— Не спуститесь ли вниз? Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали.

Проговорил он все это довольно отрывисто, точно отдал приказ, а я, разумеется, не могла ослушаться своего работодателя. Когда я вошла в студию, он сказал:

— Не разберете ли для меня вон те бумаги?

И указал на небольшую стопку счетов среди обрывков бечевки, старых этикеток, карандашей, в беспорядке валявшихся на диване — этакое скопище мусора, словно кто-то вывалил все содержимое из ящика старого письменного стола, куда давным-давно никто не заглядывал.

Я принялась за работу, время от времени поглядывая на мистера Филда и гадая, с чего он так суетится.

А он вдруг спрашивает:

— Чем вы вообще занимаетесь в этом мире?

— Пытаюсь заработать на жизнь, — отвечала я.

— А почему ушли с последнего места работы, если таковое имелось?

Я ответила с самым невинным видом, что по личным причинам, которые обсуждать не желаю.

— Хотите вернуться? — продолжал он.

— Нет, — ответила я, — но вернусь, если захочу.

Мистер Филд подошел к дивану, где я раскладывала бумаги, и, пристально посмотрев на меня, объявил:

— В таком случае ведите себя благоразумно, иначе будете вынуждены вернуться.

Я очень удивилась и сказала:

— Что значит «буду вынуждена»?

— Мне известно о вас больше, чем вы думаете!

Он произнес это таким гадким тоном, что я разозлилась и весьма холодно отвечала, что он может интересоваться, хорошо ли я выполняю свою работу, но остальное его не должно касаться.

— Но меня интересует все, что связано с вами. — Мистер Филд улыбнулся и сел рядом со мной.

Я вскочила:

— Боюсь, мы толкуем о разных вещах. По-моему, мне лучше всего вернуться в лавку, за которой я должна присматривать.

— Вовсе нет, — возразил он. — Бас наняли делать не то, что хочется вам, а то, что хочется мне!

Я не ответила и направилась к двери, но мистер Филд преградил мне дорогу.

— Ну-ну! — сказал он. — Успокойтесь! Я не хочу с вами ссориться… мне этого хочется меньше всего на свете. Однако и вы не хотите снова вернуться домой? Ведь я вас обязан доставить обратно как несовершеннолетнюю.

Я изумилась, услышав все это, и в то же время в мою душу закралось сильное подозрение, что ему не так уж много известно, он лишь хочет меня напугать.

— Я сказала уже, мистер Филд, — повторила я, — что обсуждать с вами свои дела не желаю. Будьте добры, позвольте пройти.

Он засмеялся:

— Ладно, давайте договоримся так: вы заплатите за мое молчание.

И мистер Филд открыл мне свои объятия. Я поняла, какая ему нужна плата.

Не знаю, что могло бы произойти в следующий момент, если бы в магазине не зазвонил колокольчик. Мистер Филд остановился в нерешительности, а я стрелой прошмыгнула мимо и побежала наверх открывать дверь.

На пороге стоял дядюшка Лайонел, а за ним выглядывал забавный маленький человечек, пытавшийся нынче утром завязать со мной разговор.

О, как я была рада этой встрече! Я бросилась обнимать дядюшку Лайонела, который тоже не мог скрыть своей радости и только повторял:

— С тобой все в порядке, Максина? Ты вполне уверена, что с тобой все в порядке? — хоть я и выглядела абсолютно целой и невредимой.

Наконец я схватила шляпу и плащ:

— Дядюшка, давайте уйдем отсюда поскорее.

— Ты здесь живешь? — спросил он.

— Нет, дядюшка, я здесь работаю и только что поскандалила со своим хозяином. Пойдемте!

И мы вышли, так что я даже не попрощалась с мистером Филдом — вот так завершилась моя карьера продавщицы!

Странный маленький человечек, который приходил ко мне утром, оказался детективом, которого дядюшка Лайонел нанял для розыска.

Мы вернулись в крошечную комнатушку Поппи, и дядюшку Лайонела чуть удар не хватил, когда он узнал, что я живу здесь. Да уж, это вам не особняк на Гровенор-сквер! Однако возвращаться домой, если меня там по-прежнему ждет свадьба с Росси, мне не хотелось. Я так и сказала дядюшке. Он принялся меня успокаивать, уверяя, что все поняли — произошла ошибка. Тетушка Дороти очень переживает, она и предположить не могла, что я так болезненно к этому отнесусь. Разумеется, я не обязана ни за кого выходить замуж. Он уверен, у меня все еще впереди и я сделаю свой выбор и буду счастлива. Если я вернусь домой, никаких разговоров о Росси не будет, мне даже видеться с ним не придется.

Дядюшка был так трогательно добр со мной, что, подумав, я решила вернуться, но все же не удержалась и спросила, сильно ли сердится на меня тетушка Дороти. Дядюшка Лайонел отвечал, что она очень расстроена.

— И я тоже, Максина, — добавил он. — Ты никогда не должна больше так поступать. Мы чуть с ума не сошли от волнений.

Конечно, не хотелось, чтобы эта история попала на страницы газет, и я надеялся, ты найдешь в себе достаточно сострадания, чтобы дать нам знать, где находишься, или вернуться. Повторяю, Максина, ты нам причинила немалую боль и огорчение.

Я почувствовала себя страшно виноватой и сказала, что причиной всему было мое отчаяние при мысли, что придется выйти замуж за Росси, которого я ненавидела.

— Эх, Максина, — покачал головой дядюшка Лайонел, — если бы ты пришла ко мне, я не допустил бы этого гнусного фарса!

Он произнес это очень сурово, и я догадалась, что нечто в этом же роде он заявил тетушке Дороти.

Пока мы разговаривали, сидя на постели Поппи — это единственное сиденье в комнате, — влетела она сама, и я представила ее дядюшке Лайонелу.

Должна сказать, что он был очень мил и любезен с Поппи, так что, уверена, понравился ей.

Он долго благодарил ее за заботу обо мне, особенно во время моей болезни.

— Я сейчас забираю Максину с собой, — сказал дядюшка Лайонел, — но надеюсь, вы будете часто ее навещать, и знаю, что ей захочется приходить к вам.

Он сказал все это очень искренне, и Поппи пообещала, что придет обязательно, так как будет ужасно скучать без меня.

Я спросила у девушки, дома ли Айвор, — мне хотелось попрощаться с ним.

— Он должен появиться здесь с минуты на минуту, — отвечала она.

Мы решили подождать, и дядюшка принялся развлекать нас разговорами. Вот уж никогда не предполагала, каким забавным он может быть! Я его никогда не видела таким на Гровенор-сквер в кругу друзей тетушки Дороти. Поппи хохотала от души, и в заключение дядюшка сказал:

— Мы должны с вами снова встретиться, независимо от Максины. Я прошу вас пообедать со мной как-нибудь вечером.

— С удовольствием, — отвечала Поппи, — но только не в слишком роскошном месте!

Он рассмеялся и отвесил ей несколько комплиментов, явно пришедшихся девушке по вкусу.

В этот момент раздался стук в дверь, и вошел Айвор.

Он, конечно, опешил, увидев дядюшку Лайонела, и, судя по внезапной перемене в настроении последнего, не понравился ему.

Дядюшка Лайонел стал очень суровым и отчужденным, перейдя на тот холодно-вежливый тон, который я называю «политическим».

Айвор же, весьма чуткий к настроению других людей, в тот же миг превратился в задиристого и дерзкого типа, всем своим видом показывая, что ни с кем не побоится сразиться.

Дядюшка Лайонел весьма сухо поблагодарил Айвора за все, что тот сделал для меня. Айвор ответил в том же тоне.

Я пыталась всех примирить, рассказывая, до чего Айвор добр, но становилось, кажется, еще хуже, и мы все окончательно заледенели и обменивались лишь формальными фразами.

Чувствуя, что беседа не клеится, я стала складывать свои немногочисленные вещи в пакет.

На улице нас поджидал дядюшкин «роллс».

Детектив сидел на переднем сиденье, рядом с шофером, и самодовольно улыбался.

Домохозяйка вышла проститься со мной. Дядюшкин автомобиль произвел на нее такое сильное впечатление, что она принялась с удвоенной силой выражать свое сожаление по поводу моего отъезда.

Когда очередь дошла до Поппи и Айвора, я почувствовала, что слезы выступили на глазах.

Я никак не могла отделаться от ощущения некой фатальности своего ухода, словно наша дружба никогда уже не будет прежней.

Я поцеловала Поппи и посмотрела на Айвора. Он был тоже взволнован моим отъездом, но, не имея привычки открыто выражать свои чувства, коротко проговорил:

— До свидания… я позвоню как-нибудь. — И, прежде чем я успела ответить, повернулся и пошел прочь.

Я села в машину с дядюшкой Лайонелом. На углу улицы я обернулась: старая домохозяйка, которую я никогда не любила, продолжала махать рукой. Поппи с Айвором исчезли.

Итак, я вернулась на Гровенор-сквер. Тетушка Дороти приветствовала меня самым пылким образом.

— До чего же ты глупая девочка, — говорила она, — взяла и убежала! Ну ладно, я обещала Лайонелу не обсуждать с тобой это, так что тема исчерпана целиком и полностью… О, дорогая, тебе необходимо срочно пойти к парикмахеру, а ногти — я просто в шоке!

Я не смогла удержаться от смеха — как все это похоже на тетушку Дороти. Я уверена; по ее убеждению, самое важное в жизни — ухоженные ногти и завитые волосы. Я пообещала как можно скорее поправить дело.

Но вот что интересно: после моего отсутствия, пусть и очень короткого (хотя мне кажется, будто прошли годы!), я себя чувствую гораздо более независимой и не боюсь больше тетушки Дороти.

Раньше я не смогла бы так посмеяться над ней. Если я и дальше буду продолжать в том же духе, воспринимая тетушку и ее друзей как забавную шутку, жить мне станет намного легче.

Элинор искренне рада меня видеть.

Мейбл рассказала, что девушка все глаза выплакала после моего исчезновения, так как ужасно обо мне беспокоилась.

По-моему, с ее стороны очень мило так ко мне привязаться, и я рада, что кто-то скучал обо мне до такой степени.

Никогда раньше не знала, что можно так наслаждаться горячей ванной, с таким удовольствием вдыхать дивный запах соли для ванны и знать, что меня ждет по-настоящему хороший обед. Наверное, я ничтожная личность, раз получаю от всех этих вещей подобное удовольствие.

Интересно, увижу ли нынче вечером Гарри и услышу ли еще когда-нибудь про Росси? Надеюсь, Гарри не считает, что мой побег каким-то образом связан с ним, он наверняка читал мою записку тетушке Дороти. Хотелось бы знать, что он обо мне думает и думает ли вообще.

Интересно, вспоминают ли обо мне сейчас Айвор и Поппи?

Надо вылезать… но до чего я люблю горячую ванну!

* * *

Все совершенно изменилось. Теперь со мной обращаются именно как с дебютанткой.

Дядюшка Лайонел после моего исчезновения несомненно имел серьезный разговор с тетушкой Дороти, и я догадалась, что он завершился грандиозным скандалом. Все делают какие-то намеки с многозначительными паузами, но прямо никто не говорит. Однако я надеюсь в скором времени узнать, что же произошло.

Дядюшка Лайонел целиком и полностью возложил вину на тетушку Дороти и сказал, что раз она обещала вывести меня в свет, то и должна сделать это подобающим образом. Он не позволит мне находиться в сомнительном обществе или шляться по ночным клубам. Я должна посещать приличные балы для дебютанток и до окончания сезона делать все, что полагается дебютанткам.

Тетушка Дороти, разумеется, очень сопротивлялась, но, как ни злилась, была вынуждена уступить дядюшке Лайонелу. Он редко вмешивается в семейные дела, но уж если это происходит, то каждый, в том числе и тетушка Дороти, повинуется ему.

Так что теперь я выезжаю по вечерам на настоящие балы в подобающем сопровождении, в белых девичьих перчатках и с программкой, в которой расписаны танцы!

Однако надо признаться, что все это на меня наводит страшную скуку. «Все это» — означает балы, дебютанток, сопровождающих и молодых людей.

Если бы я вела эту жизнь с самого начала моего приезда в Лондон, то, может быть, она бы мне и нравилась. А теперь, проведя целый месяц в компании тетушки Дороти и в обществе Поппи и Айвора, я не чувствую себя достаточно уютно на домашних балах.

Но самое интересное, что тетушка Дороти великолепно вошла в свою роль, и порой мне кажется, что она даже испытывает нечто вроде удовольствия, и неудивительно: каждый появляющийся на бале мужчина или милый «молодой старичок», завидев среди хихикающих девчонок поистине роскошную женщину с прекрасной внешностью, сразу обращает на нее внимание. Так что тетушка Дороти пользуется колоссальным успехом.

Я пришла к заключению, что девушки en masse[18] ужасны. Будь я мужчиной, женилась бы на вдове или даме старше тридцати пяти.

Сегодня я встретилась с Гарри. Он окинул меня беглым взглядом и сказал:

— Если вы попали в беду, почему не обратились ко мне за помощью?