Люсинда Райли - Ангел в аду

Это началось задолго до ее решения поступить в драматическую школу. Тогда она еще не верила, что ее мечта сбудется. Никто не знал, что она решила стать актрисой. И пока она не прошла отборочные туры, ни один человек, кроме этих лиц, взирающих на нее со стен, не знали о ее планах. Ее выбор был для всех громом среди ясного неба.

Из всех драматических школ Джина хотела учиться только в одной – Британской школе драматического искусства, колыбели почти всех знаменитых британских актеров. В биографиях, которые она брала почитать в местной библиотеке, все актеры в самых ярких красках описывали время, проведенное в этой школе.

Десять фунтов, необходимые для оплаты участия в конкурсе, Джина собрала, работая по воскресеньям в обувном магазине. Отослав в школу анкету, Джина так и не решилась рассказать обо всем матери. А очень скоро пришло приглашение на конкурс.

Джина понятия не имела, что будет представлять на конкурсе. Там требовалось прочесть отрывок из Шекспира и что-нибудь из современных авторов. Она выбрала сцену из «Ромео и Джульетты», которую учила, сдавая выпускные экзамены. Неуверенная, что выбрать из современной литературы, Джина купила в специализированном магазине французского сценического искусства на Ковент-Гарден «Избранные произведения для начинающих актрис». Ее выбор пал на отрывок из пьесы «Дневник Анны Франк».

Джина работала над своими монологами у себя в комнате, понижая голос, если мимо проходила мать. В начале февраля, притворившись больной, она получила в школе один выходной и к двум часам поехала на прослушивание.

Ужасно волнуясь, Джина вошла в маленькую студию. За столом сидела комиссия – двое мужчин и одна женщина. Первым ее попросили прочесть монолог из Шекспира. Она приняла соответствующую позу, сердце заколотилось так сильно, что, казалось, этот стук заглушает ее голос. Джина глубоко вздохнула и начала.

Комиссия внимательно наблюдала за ней. Теодор Холмс, сидящий в центре, почувствовал, как мурашки побежали по спине. Выступление этой еврейской девушки навеяло на него какие-то старые воспоминания, и он, с трудом сдерживал себя, пока Джина не вышла из комнаты.

– Господи, как она хороша! Неопытна, но так естественна! Я слышал этот отрывок сотни раз, но уже забыл, как прекрасно он может звучать.

Все члены комиссии кивнули в знак согласия. Джина, тем временем, сидела в маленькой приемной вместе с другими шестью кандидатами. Все они с беспокойством ожидали, когда зазвонит телефон и им сообщат результаты. Раздался звонок, и все, как один, подпрыгнули и нервно захихикали. Молодой человек, сидящий рядом с телефоном, смело снял трубку, послушал, и потом объявил, что все, кроме Джины Шорт, должны спуститься вниз, в комнату регистрации.

Джина осталась одна. Ей хотелось плакать. Они все прошли, а она – нет. Она с отвращением подумала о бизнес-колледже, который монашки из школы и мать прочили ей. Через десять минут опять раздался звонок. Джина оглянулась, поняла, что в комнате, кроме нее, никого нет, и сняла трубку.

– Хелло, – сказала она.

– Джина, – произнес теплый голос, – не могли бы вы пройти в комнату регистрации?

– Да, – ответила она, и, спускаясь вниз, внутренне готовила себя к самому худшему.

Человек, сидевший в комнате регистрации, оказался пожилым джентльменом в очках, висевших на кончике его носа, как два полумесяца.

– Присаживайтесь, моя дорогая.

Джина села, и комок застрял у нее в горле.

– Куратор курса, мистер Теодор Холмс, хотел бы встретиться с вами опять. Вы не возражаете?

– Нет, – проговорила Джина, едва сдерживая слезы.

Мужчина удивленно посмотрел на нее.

– Вы не хотите еще раз прослушаться, Джина?

Она посмотрела на него с недоумением:

– Извините, вы сказали, еще раз?

– Да, мистер Холмс хотел бы с вами встретиться на следующей неделе в четверг в три часа. Вы сможете прийти?

– Конечно.

– Замечательно, вы можете подготовить еще один отрывок из Шекспира, чтобы вы и мистер Холмс поработали над ним?

Джина кивнула, и он проводил ее к выходу.

– Всего хорошего, Джина, встретимся в четверг.

