он должен был встретиться с твоим (кивок в сторону Тинки) Родей. Но Родю убили, и мой старик удрал оттуда, как настеганный. Испугался. И тут стал меня запирать, а сам где-то бродил до ночи… Дал мне пистолет, с холостыми патронами… Я убежала. Как — сама не пойму. Тетрадь Леонида Матвеича у него, паспорт мой — тоже, а меня ищут с собаками.

Про то, что у нее часть бумаг старика, Ангел почему-то не сказала. Она и сама еще не смотрела, что там… Встала и добавила:

— А теперь я ухожу. Хватит висеть у добрых людей на голове, надо и честь знать. Пока, девочки, спасибо за приют, Алена.

В комнате начался переполох. Алена кричала, что никуда Ангела не отпустит и вообще — нечестно так поступать и еще что-то такое же правильное и моральное. Тинка, как всегда в сложных случаях, рыдала:

— Как тебе не стыдно нас бросать! Ты же наш друг!

Ангела уговорили, уломали, хоть на недельку еще остаться, она нехотя согласилась, потому что сейчас уход выглядел бы выпендрежем. Да и куда «уход»-то?.. Алена предложила поскорее проникнуть к старику или просто втроем прийти к нему и потребовать роман Леонид Матвеича. И паспорт Ангела! Тинка и Ангел были согласны, но тут Алена, подумав, предложила еще один вариант, она сказала — оптимальный. Сделать это все должен не кто иной, как Максимилиан, потому что они втроем — это не серьезно. Старик их запугает и мало ли что сделает. А Макс — парень крутой, Алене так кажется.

Ангел согласилась.

— Я с Максом пойду, ведь он меня, по-моему, за парня считает. А про паспорт Максу молчок.


Было очень раннее, очень ясное и какое-то слишком чистое и тихое утро. Когда кажется, что мечты сбудутся, что ты юна и прекрасна, что… Да еще когда не надо никому ничего готовить, никто не кричит тебе, что пора уже выкатываться из дома… И так далее и тому подобное.

В такое утро на своей новой чистой, красивой кухне сидела Улита и пила утренний кофе. На ней был легкий полупрозрачный пеньюар, волосы распущены по плечам, косметики минимум, только слегка подчеркнуты ее светлые, почти как это раннее небо, глаза, и максимум славного настроения. Хотя чего уж так радоваться? Приглашений сниматься нет. В театре осталась одна роль. В дверь позвонили. Она удивилась, потому что ее паж, как она назвала для себя Максимилиана, хотел заставить ее сесть на мотоцикл и, кажется, сегодня… Но он обычно сначала звонит по телефону. Пройдя мимо трюмо, она мельком глянула на себя: достойная дама «в возрасте элегантности», — и отворила дверь. Взгляд ее сразу упал вниз.

Перед нею стояла очень маленькая женщина необъятных размеров, на тонких ножках и с очаровательным, почти детски хорошеньким личиком, с отменным макияжем, с многочисленными перстнями на ухоженных ручках со свежайшим маникюром.

— Можно войти? — улыбнулась чуть иронически, но очень мило дама показав кипенно белые (явно вставные) зубки.

— Конечно, конечно, — заторопилась Улита, отодвинувшись от двери и пропуская даму в квартиру. Кто такая?..

Войдя в квартиру, дама очень внимательно оглядела ее и направилась в кухню. Там она плотно села на стул.

Улита вдруг начала что-то — слабо еще! — соображать. И спросила:

— Простите, с кем имею честь? Может быть, вы ошиблись квартирой?

— Я ошиблась?! — вдруг сразу закусила удила дама. — Хотите знать, как меня зовут? Пожалуйста! Нина Григорьевна Онисимова, вдова Родерика Владимировича!

Тут, как и ждала Улита, вдова зарыдала, достала из сумки нежнейший платочек и стала утирать не сильно брызнувшие слезы, макияж не пострадал, а порывшись в сумочке, она достала паспорт, раскрыв его довольно лихо своей маленькой пухлой ручкой, и толстеньким пальчиком указала на место, которое, видимо, должно было сильно заинтересовать, может, и просто убить Улиту. Запись о браке. Дама, видимо, думала, что Улита бросится сейчас, развевая полы, туда, где спрятана у нее дарственная на квартиру. Но Улита как сидела, так и осталась сидеть. Только день из светлого и праздничного превратился в бесцветный. В котором никаких надежд и уж точно — никаких мечтаний! Не потому, что у нее отбирали квартиру! День испоганен, вот что. Она сто тысяч раз говорила себе, что не поедет сюда, что все это чепуха и ерунда и никаких прав она на квартиру не имеет… И столько же тысяч раз ей все, вплоть до юристов, твердили, что она — дура и что квартира принадлежит ей. Улита только-только хотела сообщить Нине Григорьевне, что не претендует на эту жилплощадь, как та, не дождавшись ответа, заорала:

— Скотина! Вперлась в чужую квартиру и проживает здесь с кем ни попадя! Скотина!

Улита была из крепких женщин, и немало приходилось ей слушать оскорблений… Но чтобы вот такая элегантная миленькая маленькая женщина, с которой она не сказала и двух слов, так орала на нее?

Улита почувствовала, что у нее начинается истерика, не хватало еще этого, при этой бабе с привоза! — но уже закружилась голова… И она — полная дура — на миг потеряла сознание. Очухалась быстро от каких-то громких разговоров, криков… Узнала голос Макса, который грубо выпирал тетку из квартиры. Таким Улита его не знала. Оказалось, что он может быть другим.

Он стоял над ней, и лицо его еще оставалось злым, но в миг поменялось.

Ах, боже мой, как случайно разнесло их по временам, а предназначены они были друг для друга!.. Но нет никаких случайностей. Значит, так надо. А иной раз ей казалось, что вообще у них просто легкие необязательные приятельские отношения, которые могут распасться в любой момент. Ведь никогда ничего не было сказано. Ни ею, ни им. И прекрасно! Будь счастлива, что на склоне лет вдруг так случилось — молодой мужчина, юноша, смотрит тебе в глаза, а не оценивает тебя.

— Как ты здесь очутился? И вообще — как она удалилась? Я толком не поняла, — Улита рассмеялась, нельзя ей выглядеть рухлядью, которая от слова «скотина» обмирает, как институтка, а от щелчка по носу не дай бог — помрет… Сделай вид, что ты молодая, здоровая и, главное, красавица!

Он коротко сообщил, что позвонил ей, телефон не отвечал, и он решил смотаться сюда… Ну и отправил мадам Онисимову, куда ей следовало отправиться.

— Мне надо немедленно уезжать.

— Вы настолько напуганы? Зачем вам уезжать, Улита (он незаметно стал называть ее только по имени, и она не поправляла его)? Есть хорошие адвокаты, у вас-то все документы настоящие, а вот за подделку в паспорте, да еще за нецензурную брань и противоправные действия можно и присесть на некоторое время некоей мадам Онисимовой.

— Макс, я ни за что не останусь здесь. И вообще, это было какое-то наваждение…

— Что именно? — спросил он.

— Все, — ответила она, — идиотское соглашение с Родей… Квартира-подарок? Я до сих пор ничего не могу понять. Что произошло с реалистом Родей? А я как-то вдруг поддалась на уговоры. Мы, актеры, такие эмоциональные и сумасшедшие, что…

Она замолчала.

Макс спросил ее серьезно:

— Так вы точно не хотите оставаться здесь?