Стефани Слоун - Ангел в моих объятиях

Дорсет

Лето 1811 года

Маркус Макиннес, граф Уэстон, оглядел лагуну, на берегу которой расположился Лалуорт, и хохотнул.

— Ну что, Салли, теперь ты сам все увидел. Вот он, мой собственный Иерихон. Нравится?

Смуглое лицо слуги оставалось непроницаемым, лишь морщинки вокруг глаз стали заметнее, когда он прищурился, вглядываясь в расстилавшуюся внизу водную гладь. Голубые воды лагуны бились о борта рыбацких лодок. На берегу под жарким солнцем мирно дремала деревушка.

Самое подходящее место, где можно скрыться джентльмену после огнестрельного ранения. Особенно если этот джентльмен — шпион.

— Сдается мне, здесь спокойно, — сказал Салли, обернувшись и посмотрев на хозяина.

— Точно.

Маркус иронично ухмыльнулся и направил лошадь на тропинку, утопающую в зелени.

Салли последовал примеру хозяина. Понукая своего гнедого мерина, он догнал английского чистокровного скакуна темно-рыжей масти и поехал рядом.

— Может быть, здесь все-таки есть контрабандисты, — сказал он.

Маркус придержал коня и с сомнением посмотрел на слугу.

— А может быть, и нет, — неохотно согласился Салли.

Маркус резко увернулся от низко свисающей зеленой ветки рябины, густые заросли которой росли вдоль тропинки.

— Мы только зря теряем время.

Но он ничего не мог с этим поделать. Ему дали приказ, и он, кровь из носа, должен его выполнять.

Проклятие!

Маркус и Салли ехали молча. Маркусу показалось, что лошади благодарны за спокойную, неторопливую прогулку после трехдневной скачки от Лондона до Лалуорта, где находилась цель их поездки — небольшая сонная деревушка в графстве Дорсет на юго-западном побережье Англии.

За очередным изгибом тенистой тропинки, по которой они ехали, перед всадниками предстал замок Лалуорт, родовое гнездо Маркуса. Изначально здесь был охотничий домик, но строительство не прекращалось, и с годами он превратился в замок внушительных размеров, самый большой в графстве.

Единоличным владельцем замка был Маркус, унаследовав его от матери, у которой не было других детей. Он всецело принадлежал ему одному и был воистину прекрасен в своем величии. Но Маркус не собирался провести здесь всю жизнь.

Граф был членом тайной шпионской организации под названием «Молодые коринфяне», которую возглавлял Генри Прескотт, виконт Кармайкл. В организации существовало негласное правило — не задавать вопросов о цели задания. Жизнь агента предполагала полное повиновение и непоколебимую веру в свое высшее предназначение. Но с некоторых пор это стало раздражать Маркуса.

Когда прошлой весной, выполняя очередную миссию, он был ранен в ногу, Маркус вдруг понял, что теперь его роль в этой элитной Организации кардинально изменится.

Пока рана полностью не заживет, его будут считать скорее обузой, нежели активным агентом на поле боя.

И вот когда лорд Кармайкл предложил Маркусу поехать в его родовое гнездо в графстве Дорсет, чтобы расследовать деятельность контрабандистов в этом районе, Маркус, едва сохраняя самообладание, все-таки высказал предводителю свое мнение о предстоящем задании.

Когда пуля застряла у тебя в ноге — это одно дело. И совсем другое дело, когда тебя заставляют выполнять поручение, лишенное всякого смысла.

Маркус отдавал себе отчет в том, что в перспективе мог до смерти надоесть Кармайклу своей нетерпеливостью, ожидая, когда же заживет эта проклятая рана.

Зная за собой этот недостаток, он был не вправе осуждать предводителя за решение отправить его в Дорсет, в самую глушь, ведь информация о возможной связи повстанцев-радикалов и местных контрабандистов вызвала панику в стане самого принца-регента.

Лорд Кармайкл сообщил Маркусу о новом задании, когда они ужинали в своем частном клубе, наслаждаясь отменной жареной говядиной. Целую череду ограблений, недавно произошедших в Лондоне, связывали с подозрительной активностью контрабандистов в Лалуорте — имелось мнение, что в обоих случаях замешаны сторонники Наполеона.

Не веря своим ушам, Маркус уставился на Кармайкла, застыв с тяжелым кубком бренди в руке. В это было просто невозможно поверить.