По дороге в метро ей хотелось петь и танцевать. Она была как во сне. Вернувшись домой, Джина схватила томик Шекспира и быстро пролистала его. Она решила выучить речь Титании из пьесы «Сон в летнюю ночь». Отрывок начинался словами: «Всё измышленья ревности твоей!» Джина даже не могла предположить, что это самый известный женский монолог, написанный Шекспиром. Все последующие вечера она провела в своей комнате, учила и обыгрывала свой монолог. В четверг она пошла в школу с большей уверенностью, чем в первый раз. Регистратор поздоровался с ней и провел в знакомую студию. Мистер Холмс уже ждал ее.

– Здравствуйте, Джина, как дела? – он протянул ей руку, и отметил, что эта хрупкая девочка обладает не только талантом, но и великолепной внешностью.

«Какое сочетание!» – сказал Теодор сам себе, а Джину попросил еще раз повторить монолог Джульетты. Холмс боялся, что ее прошлое выступление было лишь счастливой случайностью, и он преувеличил ее способности. Но, слушая монолог снова, он убедился, что не ошибся. Они долго работали над монологами. Теодор наблюдал за Джиной и все больше убеждался в своей правоте.

Для Джины все происходящее было, как сон, который вдруг стал явью.

– Хорошо, Джина. Думаю, что на сегодня достаточно. Садись. В своей анкете ты написала, что в случае поступления тебе понадобится материальная помощь. Должен предупредить тебя, что местный церковный совет не располагает достаточными средствами на выплату стипендий студентам драматической школы. В прошлом году они не наградили ни одного студента. Не думаю, что в этом году что-нибудь изменится.

Разговор о таких обыденных вещах, как деньги, вернул Джину с небес на землю.

– Вы уверены, что родители не смогут вам помочь?

– Отца у меня нет, а мать даже не знает, что я поступаю сюда.

Теодор засмеялся.

– Я думаю, что теперь тебе придется рассказать. Знаешь ли ты, что стипендию выплачивают только тем студентам, которые заплатили за обучение?

Джина и не думала о финансовой стороне этого дела.

– Нет, мистер Холмс, я не знала.

– Стипендия предоставляется только тем, кто внес плату. Вам придется раздобыть денег, чтобы как-то продержаться, пока вы учитесь.

– Я работаю по воскресеньям.

– Вот и прекрасно. Очевидно, нам придется просмотреть еще несколько молодых людей. Мы составим список из десяти человек, претендентов на три стипендии. Через две недели вам сообщат о результатах прослушивания и о стипендии. До свидания, Джина.

Джина с важным видом пожала его руку, поблагодарила, и, попрощавшись, вышла.

Следующие две недели были настоящим кошмаром. Джина вспоминала слова мистера Холмса «Очень хорошо» и «То, что надо», которые он говорил ей, когда она читала монологи, и тут же приходили на память его слова о других молодых людях, претендовавших на место и стипендию.

И, когда на семнадцатый день после прослушивания, почтальон опять не принес письмо, Джина потеряла надежду. Она перестала встречать его каждый день у дверей, и поэтому, когда еще через неделю пришло письмо, она нашла его в кухне, на хлебнице.

Джина вскрыла его очень небрежно, чтобы мать, подозрительно наблюдавшая за ней, не могла ничего заподозрить. Но, когда она прочла о том, что не только прошла по конкурсу, но и получила стипендию, она уже не в силах была сдержать свои эмоции, и, не обращая внимания на суровый взгляд матери, радостно закричала:

– Ура! – и бросилась ее целовать – Прочти это, мама, и, пожалуйста, не сердись на меня за то, что я это сделала.

Лицо Джойс стало мертвенно бледным, когда она дочитала письмо до конца. Она положила бумагу на стол и молча, с укоризной, посмотрела на сияющую дочь, не в силах поверить в случившееся. Ей и в голову не приходило, что Джине могла понравиться профессия актрисы. Наконец, она заговорила:

– Почему ты не сказала мне об этом, Джина?

– Я хотела проверить себя, и, в случае удачи, сделать тебе сюрприз, – не сразу ответила Джина.

Джойс была как во сне.

– Джина, я не уверена, что ты отчетливо представляешь себе, что будет с тобой, если ты пойдешь туда учиться.

– Мама, я прекрасно понимаю, что делаю. Я всегда хотела быть актрисой.

– Но ты никогда не говорила об этом. Девочка, пойми, это прихоть, за которую ты будешь расплачиваться потом всю свою жизнь. Как ты, такой ребенок, можешь знать, чего хочешь?

– Мама, я не ребенок. Мне давно уже восемнадцать.

Джойс напряглась, пытаясь найти нужные слова.

– Да знаешь ли ты, что все эти школы одурачивают людей, обещая известность и славу, а потом выбрасывают в мир, и без того уже полный безработных, никому не нужных актеров? Откуда у тебя уверенность, что у тебя все будет по-другому?

