— Я тебя очень люблю, Максина. Ты это знаешь?

Я покачала головой, поскольку действительно не знала, а он продолжал:

— Да, люблю, только все это безнадежно. Вот такие дела!

Я вдруг поняла, что действительно безнадежно, потому что даже если б любила Айвора — но я его не люблю, — он ни за что не разрешил бы мне пользоваться собственными деньгами, а прожить на один его заработок мы скорее всего не смогли бы.

К тому же Айвор амбициозен, и я уверена, что когда-нибудь он преуспеет и станет великим человеком, но едва ли решится обременить себя женой. Ему нужна нянька, чтобы присматривать, накормлен ли он досыта, прибрано ли в комнате.

— Бедный мой, — сказала я. — Как жаль, что все так складывается!

— Черт побери твою жалость, Максина! — грубо бросил Айвор.

Неожиданно он опустился на колени возле постели и обнял меня. Я почувствовала на своих губах его поцелуй, страстный, даже грубый, совсем не такой, как у Гарри или Тимми. Айвор тяжело дышал, глаза его горели странным огнем.

Я же ничего не испытывала, кроме нежного, почти материнского чувства. С каким бы удовольствием я присматривала за Айвором, стараясь ограждать его от бесчисленных забот и волнений!

Почему он так беспокоится о положении дел в мире? В конце концов, он не в силах остановить ход истории.

Я испытывала к нему такую жалость, что позволяла себя целовать, а он все повторял: «Максина! Максина!» — и так сильно сжимал мои плечи, что я не выдержала:

— Пожалуйста, Айвор, не надо… Мне больно!

Он в тот же момент отпрянул, уронил голову на руки и на какое-то время замер в неподвижности. Я гадала, о чем он думает и что чувствует.

Наконец Айвор поднял голову, и я увидела его бледное лицо. Он отошел к окну и проговорил каким-то сдавленным голосом:

— Прости, Максина.

— Не извиняйся, Айвор, тебе не за что просить прощения, — заверила я.

Тут он издал смешок: «Какое ты еще дитя!» — вернулся, взял меня за подбородок и поцеловал очень нежно, совсем не так, как раньше.

— Забудь, — сказал он. — Забудь все, что я говорил.

— И то, что ты любишь меня? — уточнила я.

— Да! И не относись к моим словам слишком серьезно. — Айвор присел на кровать. — В этом мире все неоднозначно. Если хочешь, Максина, могу рассказать тебе кое-что.

— Пожалуйста, расскажи, — оживилась я.

— Это тайна, которую я никогда никому не рассказывал. Даже Поппи не знает.

— Ну так мне расскажи!

— Дело в том, что я женат, — объявил он.

Вот так сюрприз! Я полюбопытствовала, на ком же?

И он ответил:

— Когда я сбежал из дому, я поселился сначала в северной части Лондона и жил там, как отшельник, — никого не видел, ни с кем не разговаривал. Я усердно работал над своей первой книгой. И тут появилась Морин.

Эта женщина, чилийка, была красива какой-то мрачной, загадочной красотой. Мы часто встречались и подолгу разговаривали о самых разных вещах, и в конце концов я попросил ее выйти за меня замуж. Она согласилась.

Я в то время был очень молод и самоуверен, весь мир лежал у моих ног. В одно прекрасное весеннее утро мы сочетались браком в бюро регистрации и уехали на медовый месяц длиной в одну ночь.

Первое время мы были счастливы, а потом я обнаружил, что прошлое моей жены имеет над нею гораздо большую власть, чем я представлял.

У нее оказались друзья, о существовании которых раньше, во время наших кратких свиданий, я и не догадывался.

Это были художники, а также люди, не имеющие определенных занятий в жизни. Большей частью иностранцы. И весьма скоро я начал догадываться, что моя жена в то или иное время почти с каждым из них состояла в близких отношениях.

Меня это не слишком беспокоило, если не считать тех случаев, когда она открыто позволяла себе крайнюю фамильярность в отношениях с ними.

По этому поводу у нас произошли две-три стычки, а потом разразился грандиозный скандал из-за женщины по имени Фрэнсес.

Мне не следовало бы посвящать тебя в эту историю, скажу лишь, что моя жена была ее самой близкой подругой и не хотела отказываться от этой дружбы даже после своего замужества.

Она рассчитывала, что Фрэнсес станет жить вместе с нами, а она будет поровну делить между нами свою любовь.