Если быть честным до конца, Маркус отдавал себе отчет в том, что это задание так сильно раздражало его не столько из-за предстоящей возни с контрабандистами, сколько из-за места, куда его отправили.

Когда он был ребенком, его родители не засиживались долго на одном месте: если они не жили в поместье отца в Инвернессе, то постоянно переезжали из Лондона в Лалуорт и обратно. По крайней мере, в Лондоне он мог развлечь себя, с головой погрузившись в круговерть общественных и спортивных мероприятий. Но в Лалуорте все было иначе. Местные жители этой забытой Богом деревушки так и не смогли простить его отцу-шотландцу то, что он воровал из окрестных садов их прекрасные английские розы. А манера старшего лорда Уэстона напускать на себя грозный вид и удовольствие, с которым он изображал истинного горца, раздражали еще больше. Он имел обыкновение обматывать себя шотландским клетчатым пледом и нацеплять на пояс меч с широким лезвием, когда к ним в замок приезжали родственники, что вызывало еще большую неприязнь местного населения.

Они не любили отца и, естественно, не любили сына. И Маркус с раннего детства чувствовал, что здесь у него нет будущего. Только не в Лалуорте, где все поголовно, начиная от сына пекаря и кончая дочерью стряпчего, считали Маркуса сыном вора. В Инвернессе он тоже не пришелся ко двору, ибо из-за «голубой» крови английского дворянина, текущей в его жилах, не было ни единого шанса, что когда-нибудь его примут в круг истинных горцев.

— У меня прямо слюнки текут, как подумаю о фазане, которого готовит наша кухарка!

Слова Салли отвлекли Маркуса от тяжелых мыслей.

Перед ними каменной громадой возвышался замок, встречая гостей мрачным ледяным спокойствием.

— Ну и мастер ты приврать, Салли, ничего не скажешь, — с добродушной улыбкой сказал Маркус, окончательно прогоняя мрачные думы. — Но я тебя насквозь вижу. Это от нашей кухарки у тебя слюнки текут, а не от ее горошка в белом соусе.

— От фазана, — поправил его Салли. — Он у нее такой сочный получается, пальчики оближешь, — добавил слуга и вздохнул: — Горошек под белым соусом тоже очень неплох.

Маркус, натянув поводья, направил коня в ворота замка и клятвенно поднял руку вверх.

— Не по воле своей вторгаюсь в покои любви, — сказал он иронически, в ответ его слуга лишь хмыкнул.

Обычно легкий и подвижный, Маркус с заметным усилием перекинул ногу через седло и неуклюже сполз на землю, и тут же острая боль пронзила бедро — рана давала о себе знать. Он сжал зубы и замер на мгновение, пока боль не стихла, затем передал Салли мягкие кожаные поводья, перебросив их через голову Ленивца.

— Я пройдусь пешком, надо ноги размять. Скоро буду, — сказал он.

Салли с беспокойством посмотрел на Маркуса:

— Вы точно справитесь?

— Отстань, чтоб тебя лихорадка съела! — огрызнулся Маркус, хотя заботливость слуги тронула его, вызвав еле заметную улыбку.

— Да, — заговорил Салли, направляясь с двумя лошадьми в сторону конюшни, — как же я буду скучать по вашей шотландской картавости, пока мы здесь. Нельзя изображать лорда английского поместья, который выражается, как последний якобит, так ведь? — продолжал он подтрунивать. — Ну да ладно, я буду на кухне.

— Кто бы сомневался, — парировал Маркус с идеальным лондонским акцентом.

С ранних лет у него вошло в привычку скрывать умение говорить на шотландском наречии от всех, кроме Салли и своих шотландских родственников. Просто неразумно лишний раз напоминать людям о своем происхождении.

— Ладно, если до темноты не дохромаете до дома, пущу по следу гончих.

— Спасибо за заботу, старый друг.

— На здоровье…

— Я имел в виду «старый» в прямом смысле! — добавил Маркус, весело сверкнув глазами.

Он собрался было отпустить еще одну остроту в адрес Салли, но тот уже был далеко: ускорив шаг, он скрылся в рощице, которая отделяла огромную зеленую лужайку при въезде в замок от остальной части поместья.

Маркус осторожно потянулся, чтобы расслабить затекшие в пути мышцы, одновременно стараясь не потревожить рану. Затем он развернулся и, слегка прихрамывая, бесцельно побрел в сторону леса. По мере того как он все дальше углублялся в заросли, чувство тревоги, охватившее его при виде замка, постепенно отступило. Маркус попытался ослабить тщательно завязанный галстук, и вздох облегчения вырвался из груди, когда ему, наконец, удалось распутать замысловатый узел и освободиться от длинной белой полоски материи. Он вытер вспотевший лоб этим пропитавшимся дорожной пылью шарфом и сунул его в карман темно-коричневого дорожного сюртука.

Зеленый купол из резных дубовых листьев дарил покой, но Маркусу чего-то не хватало. Он остановился, посмотрел на север, затем на восток, пытаясь сориентироваться. Осознав, что находится недалеко от озера, где когда-то рыбачил в детстве, он ускорил шаг.

Искупаться в прохладном озере — это именно то, что нужно. Маркус очень надеялся, что кристальная вода взбодрит его уставшее тело, прояснит голову, снимет напряжение, и беспокойные мысли о том, где он находится и зачем, наконец, оставят его.

Неожиданно пронзительный крик разорвал тишину, и Маркус замер на месте. Крик раздался вновь, и он побежал, желая только одного, чтобы раненая нога не подвела его, пока он продирается сквозь густые заросли утыканного колючками боярышника.

Ветки нещадно хлестали его по рукам и ногам, но он выиграл битву с зеленым противником и вырвался на поляну. Перед ним раскинулась водная гладь озера, играя и искрясь на солнце.

Маркус внимательно осмотрел поверхность воды, затем берег слева направо, но никого, кто мог бы издавать подобные звуки, не обнаружил. Неожиданно боковым зрением он уловил какое-то движение. Прищурив глаза, Маркус вцепился взглядом в водную гладь — по поверхности разбегались большие круги, которые вряд ли могла оставить резвящаяся форель.

Только он снял сюртук и собрался нырнуть, как над поверхностью воды, прорвавшись сквозь искрящуюся гладь, возникли два тела. Звонкий, женский смех разорвал тишину.

— Ты обещала! — раздался жалобный мальчишеский голос с нотками негодования.

От яркого солнечного света Маркус зажмурился, а через мгновение уже разглядывал юношу с мокрыми волосами, которые облепили его лицо и голову.

— Я ничего тебе не обещала, Найджел! — дразнил женский голос. — И не пытайся обвести меня вокруг пальца! Не выйдет!

Маркус прикрыл глаза рукой, заслоняясь от яркого солнца и пытаясь рассмотреть женщину. Она покачивалась на волнах, явно забавляясь тем, что происходит между ней и юношей.

И вдруг ее взгляд остановился на Маркусе, глаза от удивления округлились. Неожиданно она улыбнулась. Казалось, весь мир осветила эта чарующая открытая улыбка. Девушка была вся мокрая, набухшие от воды темно-рыжие локоны обрамляли лицо и струйками сбегали на плечи. Нежная кожа покраснела от жаркого солнца, а длинная нить зеленой водоросли, поднявшись с глубины, изумрудным ожерельем легла поверх выреза ее платья.

Ничего прекраснее Маркус в жизни не видел.

Девушка явно собиралась заговорить с ним, как вдруг отвела взгляд и посмотрела вдаль через его плечо с выражением смятения и ужаса на лице.

— Нет, Титус! — закричала она. — Нет!

Резко обернувшись, Маркус едва успел заметить огромную собаку, которая галопом неслась к нему. В следующий момент массивное животное палевого цвета метнулось вперед и опрокинуло Маркуса на липкий илистый берег озера.

Всем своим весом зверь навалился ему на грудь и прижал к земле, расставив огромные лапищи размером с обеденную тарелку у него над головой. Чудовище с диким рычанием приблизило массивную морду, усеянную острыми зубами, к самому лицу Маркуса, собираясь захлопнуть ее в любой момент.

Маркус замер и лежал, не шевелясь, ибо у зверя было явное преимущество. Собака осторожно принюхалась, ее горячее, едкое дыхание обожгло Маркусу ноздри.

— Титус, немедленно отпусти этого джентльмена! Сейчас же!

С робким, виноватым видом собака, как бы извиняясь, лизнула Маркуса в лицо большим мокрым языком.

— Быстро! Слезь с него! Плохой, плохой мальчик!

Бросив еще один виноватый взгляд в сторону Маркуса, собака отошла, позволив ему сесть.

Девушка наклонилась и с тревогой заглянула Маркусу в лицо.

— Прошу прощения за мою собаку, — заговорила она, придвинувшись к нему так близко, что он кожей ощущал крошечные капельки озерной воды на ее теле при малейшем движении девушки. — Он…