– Пенсон! Что означает весь этот цирк? – произнес злобным тоном Гильем.

– О чем это вы, Лезаж?

– Не притворяйтесь невинной овечкой! Спать с моей женой вам показалось мало, и вы решили испортить жизнь достойной женщине – Анжелине де Беснак! Что такого вам рассказала эта лгунья Леонора, что вы приказали арестовать эту даму?

– Говорите тише, Лезаж! – сказал судья.

– Вам есть чего бояться, Пенсон? Не хотите, чтобы люди узнали, что вы заводите шашни с замужними дамами? Где Анжелина? Она не совершила никакого преступления, насколько мне известно. Я узнал, что ее увезли в фургоне под стражей!

– Я исполняю свой долг, Лезаж, и руководствуюсь законами Республики. А теперь выслушайте меня внимательно: ваше счастье, что вы калека, иначе я привлек бы вас к ответу за избиение вашей супруги и оскорбления в ее адрес! Прислуга в усадьбе подтвердит, что вы дурно обращаетесь с женой, постоянно ее оскорбляете и унижаете. Что касается повитухи Лубе, она будет осуждена за тяжкое злодеяние: она сделала аборт своей служанке, несчастной девушке, которую я из добрых побуждений намереваюсь отправить в Гвиану, приумножив тем самым население нашей колонии.

Луиджи замер. Услышанное возмутило его настолько, что он едва сдержался, чтобы не броситься на судью с кулаками. Гильема же судьба Розетты явно не волновала. Когда он наклонился к судье, лицо его побелело от ярости:

– Это грязные слухи! Анжелина никогда бы такого не сделала! Леонора хитра, она обвела вас вокруг пальца, Пенсон!

– Да неужели? В таком случае как вы объясните, что повитуха Лубе, с которой вы развлекаетесь, когда надоедает задирать юбку своей сиделке, сразу во всем призналась? Да, она признала, что сделала тот аборт. И я изучу ее дело очень тщательно, Лезаж! И если в нем окажется хоть одно смягчающее обстоятельство, что, впрочем, меня очень удивило бы, я его учту. А пока позаботьтесь о добром здравии своей супруги. Как говорится, услуга за услугу?

Гильем не нашел, что ответить. Он посмотрел по сторонам с таким видом, словно ждал помощи, и уже в следующий миг совершил грубый промах:

– Даже если Анжелина совершила что-то противозаконное, даже если бы она и была моей любовницей, вы обязаны обращаться с ней хорошо! Она ждет ребенка. Поэтому предупреждаю вас, Пенсон: если с ней что-то случится, Леонора за это заплатит!

– Вы мне угрожаете? Теперь я вижу, что был слишком мягок с вами, Лезаж. Так знайте: во мне нет ни капли жалости ни к таким, как вы, тиранам, ни к «делательницам ангелов»!

Судья передернул плечами и стремительным шагом направился к своему кабриолету. Погладив лошадь по шее, он взобрался на сиденье. Луиджи тем временем подошел к ландо. Гильем откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза рукой.

– Нам нужно поговорить! – сказал Луиджи. – Наедине!

– Вы? – Гильем вздрогнул от неожиданности. – Франсин! Макэр! Прочь из коляски!

Сиделка поспешно выполнила распоряжение, Макэр спрыгнул с козел и последовал за ней к реке.

– Что вы хотите мне сказать, де Беснак?

– Я был недалеко, я все слышал. Мне неприятно это говорить, но Анжелина действительно сделала тот аборт. Я до сих пор не понимаю, как об этом узнали в полиции. Хотя у меня мелькала мысль, что тут замешана ваша супруга. Выслушайте меня! Вы должны знать, как все было на самом деле.

Рассказ Луиджи получился точным и кратким. Он как мог постарался оправдать поведение Анжелины. Столкнувшись с негодованием матери, он рассчитывал найти в Гильеме больше понимания и снисходительности.

– Проклятье! Ввязаться в такое опасное дело из-за какой-то служанки! – вскричал расстроенный Гильем.

– Как я уже сказал, мы думали, что об этом никто не узнает, и сделали для этого все возможное. Часть ответственности лежит и на мне, поскольку Анжелина упорно отказывалась проводить операцию, идущую вразрез с ее пониманием профессиональной чести. Гильем, кто и каким образом вытащил на свет эту мрачную историю? Это роковая случайность или же кто-то следил за нами?

– Наверняка эта ваша Розетта не удержала язык за зубами! Откуда еще люди могли узнать? А потом наверняка сам дьявол помог Николь, нашей горничной, все это разузнать. Она душой и телом предана Леоноре, так что сразу же побежала к ней. Я узнаю больше, когда вернусь в мануарий. Но главная проблема в этом деле, друг мой, – это следственный судья Пенсон. Он наставляет мне рога, я в этом уверен, и, судя по всему, души не чает в моей супруге-мерзавке. И это означает, что Анжелина в опасности.