Я терпел это около месяца, потом ушел и перебрался сюда, где никто меня не знает и я могу заново начать свою жизнь.

Сначала я очень страдал, жена была мне чертовски нужна. Я до сих пор тоскую по ней, но понимаю, что бесполезно пытаться склеить то, что разбилось вдребезги. Я не могу сказать, что моя жена была аморальна — она просто не знала о существовании моральных принципов и каких-либо жизненных норм. Она не признавала никаких ограничений, особенно когда речь шла о ее увлечениях. А это могло завести чересчур далеко, о чем мне слишком хорошо известно.

Вот… такова моя история, — заключил Айвор. — Не очень-то оригинальная, скорее банальная. Так что, видишь, Максина, как обстоят дела.

Я не могла найти нужных слов, чтобы выразить свое сочувствие, и просто крепко стиснула его руку.

Он понял и тихо сказал:

— Спасибо тебе, Максина, — а потом встал и в задумчивости прошелся по комнате.

После этого разговора между нами снова установились прежние дружеские отношения. Перед самым уходом он заглянул ко мне пожелать спокойной ночи и в присутствии Поппи наклонился и по-братски поцеловал меня.

Должна признаться, я жутко привязалась к Айвору, и если судьба разлучит меня с ним, я буду очень скучать.

Не много найдется людей, по которым я стала бы скучать. Кстати, как отнесся Гарри к моему исчезновению? Скорее всего он и не заметил его. А если и заметил, то подумал: «Слава Богу, избавились!»

* * *

Мне гораздо лучше, я почти совсем выздоровела, а Поппи нашла для меня работу.

Я очень этому рада, пусть даже жалованье совсем маленькое.

В верхнем конце улицы стоит забавная маленькая антикварная лавка, куда художники приносят на продажу картины и где можно купить кисти и краски, а также настоящие антикварные предметы.

Лавка крошечная, с небольшим старомодным окном, по середине ее тянется старый дубовый прилавок. Ее хозяин — художник, и ему требуется человек, чтобы присматривать за магазинчиком, пока он работает в соседней комнате с встроенным световым люком.

Платить он готов всего пятнадцать шиллингов в неделю, впрочем, это лучше, чем ничего.

Он довольно стар — около шестидесяти. Зарабатывает, похоже, немало, копируя натюрморты с цветами и прочие декоративные панно. В лавке на редкость грязно, много всякого хлама, среди которого попадаются и весьма ценные вещи.

Но когда я предложила сделать уборку, он отказался:

— Не надо. Эта обстановка играет мне на руку. Люди думают, что за небольшие деньги покупают шедевры, которым я не знаю цены. Пускай остается как есть.

Посетителей бывает не так уж много, впрочем, в горячий сезон сюда протаптывают дорожку толпы американцев, знакомящиеся в Челси с богемной жизнью.

Айвор говорит, что та богемная жизнь, с которой они знакомятся, — фикция чистой воды, пропаганда в интересах «Кука»[17].

Помимо пятнадцати шиллингов в неделю я получаю десять процентов комиссионных за любую проданную вещь, так что надеюсь продать много-много всякой всячины, и тогда, может быть, заработаю достаточно денег, чтобы содержать себя целиком и полностью.

Теперь, имея постоянный заработок, я оплачиваю половину стоимости комнаты Поппи, поскольку мы решили и в дальнейшем жить вместе.

Выходит в неделю шесть шиллингов, так что у меня еще остается девять на еду, хотя, конечно, есть и дополнительные расходы, такие, как газ и ванна.

Мистер Филд, хозяин лавки, удивленно вытаращился на меня, когда я пришла нынче утром:

— Боже милостивый! Так вы же совсем еще ребенок!

Я заявила, что в состоянии выполнять самую различную работу и надеюсь продать для него кучу всяких вещей.

— С таким личиком — вполне возможно, — сказал он, и я решила принять его слова за комплимент.

Вскоре он удалился к себе в студию, но то и дело выскакивал поглядеть, как я управляюсь. Жаль, что докладывать пока особо не о чем, кроме продажи двух кистей и тюбика синего кобальта.

Правда, днем заглянули мужчина с женщиной и купили расписную лаковую шкатулку с изображением сцен из венецианской жизни. Мистер Филд был ужасно доволен и сказал, что я великолепно сделала дело.

