– Делайте что хотите, – ответил тот прерывающимся голосом. – И я хочу вас поблагодарить! Мы уже и не надеялись на такое чудо – после шести-то лет брака!

Анжелина отметила про себя, что теперь мужчина обращается к ней на «вы». Ответив ему робкой улыбкой, она протянула матери завернутого в чистую пеленку младенца.

– Я тоже вам так благодарна! – прошептала Перетта. – Если бы не вы…

– Я выполнила свой долг, мадам, – проговорила Анжелина тихим голосом.

Некоторое время спустя вернулась повитуха из квартала Сен-Валье, ведя за собой кюре церкви, расположенной в том же квартале. Только теперь Фюльбер осознал, что даже не запер дверь на ключ и что, невзирая на кандалы, его арестантка могла сбежать. Однако счастье отцовства – еще бы, ведь у него родился мальчик! – заставило его быстро забыть об этой досадной оплошности. Что касается мадам Даге, то при виде Перетты с младенцем на руках она издала крик восхищения:

– Слава тебе, Господи! Это чудо!

– Это случилось благодаря повитухе Лубе! – отозвалась Перетта. – Она помогла малышу выбраться на свет божий! Сунула руку мне в живот, а я даже ничего и не почувствовала! Как же я рада! Я ведь была уже одной ногой в могиле!

Святой отец только теперь понял, что ему не придется никого соборовать. При упоминании имени Анжелины он замер на месте с перекошенным лицом.

– Фюльбер, что я слышу? Вы, примерный прихожанин, осмелились привести в свое жилище эту женщину? Разве ее место не в тюремной камере? Разве ей позволительно разгуливать на свободе?

– Отче, эта Лубе – опытная повитуха. Это мадам Даге посоветовала мне привести ее к супруге, и она была права! Посмотрите! Моя жена спасена, и теперь у нас есть здоровый малыш, подарок Неба!

– Обладающие талантом производить детей на свет с неменьшей ловкостью уничтожают хрупкое обещание жизни еще во чреве матери! – сердито отозвался священник. – У повитухи Лубе на руках кровь невинного младенца, и этими руками она прикасалась к вашей супруге, доброй католичке! Немедленно отведите это нечестивое создание обратно в камеру, Фюльбер! Мадам Даге позаботится о вашей жене, она свое дело знает!

Поникнув головой, смотритель сделал Анжелине знак выйти из комнаты. Она как раз собиралась еще раз осмотреть пациентку. Понимая, что возражать не стоит, молодая женщина горделиво выпрямилась и обратилась к коллеге с наставлениями:

– Нужно проследить за кровопотерей. Крови не должно быть ни слишком много, ни слишком мало. Если у мадам начнется жар, позовите доктора. Думаю, никаких осложнений не возникнет, но на протяжении двух дней я бы порекомендовала вам не спускать с пациентки глаз. До свидания, мадам Перетта! До свидания, мадам Даге!

Не проронив ни слова, смотритель снял с нее кандалы. Анжелина снова надела свои башмаки, и все это – под презрительным, леденящим кровь взглядом кюре.

«Дядюшка Жан сказал бы, что этот кюре той же породы, что и те, кто отправлял еретиков на костер, даже если речь шла о людях самой праведной жизни!» – подумала она, и сердце ее вдруг затрепетало от возмущения.

Фюльбер взял связку ключей. Он выглядел смущенным и не поднимал на Анжелину глаз.

– Господь уже простил меня! – все-таки сказала повитуха, уже стоя на пороге комнаты.

– Молчите, гордячка, заблудшая душа! – громыхнул кюре в ответ.

Казалось, еще мгновение – и он плюнет в ее сторону. Анжелина не ожидала обнаружить столько злобы в человеке, чей долг – проявлять милосердие и жить по евангельским заповедям. Смерив его изумленным взглядом, она вышла из помещения. Прохлада и темнота коридора подействовали на нее угнетающе.

«В жилище этих людей пахнет супом, и кофе, и горящим в очаге деревом. Я еще долго буду вспоминать крик этого младенца и счастливые слезы его матери. Последние роды, которые мне довелось принять…»

При этой мысли у нее сжалось сердце. Через пару минут дверь камеры закрылась у нее за спиной. Розетта лежала на лавке и, похоже, спала. Фюльбер поднял фонарь повыше.

– Когда мсье кюре уйдет, я принесу вам кувшин теплого молока и сладкую булку! – Он постарался, чтобы голос прозвучал грубо и резко. – Всякая работа должна быть оплачена.

Анжелина проводила его взглядом, вцепившись в решетку обеими руками. Полумрак подземелья вдруг показался ей ужасным предвестником мрачного будущего, в котором нет места теплу и свету. Розетта встала и, бесшумно подойдя к подруге, обняла ее за плечи.

– Ну? Мсье Фюльбер стал папашей?

– Да. У них родился чудесный мальчик.