Мужчины обменялись взглядами. Оба были взволнованы и крайне огорчены. Прошлое больше не имело значения. Оба думали о любимой женщине, запертой в тюремной камере, под громадой старинного замка с четырьмя массивными квадратными башнями.

– Постарайтесь обойтись без насилия по отношению к жене! – посоветовал Луиджи. – Недуг не защитит вас от судебного преследования. Но мне хотелось бы знать правду. Если удастся, расспросите мадам Леонору. Мы не можем кого-либо обвинять, не имея доказательств. Я, со своей стороны, попытаюсь смягчить участь Энджи и Розетты.

– Энджи? – удивленно переспросил Гильем. – Почему вы так ее называете?

– Это прозвище дал ей один английский лорд, когда заезжал к нам в гости, давний друг моей матери.

– Мне не нравится. Для меня она всегда будет Анжелиной.

– Как вам угодно! Но мы отвлеклись от темы. Могу ли я рассчитывать на вашу поддержку, если суд все-таки состоится?

– Упаси нас от этого Господь! – пробормотал инвалид. – Публичный процесс – это копание в грязном белье на радость зевакам! Пока единственное решение, которое я вижу, – это дать взятку Пенсону. Предложить ему такую сумму, чтобы он сразу отпустил Анжелину и закрыл дело в связи с драматическими обстоятельствами, которые привели к правонарушению.

Они еще несколько минут беседовали приглушенными голосами. Сидя в экипаже, Гильем Лезаж возвышался над Луиджи. То же самое впечатление создавалось, когда он говорил и с судьей Пенсоном. Эти тридцать сантиметров превосходства помогали ему забыть о кресле на колесиках и своей неспособности передвигаться без помощи Франсин. Когда же Гильем попрощался с Луиджи и тот отправился на поиски смотрителя тюрьмы, он с завистью проводил соперника взглядом. Стройная фигура, энергичные, пружинистые движения… И все же он поймал себя на мысли, что симпатизирует и сочувствует мужу Анжелины.

«Мы с ним теперь в одной лодке! – подумал он. – Мы оба беспокоимся о ней – нашей путеводной звезде…»

* * *

Вечер только начинался, но в коридорах здания суда города Сен-Жирон не было ни души. Из некоторых комнат доносились приглушенные голоса, и, если бы не это, Луиджи подумал бы, что в здании он один. Повезло ему только на втором этаже, где находились службы мэрии: женщина лет шестидесяти неторопливыми движениями смахивала с подоконника пыль посредством метелочки из перьев. Луиджи улыбнулся даме и спросил, где обретается смотритель тюрьмы.

– На первом этаже, мсье. В самом конце коридора, по левой стороне его комната. Коричневая дверь.

Поблагодарив ее за помощь, Луиджи спустился по монументальной лестнице со ступенями из серого мрамора. Рука его машинально ощупывала тугой кошелек, который он предусмотрительно прихватил с собой. Очень скоро он уже стучал в коричневую дверь.

– Иду! Да иду уже! – отозвался изнутри хриплый голос.

Кто-то тяжелыми шагами приблизился к двери и отодвинул засов. Женщина с огромным животом приоткрыла дверь и осмотрела посетителя с головы до ног. В глубине комнаты Луиджи увидел стол, заставленный бутылками и мисками с овощами. За столом сидел мужчина и что-то сосредоточенно жевал. Его рука с большим ножом повисла над куском колбасы.

– Мне нужно поговорить с тюремным смотрителем! – объявил бывший странник уверенным тоном. – Мою супругу со служанкой недавно привезли сюда.

– Так вы – муж «делательницы ангелов»? – спросил мужчина с ножом.

Отрицать это не было смысла. Таких вот грубых типов Луиджи в своей жизни встречал немало, поэтому он просто кивнул.

– Один франк за одеяло, франк за кувшин вина, два – за кусок ветчины. Я как раз собирался отнести этим двум суп.

– Я дам вам пятьдесят франков авансом, чтобы вы хорошо отнеслись к моей супруге и ее горничной. И еще пятьдесят, если я смогу увидеться с ними сегодня.