Я обрадовалась, доставив хозяину удовольствие, так как ему наверняка стоило больших усилий выражать энтузиазм по поводу семи шиллингов и шести пенсов.

Проводить целый день в магазине в ожидании покупателей довольно скучно, мало кто заходит, и я спросила мистера Филда, не возражает ли он, если завтра я захвачу с собой книжку.

Он подумал и предложил:

— А может быть, поможете мне в студии? Звонок вы всегда услышите, если кто-то войдет.

Я согласилась, и он повел меня вниз, в студию. Мне показалось, работы там не так уж много, разве что готовить ему чай и тосты.

Когда я уходила, он снова меня поблагодарил и пообещал выдать авансом недельное жалованье.

Я рассказала об этом Поппи, и она предупредила меня:

— Будь осторожна! Не позволяй ему чересчур вольничать.

— Ты хочешь сказать, будто он пробовал со мной флиртовать? — спросила я.

— Я думаю, что большинству мужчин хочется с тобой пофлиртовать, — сказала она.

В самом деле, подумала я, многие уже пытались это сделать. Значит, у меня есть сексапильность, даже сомневаться нечего!

Никак не могу выбросить из головы тетушку Дороти и Росси. Прошло уже больше недели с тех пор, как я покинула Гровенор-сквер.

Интересно, беспокоятся ли они обо мне? Скучает ли без меня Гарри?

В конце концов, он ведь поцеловал меня… один раз.

* * *

Мистер Филд нынче целое утро крутится вокруг меня.

Боюсь, Поппи права, он начнет приставать, а в таком случае мне, наверно, придется оставить работу. Все выходит, как в одном рассказе, который я когда-то читала в дешевом журнале: там героиню постоянно атакует работодатель.

Как досадно порой быть девушкой, да еще привлекательной! Хотя быть настоящей дурнушкой вовсе ужасно!

Сегодняшним утром я продала блокнот для рисования, пакетик булавок для холста и три карандаша. По-моему, торговля весьма оживилась.

Мистер Филд только что заглянул ко мне — уже в который раз! — и спросил, все ли в порядке, хотя это и так видно: сижу за прилавком, выгляжу весело и, надеюсь, по-деловому.

Он пригласил меня к себе в студию погреться, я вежливо отказалась, сославшись на то, что утром обычно дел очень много, так что лучше уж мне сидеть в лавке — так спокойнее.

Он помялся с ноги на ногу, затем выглянул в окно и сказал:

— Дождь идет.

Поразительно — люди вечно заводят речь о погоде, когда думают совсем о другом.

Наконец, не найдя что еще сказать, он вышел из лавки.

Был еще один странный эпизод. В лавку пришел покупатель, маленький, черненький, одетый довольно бедно, но аккуратно. Прежде чем зайти, он долго стоял перед витриной, только разглядывал не вещи, разложенные за стеклом, а меня. Потом он исчез, но через какое-то время опять появился и стал заглядывать в витрину.

Я смутилась и ушла в дальний угол лавки, где он не мог меня видеть. Но тут открылась дверь, и он перешагнул через порог лавки.

— Будьте добры, мне нужна кисть, — обратился ко мне странный покупатель.

Я вытащила коробку с кистями, однако он не стал особенно разглядывать их, все его внимание было сосредоточено на мне.

— Давно вы тут? — спросил он, не спуская с меня глаз.

Не знаю почему, только его любопытство вызвало у меня раздражение, и я сказала:

— Вам требуются именно такие кисти?

— Нет-нет, — сказал он, — намного длиннее.

— Щетина длиннее, — уточнила я, — или ручка?

Он, похоже, не знал. Поколебавшись с минуту, он опять обратился ко мне:

— Не будет ли с моей стороны невежливым узнать ваше имя?

— Да, это очень невежливо, — говорю я. — Если кисть вас не интересует, то, по-моему, вам лучше уйти отсюда!

Он вышел весьма растерянный и уже на улице вынул что-то из кармана и посмотрел. Затем обернулся и бросил в мою сторону довольно пристальный взгляд. К счастью, окно до того грязное, что через него трудно что-нибудь разглядеть.

Интересно, кто он такой и почему так себя вел. Это кажется мне очень странным.

* * *

Боже мой, случилось столько всего, что голова идет кругом!

Во-первых, сижу нынче днем в магазине, входит мистер Филд и говорит: