Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари

– Извини, что беспокою, Анжелина, но мне нужно бежать искать Анри! Он вышел на улицу, не знаю, в какую сторону направился. На своих маленьких ножках он не мог уйти далеко!

– Что? Анри вышел на улицу? Но ведь ворота всегда закрыты, а он еще не достает до задвижки!

– Наверное, кто-то из нас забыл их запереть, – пробормотала Розетта. – Не волнуйся, я его найду!

– Тогда поторопись! Не хватало, чтобы он попал под экипаж или заблудился в лесу! Если быстро отыскать Анри не получится, беги к Луиджи. Вдвоем вам будет проще его найти.

Сердце Анжелины стучало, как сумасшедшее. Она схватилась за грудь, лицо ее от волнения стало белее мела.

– Ступайте вместе с Розеттой! – предложила ей роженица. – Вы меня уже осмотрели. Со мной все в порядке. Вы сами сказали, что спазмы во время кормления грудью – это нормально. Я теперь совершенно спокойна.

– Благодарю вас, мадам!

Выйдя за ворота, Анжелина и Розетта побежали в разные стороны. Повитуха решила сначала заглянуть на улицу Нобль и позвать с собой Луиджи. К тому же могло статься, что мальчик там – он прекрасно знал дорогу. Розетта направилась к руинам крепости. Дорога шла сначала через город, потом – через парк за епископским дворцом и наконец – вдоль обрыва головокружительной высоты, отделенного от дороги невысокой, поросшей плющом каменной стеной. На бегу она просила Господа и Деву Марию о том, чтобы поскорее увидеть Анри где-нибудь в переулке или перед одним из домов с фахверковыми стенами, в которых прежде жили каноники. Но нигде не было видно мальчика со светло-каштановыми волосами, в серых штанишках и голубой рубашке.

Она спросила, не видели ли мальчика две соседки, окна домов которых были открыты.

– Мадам Пикмаль, вы, случайно, не видели, не проходил ли мимо Анри, крестник повитухи Лубе, со своей собакой?

Соседка ответила, что нет, не видела. Уже почти дойдя до руин старой крепости, Розетта повстречала зеленщика, чей огород располагался вдоль ограды кладбища, на расстоянии километра от того места, где она в тот момент находилась. Сама не своя от страха, она обратилась к нему с тем же вопросом.

– Светловолосый такой мальчишка! – воскликнул мужчина. – Diou mе́ damnе́! Я хотел его остановить, но побоялся, что этот чертов пес меня укусит! Они пошли туда, в лес. Еще я видел, как пара всадников, кавалер и дама, остановились посмотреть на мальчика.

– Спасибо, мсье Ришо! Спасибо! – пробормотала девушка, со всех ног бросаясь к сосновому лесу.

* * *

В этот день Оноре Лезаж решил составить своей невестке Клеманс компанию в ее ежедневной верховой прогулке. Его персональный доктор мсье Руфье, чей кабинет располагался на въезде в городок Лор, уверял, что физические нагрузки весьма полезны ревматикам, к числу которых относился и мсье Оноре.

Дорога охряно-желтого цвета, проходящая через густой лес Монжуа, соединяла поместье Лезажей с окраинами Сен-Лизье. Но она была такая каменистая и столько на ней было выбоин, что на экипажах и телегах тут давно никто не ездил. Однако Клеманс часто выбирала именно эту дорогу. По ней легко можно было проехать на вершину высокого холма, где большую часть года паслись коровы и овцы. Отсюда открывался великолепный вид на крыши Сен-Лизье и башни старинного дворца. Кроме того, можно было полюбоваться очертаниями далеких гор.

Они выехали рано утром и уже на обратном пути, в лиственном лесу, где преобладали дубы и каштаны, Оноре предложил невестке заехать на кладбище.

– Я бываю там все реже и реже, – с сожалением сказал он. – Моя дорогая Эжени там, на небесах, наверняка меня ругает.

– Не говорите так, отец. Ваша супруга была доброй католичкой, поэтому не может вас ругать. Она пребывает в мире у трона Господнего, и, позволю себе вам напомнить, в поминальный день мы положили на ее могилу великолепный букет хризантем.

– Моя Эжени была католичкой, бесспорно, но чтобы доброй… Нрав у нее был переменчивый, и Гильем удался в нее. От их с Леонорой ссор в последнее время гудит весь дом. Крики, упреки… Даже за общим столом угомониться не могут. У меня скоро язва желудка приключится от всего этого!

После краткого обмена репликами они пустили лошадей шагом. На фоне блекло-голубого неба уже показались кладбищенские кипарисы, когда на дорогу прямо перед ними вдруг выскочила огромная белая собака и зарычала.

– По-моему, это овчарка Анжелины, – проговорила Клеманс. – Неужели убежала со двора?

Едва прозвучал ее голос, как из кустов с победным видом выскочил маленький мальчик. Лицо его просто-таки лучилось радостью, как это часто бывает с маленькими детьми.

– Пресвятая Богородица… Вылитый Бастьен! – поразился Оноре Лезаж. – Чей это малыш?

Мальчик так радовался, что его шалость удалась, что даже вид лошадей его не испугал. Он протянул вперед свою правую руку. На ладошке лежала полузадушенная лягушка. Почувствовав свободу, она тут же спрыгнула на дорогу.

– Что вы, отец, этот мальчик совсем не похож на нашего Бастьена! – возразила Клеманс, пожалуй, слишком поспешно. Вид у нее при этом был смущенный. – Это Анри, приемный сын престарелой Жерсанды де Беснак. Малыш, ты как тут очутился совсем один?

– Я иду в святые места, как крестная! – ответил ребенок.

В обычных обстоятельствах Оноре Лезаж рассмеялся бы, услышав такое, или хотя бы улыбнулся, но сейчас он с подозрением смотрел на мальчика. После краткой паузы он спросил сухо:

– Сколько ему лет?

– Отец, я не знаю. Три с половиной? Четыре?

На дороге показалась запыхавшаяся, раскрасневшаяся от бега Розетта. С Оноре Лезажем ей никогда прежде встречаться не доводилось, но его спутницу, сидящую в женском седле, она узнала без труда.

– Здравствуйте! Спасибо, что нашли нашу пропажу! Я с ног сбилась, разыскивая этого маленького проказника! Анри, иди ко мне! Я очень, очень на тебя сержусь. И крестная тоже расстроилась. Она испугалась, что ты можешь заблудиться в лесу. Разве можно вот так убегать со двора?

Розетта легонько шлепнула шалуна по попе, а потом взяла его за руку.

– До свидания, мадам Лезаж! Всего доброго, мсье! – кивнула им на прощанье Розетта. – Наше счастье, что Спаситель всегда ходит за ним следом!

Нахмурив брови, Оноре Лезаж еще долго смотрел вслед молодой женщине и мальчику, которые быстро шли по дороге, ведущей в город. Потом он повернулся и вперил испытующий взгляд в невестку.

– Я еще не ослеп, Клеманс, – сердито проговорил он. – Мальчику три или четыре года, вы говорите? Четыре года назад мой беспутный сынок как раз увивался вокруг Анжелины Лубе, – по его словам, самой красивой девушки в округе. И этот мальчик – точная копия Бастьена. Значит, намеки Леоноры имеют под собой почву… Теперь мне все ясно. Ну-ну, кроткая моя Клеманс, не надо так дрожать и отводить глаза! Для вас ведь это не новость?

– Я узнала совсем недавно, в прошлое воскресенье.

– Проклятье! Ну ничего, я поговорю с Гильемом, слово Лезажа! Он спал с этой девкой, с этой шлюшкой!

Лицо его побагровело от ярости. Он стегнул плетью коня, и тот сорвался с места и помчался галопом по освещенной солнцем дороге по направлению к мануарию.

– Отец, осторожно, прошу вас! – в испуге вскричала Клеманс. – Господи, хотя бы с ним ничего не случилось!

В мануарии Лезажей, в тот же день

Гильем с сыновьями находился в гостиной. Малыш Эжен играл в своем манеже, Бастьен, сидя на ковре, разглядывал книжку с картинками. Их няня, Гортензия, устроилась с вязаньем неподалеку, краем глаза наблюдая за своими подопечными. Как обычно по понедельникам, Леонора в сопровождении Николь отправилась в Сен-Жирон. «Пусть катится куда хочет!» – подумал Гильем. Он был уверен, что сегодня у его жены свидание с Альфредом Пенсоном. «В последнее время она как будто бы угомонилась. Надеюсь, этот пузатый служитель Фемиды сумеет ее ублажить!»

Они с Леонорой старались видеться как можно реже, но обедало семейство за общим столом, поэтому стычки были неизбежны. Редкая трапеза обходилась без обмена колкостями и желчными замечаниями.

Сегодня у него был повод отчитать Леонору: на лбу у Бастьена он обнаружил большую шишку. По словам мальчика, вчера они с мамой шли по лестнице и он держал ее за руку, однако это не помешало ему упасть. Гильем уже подбирал слова, чтобы побольнее уязвить жену, когда его внимание привлек стук копыт.

Через застекленную дверь он увидел, как лошадь отца галопом поскакала к парадному входу. Отец остановил животное так грубо, что оно встало на дыбы. Оноре Лезаж усмирил коня, затем спрыгнул с седла с такой поспешностью, что упал на колени. Макэр, кучер, и его сын, который помогал ему в работе, подбежали к хозяину.

– Вы ничего себе не сломали, мсье?

Но шестидесятилетний владелец имения уже встал на ноги и замахнулся.

– Прочь от меня, бездельники, или я перетяну хлыстом первого, кто попадется под руку! – крикнул он. – И уберите отсюда эту клячу!

Благочестивая, получившая отличное образование нянюшка еще ниже опустила голову. Она дорожила местом, но к тому, что происходило под крышей этого дома, относилась крайне неодобрительно.

– Кажется, мсье сердится, – тихо заметила она.

– Это очевидно, – отозвался Гильем, испытывая некоторое беспокойство. – Гортензия, прошу вас, отведите детей наверх.

Старая дева поспешила исполнить приказ. Она взяла Эжена на руки, Бастьен уцепился за ее юбку. Но не успели они выйти в вестибюль, как в гостиную ворвался Оноре. Лицо у него было красное, рот исказила гримаса ярости. Малыши моментально расплакались – они попросту не узнали в этом разгневанном человеке своего деда.

– Забирай малышню и убирайся к себе наверх, старая курица! – пролаял он.

Теперь пришла очередь Гильема рассердиться. Он крутанул колеса, и инвалидная коляска выехала на середину комнаты.

– Отец, прошу, успокойтесь! Вы пугаете детей! – произнес он громким голосом, так, чтобы было слышно и в коридоре.

– Мне – успокоиться? – С этими словами Оноре двинулся навстречу сыну. – Твое счастье, Гильем, что ты – инвалид, иначе я бы устроил тебе ту еще взбучку! Надо быть слепым и глухим, чтобы не узнать обо всем раньше! Ты обрюхатил дочку Лубе, прямо у меня под носом! Я только что видел твоего бастарда на дороге, возле кладбища. Клеманс пыталась изворачиваться, но было поздно. Я увидел его своими собственными глазами. Ты обесчестил нас, Лезажей, ты оскорбил память своей бедной матери, моей жены, моей Эжени, которая умерла по вине этой потаскухи Анжелины!

– Не смейте ее оскорблять, иначе я…

– Что ты сделаешь? Ты и подраться со мной не сможешь, потому что ноги тебя не держат. И правду говорит Леонора, твоя дорогая супруга, наставившая тебе рога высотой с этот дом, что это из-за девицы Лубе ты стал калекой!

Все еще сжимая в руке хлыст, Оноре Лезаж замер перед инвалидным креслом. Гильем сделал примирительный жест.

– Зачем вам вмешиваться в это дело, отец? Я не знаю, что произошло сегодня, но ничего отрицать не стану. Да, Анри – мой сын, и, насколько мне известно, он ни в коей мере не обременяет наше семейство своим существованием. У вас нет повода так гневаться. Если он родился бастардом, то по большей части это ваша вина – ваша и матушкина. Могу вас заверить, что, если бы я вовремя узнал о беременности Анжелины, я бы женился на ней и без вашего согласия. Я горько сожалею, что покорился вам, как неразумное дитя, и связал свою жизнь с женщиной, которую по-настоящему не любил. И с чего вы взяли, что матушка умерла из-за Анжелины? Снова ваши глупые суеверия?

Заметив возле второй двери гостиной мимолетное движение, Оноре Лезаж позвал:

– Жанна, вместо того чтобы подслушивать хозяйские разговоры, ступай и приведи сюда Макэра! Быстро!

– В этом доме все всё знают, так что пытаться сохранить приватность – пустой труд, – ироничным тоном заметил Гильем.

– Заткнись! Как-никак, мы твое грязное белье ворошим! Помнишь письмо, которое я отправил тебе в декабре 1878-го с известием о смерти матери? Я писал, что у нее случился сердечный приступ, едва мы вышли из собора после рождественской мессы. Я во всем винил жестокость судьбы, но были и другие мысли… Это правда, Эжени стало дурно еще во время службы. Ей было тяжело дышать, но не до такой степени, чтобы так скоро умереть от остановки сердца!

И вдруг напряжение, которое ощущалось в этом стареющем мужчине, внезапно исчезло. Плечи его поникли, он упал в ближайшее кресло и закрыл глаза дрожащими руками. Гильем понял, что отец плачет.

– Отец, что с вами? Вам нехорошо?

– Я только теперь понял, что произошло на самом деле. Мне рассказывали, как это было, но тебе я ничего не сказал. Посчитал, что тебе и так тяжело.

Клеманс так и осталась стоять на пороге комнаты в своем коричневом бархатном платье для верховой езды. Кучер Макэр замер у нее за спиной, не решаясь войти в гостиную в испачканных в навозе сапогах.