– Я просто знаю – я буду актрисой.

– Неужели? А обо мне ты подумала? Ведь я все восемнадцать лет делала все, чтобы ты получила приличное образование и надежную работу. Чем ты отплатила мне за это? Окунешься с головой в мечты о жизни, о которой ты не имеешь ни малейшего представления. Извини меня, Джина, но я запрещаю тебе учиться там.

Джина уставилась на мать. Она совсем не ожидала такого поворота. Но, несмотря ни на что, ее мечта сбылась, и даже мать не в силах ее разрушить. И, впервые за свою жизнь, Джина собралась с духом и дала Джойс отпор.

– Мне жаль, мама, что ты не одобряешь меня, но мне уже восемнадцать лет, и ты не сможешь запретить мне делать то, что я делаю. В сентябре я пойду туда учиться. Я благодарна тебе за все, но я должна это сделать. Я надеялась, что ты меня поймешь.

Слезы стояли в глазах Джины.

– Я иду в школу, – она вышла из кухни, хлопнув дверью.

Решительной походкой Джина шла по улице, пытаясь стряхнуть с себя тяжесть навалившихся на нее неприятностей.

Джойс осталась сидеть в кухне одна. Она знала, что не сможет остановить дочь. Она опустила голову на руки и разрыдалась.

Джина не помнила, чтобы мать хоть раз приласкала или поцеловала ее. Джойс заботилась только о том, чтобы дочь была накормлена и тепло одета. Но она не испытывала к ней ни любви, ни нежности. Джина была замкнутой маленькой девочкой, которая большую часть времени проводила одна в своей комнате. В младшей школе одноклассники смотрели на нее подозрительно, как это обычно делают все дети, если чувствуют в человеке какую-то странность. Ей никогда не разрешалось играть с детьми или приглашать кого-либо к себе. Она с завистью смотрела на своих одноклассников, обсуждающих совместные походы в кино или в спортивные клубы. А ее никто не приглашал. Джина не могла взять в толк, почему мать не хотела принимать в доме гостей. Став старше, она поняла, что Джойс просто стыдилась их тесной квартирки в облезлом доме, в самом конце Хорнси. Но какова бы ни была причина, Джина внутренне боялась, что при попытках предложить свою дружбу, ее оттолкнут.

Джойс всегда ждала ее у ворот школы. Они вместе шли домой, и уже через пять минут Джина уходила к себе в комнату делать уроки, пока Джойс возилась на кухне. В шесть часов Джина выходила на кухню к чаю. После чая мать обычно мыла посуду, а она вытирала тарелки и ставила их в шкаф. Затем Джойс исчезала на весь вечер в гостиной смотреть телевизор. Джина, как всегда, уходила к себе читать или мечтать. В десять вечера выключался телевизор, и она слышала, как мать закрывает дверь своей спальни. Мать никуда не выходила по вечерам и никто, кроме молочника, не звонил им в дверь.

Став немного старше, Джина сделала открытие, что все дети в школе имеют не только мать, не и отца. Однажды, когда ей было семь лет, она спросила у матери, почему у нее нет папы, как у других.

Джойс побледнела и строго поджала губы.

– Твой папа умер, Джина. Он умер, когда тебя еще не было. А теперь допивай свой чай.

На этом весь разговор закончился, и она уже больше никогда не пыталась заговорить об этом, боясь, что мать рассердится. Джина не знала, есть ли у них какие-нибудь родственники. Никто не присылал им поздравительных открыток к Рождеству или ко дню рождения. Джина начала мечтать. Она часто представляла себе, как однажды раздастся стук в дверь, и высокий красивый мужчина войдет и крепко обнимет ее. Он поцелует ее, возьмет на руки и скажет: «Джина, доченька моя, я везде искал тебя». Он посадит ее в большую машину и увезет к себе домой.

Джине часто хотелось рассказать матери о школе, но та, казалось, совершенно не интересовалась ее делами. Джойс никогда не приходила в школу в рождественские праздники или послушать, как Джина поет в хоре. На вопросы дочери, почему она не может прийти, Джойс отвечала, что не может позволить себе средь бела дня уйти из офиса, где работала машинисткой – ведь ей нужно зарабатывать деньги на всякие сладости Джине к чаю. Но Джина знала, что это неправда – просто мать не любит ее. Когда в одиннадцать лет Джина перешла в женскую католическую гимназию, то вовсе перестала обращать на это внимание. Джойс очень радовалась, когда дочь блестяще сдала вступительные экзамены и даже улыбнулась.