Лорен Маккроссан - Ангел в эфире

– Да и он тоже счастливчик. Если бы ты не вырвала его из лап нашей Кери-сердцеедки, она бы ему всю душу вымотала. Так что этот парень тебе многим обязан, даже не сомневайся.

– Надеюсь, он придерживается того же мнения. Она у нас штучка дорогая, ничего не скажешь.

– У них с Коннором нет ничего общего, уж поверь мне. Ну о чем им разговаривать? О лаке для ногтей или о модных тряпках? Несчастный будет сидеть как паинька, слушая ее скучные разговоры и ничего не смысля в ее интересах. Да что там! У них даже в музыке вкусы не сходятся.

– Да, ну с этим-то у нас точно порядок, – улыбаюсь я, припомнив, как все начиналось.

– Ух, ты! – взвизгивает Мег и восторженно хлопает в ладоши. – Я придумала! Идея потрясающая!

– Давай-давай, выкладывай поскорее!

Подруга поднимает над головой руки и с хлопком опускает их, будто курица, которая пытается махать крыльями.

– У «Джеймсов» сейчас турне по крупным стадионам, поют свои лучшие хиты всех времен. Так, они устраивают концерт под «Большим красным навесом» примерно в день рождения Коннора.

– В Выставочном центре? Ого! То, что надо, Мег!

– Я вот о чем: у нас в магазине билеты на них есть и даже пакетик с сувенирами. Там футболка, компакт-диск и плакат – ну, всякая всячина. Он будет в восторге.

– О, Мег! – Светясь от счастья, тянусь через стол, чтобы обнять свою потрясающую подругу. – Какая ты умница! Отличный подарок – лучше и не придумаешь. Давай отхвати там парочку билетов и подарки, а деньги я тебе отдам. Даже нет, – говорю я, немного подумав, – лучше пустой чек выпишу.

Что удивительно: наша Меган работает ассистенткой директора самого, пожалуй, большого музыкального магазина в Глазго и при этом ухитряется едва сводить концы с концами – она беднее монгольского кочевника. Ничего за душой.

– Без проблем. Завтра похлопочу, как только выйду на работу.

Выписываю чек и протягиваю его подруге. Вот видите? Всего-то и требовалось, что проявить чуточку смекалки – и конец мучениям. Обожаю делать подарки. Пожалуй, надо прикупить и себе что-нибудь приятное в честь такого удачного дня. Боже мой, Коннор в четверг просто с ума сойдет от радости. Он и так меня обожает, а тут вообще на руках носить будет.

– О, преклоните же колени в присутствии ее высочества, – хихикает Мег, прерывая мои себялюбивые грезы и кивая головой в сторону эскалатора, по которому поднимается Кери.

Та решительно прокладывает себе путь сквозь орды озлобленных покупателей, борющихся за свободный столик, который почему-то каждый раз кто-то занимает перед самым носом.

– Да не нужен мне ваш стол! – слышится ее негодующий крик: какое-то семейство в разноцветных коротких курточках испуганно рвануло занимать места. – Я что, похожа на человека, который станет есть с одноразовой тарелки?

– Кери, все в порядке? – прыскаю я, когда она добирается, наконец, до нас, раскрасневшаяся и страшно взволнованная.

– Нет, не в порядке, ясно? Люди ведут себя как звери – настоящая кормежка в зоопарке. Не понимаю, если честно, как вы можете есть такую дрянь.

– Луковое колечко не желаете? – подмигивает Мег, пронося щедро промасленный бумажный пакетик в опасной близости от роскошного замшевого пальто Кери.

– Да я скорее пляжную тапочку съем, чем это. Так, вы закончили? Я вам хотела показать кое-что интересненькое.

– Ох, Кери, никак ты подыскала Коннору подарок? – спрашиваю я, вскакивая с места и хватая выцветшую джинсовую куртку со спинки стула. – Прости, мы вроде бы уже кое-что…

– Несколько иное. – Недовольно надув губы, Кери посторонилась: две пожилые женщины нырнули на наши места, не дав сиденьям остыть. – Я видела Коннора.

– Где? – спрашиваю я, пока мы с Мег и ее пакетиком пончиков семеним гуськом за Кери.

– Внизу, – отвечает та, взмахнув рукой в направлении эскалаторов, – в ювелирном. С женщиной. Довольно миловидная особа, должна заметить. Они прекрасно смолятся вдвоем. Голубки.

Такт – не самая сильная сторона Кери, когда требуется поведать подругам умопомрачительные новости. Благо она не работает в полиции. Представляю: «Миссис Смит, это, случайно, не ваш сын вон там, на разделительной полосе, валяется размазанный по асфальту десятитонным грузовиком?»

– Не может быть, ты обозналась! – Я прикусила губу от досады. – Он же на работе.

– Милая моя, не забывай, что я знакома с Коннором дольше, чем ты. Так что, поверь, я его ни с кем не перепутаю.

«Да уж, шанса лишний раз напомнить о своем прошлом с моим парнем ты не упустишь».

Наша высокомерная подруга элегантно встает на ступеньку эскалатора.

– Я его точно узнала. И он был не один. Поэтому поторопитесь, если желаете взглянуть.

– Не беспокойся, все будет нормально, – шепчет мне Мег, пытаясь приободрить.

А у меня сердце ушло в пятки, и настроение опускается быстрее, чем этот дурацкий эскалатор.

– Естественно, – всхлипываю я. – Это просто не может быть он, а даже если и так, всему найдется разумное объяснение.

Только вот я в этом не слишком уверена.

Там действительно был он. С ней, кем бы эта дрянь ни оказалась. Девица с огромной шевелюрой – не просто большой, а огромной! Грива как у пуделя, который искупался, а потом высунул голову из окна едущей машины, чтобы обсушиться на ветру. Одета она была крикливо, все в обтяжку, в крохотном жакете с огромными подкладными плечиками, напоминавшими два кирпича. Низкий вырез открывал пару титек, каждая размером с мяч футбольного кубка страны. Кстати о мячах, мне будто в живот заехали – да не просто мячом, а посланным со скоростью ста миль в час самим Дэвидом Бекхэмом.

Я кипела – в основном потому, что Коннор по всем признакам поступал со мной нечистоплотно, и отчасти потому, что для своих целей он предпочел такую особу. Уж если решил завести роман, мог бы выбрать более достойную кандидатуру. Хотя бы чтобы показать окружающим, что у него есть вкус, а у нее был богатый выбор. Вы подумайте: подкладные плечики! Страсти Господни!

И все-таки, пусть я и чувствовала себя почти опустошенной, обошлось без сцены. Я не стала кричать, орать, топать ногами или, как в мыльной опере, требовать от негодяйки объяснений, завершив разборки звонкой пощечиной, – нет, я держалась достойно. Я плелась за ними, как хвостик, от торгового центра «Бьюкенен гэллериз» до Принсес-сквер в сопровождении Мег и Кери. Хорошо, может быть, ваше представление о достоинстве несколько иное, но лучше так, чем кусаться и царапаться, как взбешенные кошки. Впрочем, теперь, сидя дома в полном одиночестве, я думаю о другом: повыдергивала бы все космы этой развязной нахалке; а что я с Коннором сделаю, когда он расколется!.. Только вот ведь как: не могу поверить, что он способен мне изменить. Ну, естественно, у нас масса примеров, когда наивные дурочки верят в порядочность, до последнего защищая своих приятелей, которые, между прочим, залезают на всех носителей двух икс-хромосом, – только мой Коннор не такой. Он честный человек; он покупает газеты у безработных, иногда и по два экземпляра, и подкармливает бродячих собак. Даже не заигрывает ни с кем (по крайней мере, при мне – то есть практически никогда). А с другой стороны, не исключено, что я заблуждаюсь. Может, Кери права и цифра тринадцать приносит несчастье. Вдруг он подумал о предстоящей годовщине и впал в жуткую тоску? А я-то еще целый день бегала по магазинам, чтобы подарок ему подыскать. Двуличный мерзавец. Наверное, я такая же наивная дурочка, как и пташки из многочисленных ток-шоу, не стесняющиеся вывешивать свое грязное белье на всеобщее обозрение.

– Как там мой Ангелочек? – доносится из прихожей очень знакомый голос.

Обычно я готова внимать этому мягкому шотландскому говору, пока уши не растают.

Поднимаю голову, разминая затекшую шею, и смотрю, как Коннор в своей неизменной замшевой куртке бодренько входит в комнату. На лице застыла улыбка до ушей – шире хорошего шоссе.

«Я-то знаю, чему ты радуешься, – проносится горькая мысль, – хороша она, да? Тебе больше с ней нравится по магазинам ходить, да?» Сижу, плотно сжав губы, и молчу – будто очень интересный журнал попался.

Он склоняется ко мне, чтобы поцеловать по своему обыкновению, и такой от него знакомый запах исходит – «Дюна для мужчин».

– Все в порядке, малыш? – спрашивает он, проводя рукой по моей игольчатой прическе.

Я отрезаю:

– Нормально.

– Хм… – Он откашливается и направляется в выкрашенную лаймово-зеленым цветом кухоньку, примыкающую к моей гостиной.

Отрываюсь от журнала и наблюдаю: ставит на стол два больших пакета с продуктами.