– Я дорожу своим местом, мсье! – буркнул смотритель. – Отнести им ведро для туалета или там хорошей еды – за милую душу, если вы за все заплатите! Но вот допускать вас до арестанток я не имею права. Господин судья запретил. Так и сказал: сегодня никого не пускать. Может, завтра…

Луиджи шагнул вперед, на ходу размышляя, что предпринять. Супружеская чета с любопытством смотрела на него. Они презирали его, это было очевидно, и их интересовали только деньги. Он подумал, что легче будет подкупить охранника и организовать побег. «Я вырву Анжелину из этих застенков, и Розетту тоже! Мы уедем куда-нибудь далеко, за границу! Никто не причинит им вреда!» – пообещал он себе.

– Пожалуй, лучше начать с другого конца, – проговорил он вслух. – Мсье, я не уйду отсюда, пока не поговорю с женой. И я готов удвоить вознаграждение и добавить к нему бутылку доброго арманьяка, я принесу ее завтра. Да, я забыл представиться: Жозеф де Беснак, музыкант и наследник солидного состояния!

Теперь он смотрел на чиновника и его жену чуть ли не заговорщицки. Способность завораживать публику на ярмарках и городских площадях вернулась к нему внезапно и в полной мере. Отлично играть на скрипке – это, конечно, главное для уличного музыканта, но заговаривать толпе зубы тоже нужно уметь…

– Моя супруга ждет ребенка, как и ваша, если, конечно, меня не обманывает зрение. Это будет наше первое дитя, мсье…

– Фюльбер! Моего мужа зовут Фюльбер Саррай, – вмешалась в разговор женщина. – И у нас это будет первенец! Остальные «не удержались».

Женщина говорила с выраженным местным акцентом. Волосы у нее были черные, черты лица – приятные, несмотря на полноту. «Хитрая бестия!» – подумалось Луиджи. Такую лучше умаслить, что и обеспечит расположение супруга. Что ж, если понадобится, он станет улыбаться, даст им денег, посулит подарки. Эта пышущая здоровьем, упитанная парочка наверняка любит хорошую еду и комфорт.

– Фюльбер, что плохого, если мсье скажет пару слов своей жене? – обернулась к супругу женщина, перехватив умоляющий взгляд Луиджи. – В это время в замке почти никого нет!

Она изобразила благожелательную улыбку и подмигнула мужу, давая ему понять, что он будет последним растяпой, если упустит предложенные Луиджи деньги.

– Ты права, пожалуй… – пробурчал он. – Мне все равно надо отнести суп и налить керосина в лампы. Идемте со мной, мсье! Сколько вам дать одеял?

– По паре для каждой. Если у вас есть свежий хлеб, сыр, печенье…

– Может, еще и кофе с молоком прикажете подать? – Смотритель хмыкнул. – Предупреждаю: если хотите, чтобы мы договорились, не вздумайте болтать! Получаю я немного, но работа хорошая, и жилье дают за счет государства.

– Можете быть спокойны, я никому не скажу, – заверил его Луиджи, обрадованный скорой встречей с Анжелиной.

Уже через десять минут он спускался следом за Фюльбером Сарраем по широкой каменной лестнице. В одной руке у смотрителя был фонарь, в другой – бидон с супом. Луиджи он вручил одеяла, миски и еще немного съестного. Впечатление было такое, словно они погружаются вглубь земли. Обтесанные кирками несколько веков назад каменные стены были покрыты каплями воды.

Бродячему музыканту, всей душой любящему простор, свет и свободу, стало не по себе. Это место вселяло ужас, и беспокойство из-за того, что Анжелина и Розетта стали его узницами, только усилилось.

Женщины услышали шум со стороны коридора, потом кто-то кашлянул и заскрипела дверь. Они вскочили на ноги и бросились к решетке. В сумраке можно было различить два мужских силуэта.

– Луиджи! Я узнаю его по походке среди сотен других! – прошептала повитуха. – Боже, какая радость!

– Может, он пришел забрать нас отсюда? – предположила Розетта.

Анжелина так не думала, но решила не говорить об этом вслух. Они оказались в безвыходном положении, и спасти их от суда могло только чудо. Полагая, что в тюрьме ей придется провести годы, Анжелина понимала, что должна успеть передать мужу свои просьбы и распоряжения.

– Вот вам суп! – громко объявил смотритель. – И посетитель! Не вздумайте сболтнуть про это судье или жандармам, ясно?

– Разумеется, мсье! – вежливо ответила Анжелина.

Смотритель открыл дверцу посередине решетки и протянул арестанткам пищу. Розетте он вручил бидон с супом и сказал:

– Даю вам пять минут, а я покурю пока в уголке.

Луиджи с ошарашенным видом смотрел на жалкое убранство камеры, потом перевел взгляд на супругу. Вокруг шеи у нее было повязано нечто белое, с кружевами, прическа растрепалась. Золотисто-рыжие волосы отражали малейший лучик света. У него сжалось сердце.