– Я купил твой любимый соус к макаронам! – выкрикивает он с кухни, заглядывая в холодильник в поисках пива. – Острый, с креветками, гребешками и массой чеснока. Так что, если хочешь потом поласкаться, мне тоже придется поднажать.

– Вряд ли, – еле слышно шиплю я, когда Коннор, смеясь, тянет кольцо на банке с пивом.

– В смысле?

– Да так, ничего, – ворчливо отвечаю я, яростно перелистывая страницы.

Эта глянцевая бумага обладает способностью шуршать тихо, будто назло.

Я молчу, пока негодяй хлопает дверцами буфета, раскладывая покупки на строго отведенные им места. Мой приятель принадлежит к редкой породе опрятных мужчин. По правде говоря, нередко он убирает и за мной, поскольку я – представительница соперничающего клана женщин, патологически не способных поддерживать в доме порядок.

– Бокальчик вина для миледи, – говорит он с улыбкой и подходит ко мне с бокалом только что налитого красного вина в одной руке и вазочкой оливок – в другой. – То самое чилийское, которое мы недавно пробовали и которое напомнило тебе вишневый крюшон.

«Смотри не переусердствуй». Молча киваю и, не отблагодарив его, принимаю бокал. «Угрызения совести». Делаю глоточек и ворочу нос, будто мне только что подали стакан метилового спирта. Возвращаюсь к статье, в которой до сих пор не поняла ни слова.

Коннор присаживается на краешек низкого журнального столика из сосны (я специально вытянулась во весь диван, чтобы не вздумал ко мне пристраиваться, а больше в гостиной сесть не на что – разве что на повидавший виды скособоченный пуфик). Мерзавец склоняется ко мне, опустив ладони на свои длинные поджарые ноги. Упорно не смотрю на него.

– Ну хватит, что случилось, Энджел?

С тяжелым вздохом надуваю губки – совсем не в моем духе, и получается как-то наигранно.

– О чем ты? Все в порядке. С чего ты вообще взял, будто что-то случилось?

«Если не считать, конечно, того, что я видела, как ты выделываешь курбеты перед какой-то смазливой бабенкой в самом центре Глазго, даже не пытаясь скрыться от посторонних глаз. Скользкий ты тип».

– Просто у тебя вид, – спокойно отвечает он, – как у злого мальчишки Кевина, и брови сведены – хоть трамвай запускай. И еще дуешься совсем как твоя мать, и не потащила меня в спальню похвастаться обновками.

– Откуда ты знаешь про мои ботинки?

– Догадка на почве предположения, – ухмыляется Коннор. – Ты всегда покупаешь обновки, когда ищешь для кого-нибудь подарок.

– Вообще-то я не искала никаких подарков, – вспыхнула я. – Слишком много о себе возомнил.

– Прошу прощения, Кевин, – нагло улыбается он, закусив губу. – Так ты скажешь мне, в чем дело, или я пойду готовить ужин?

Да, вот в чем сложность: Коннор отказывается спорить. Другие мужчины могут наорать на тебя, взорвавшись, а потом будут дуться неделями, но мой не таков. Он невозмутим, рассудителен и слишком спокоен, чтобы бесноваться в припадке ярости. Не то чтобы он категорически отказывался обсуждать вызвавший разногласия вопрос; просто ему удобнее замести сор под ковер и благополучно забыть о нем. Так поступал мой отец долгие годы, пока мать не решила, что с нее хватит, не свернула ковер и не сбежала на континент. Нет, Коннор очень хорош в логическом разборе причин конфликта. В этом отношении наша личная жизнь скорее напоминает экзамен: «Ты меня сильно подвел, обмочившись и наблевав в постели. Обсудим». Или: «Какой смысл куда-то переться, чтобы посмотреть слюнтяйскую мелодраму, если в кинотеатре за углом Уэсли Снайпс устраивает пальбу? Обсудим». Думаю, все же так лучше, чем: «Ты запрещаешь мне делать все, что хочется нормальному парню, так что проваливай и не возвращайся. Разговор окончен». Хотя иногда все-таки бывает полезно немного выпустить пар, согласитесь.

– Поставить музыку? – спрашивает этот подхалим, видя, что я по-прежнему упорно пялюсь в журнал.

– Как хочешь, мне-то что?

Согласна, веду себя как вреднющий подросток, но у меня есть на то свои причины.

Коннор обходит диван и останавливается, чтобы просмотреть мое обширное собрание музыки протяженностью во всю стену. А что, зато на картинах можно сэкономить; к тому же человеку надо жить полной жизнью, и у меня всегда крутится в голове какая-нибудь мелодия.