– По крайней мере, теперь нашему тюремщику обеспечена достойная смена! – иронично усмехнулась девушка. – Знаешь, Энджи, это было так странно – находиться тут без тебя. Я представляла себе, что ты не вернешься, и даже радовалась этому. То, что я сгнию в тюрьме, – это в порядке вещей, я родилась под несчастливой звездой. Но ты… Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была дома, с сыном, мужем и с семьей!

– Умоляю, Розетта, перестань говорить глупости! Отныне наши судьбы связаны. На суде многое может измениться, потому что, когда придет время, я буду знать, как себя защитить.

– А я ни за что не стану рассказывать, что отец со мной сделал, перед людьми, которые нас знают! Родители Виктора наверняка придут, а ведь они считали меня порядочной девушкой!

Розетта умолкла, и плечи ее задрожали от рыданий. Анжелина погладила ее по голове, искренне сочувствуя горю несчастной.

– Плачь, сестричка! Плачь, если это дает тебе облегчение. Я не сомневаюсь, что это будет для тебя мучительно, однако даже самое плохое, что с нами случается, имеет свой конец. Когда в зале суда ты все расскажешь, ты вздохнешь свободнее. И не надо стыдиться! Единственный преступник – это тот, кто украл у тебя твою невинность. Розетта, что, если нам помечтать немного?

– Помечтать? – переспросила девушка, всхлипывая.

– Конечно! Давай представим, что ждет нас в будущем. Может, нам и придется какое-то время провести в тюрьме, но это будет в Фуа или в Сен-Лизье, и наверняка наша камера будет не такой жуткой, как эта. Но этот мрачный период мы пропустим и вообразим, что мы свободны и вольны ехать куда угодно – в Лозер, а может, даже в Париж! Я открываю магазин модного платья для дам. Ты – моя продавщица и с утра до вечера возишься с красивыми отрезами тканей всех цветов радуги, пока я крою и вышиваю.

– А остальные? Чем занимаются Октавия, мадемуазель Жерсанда, Анри и Луиджи? И разве ты взяла бы с собой в Париж Спасителя? Что делать пастушьей собаке в таком огромном городе? – дрожащим голосом стала спрашивать Розетта.

– Конечно же, мы переехали все вместе. Луиджи – пианист или органист, благо в столице много церквей и концертных залов. Мадемуазель Жерсанда наблюдает за жизнью города из окошка, Октавия занимается готовкой и болтает с соседями. Наш Анри ходит в школу, а для собак у нас будет сад!

– Мне это даже нравится – мечтать! Говори еще!

– Моему младшему малышу уже два или три годика, и Ан-Дао, которая стала нашей кормилицей, присматривает за ним и маленькой Дьем-Ле. К слову, Розетта, мне кажется, ты не слишком-то любишь Ан-Дао.

– Почему же, она мне нравится, но все-таки какая-то она странная – такая крошечная и глаза узкие…

– Она – аннамитка, поэтому на нас не похожа. Ее страна очень далеко, я показывала тебе на географическом атласе Жерсанды.

– Наверное, я ей немного завидовала. Все вокруг так ее жалели и заботились о ней, особенно ты! Если не считать этого, она – очень славная девушка.

– Славная и отважная, как ты! Подумать только, это семейство из Сали-дю-Сала держало ее в рабстве! Мужчина называл себя ее мужем, а сам издевался над нею!

– Я знаю. Скажи, а что стало с Виктором в твоих мечтах?

– С Виктором? Вы с ним поженились, и теперь он работает в Париже или еще где-то.

Словам Анжелины не доставало уверенности и той утрированной веселости, которые украсили ее недавнее повествование. Розетта уловила перемену и заплакала.

– Лучше не будем о нем вспоминать, Энджи! – по-детски всхлипывая, проговорила она. – Я больше никогда его не увижу!


На дороге в Ториньян, на рассвете

Повозка медленно катилась по дороге вдоль речки Сала, где-то между Ториньяном и Сен-Лизье. Морис Пино, скотовод и владелец большого стада овец, вез домой Магали Скотто, которая провела ночь у кровати его супруги Сюзанны. Уроженка Прованса присутствовала при рождении третьего ребенка четы – здоровой и тяжеленькой девочки. Роды были долгие, но все обошлось вполне благополучно.

– Если бы не эта история с абортом, – говорил скотовод, – я бы поехал за повитухой Лубе. Я бы и не подумал, что она из тех, кто занимается такими черными делами! Сюзанна и слушать меня не хотела, когда я ей рассказывал! Дочка Адриены Лубе – и вдруг «делательница ангелов»! Но и вы со своей работой справились, мне грех жаловаться!

– Благодарю вас, мсье Пино, за добрые слова, – отозвалась Магали. Она была очень довольна, потому что получила ни много ни мало шесть франков серебром.

– Это святая правда! Моя супруга тоже говорит, что вы свое дело знаете.

– Будет любезно с вашей стороны, если вы расскажете об этом соседям и дадите при случае мой адрес, – заулыбалась повитуха. – Повитуха Лубе теперь практиковать не будет, значит, люди могут обращаться ко мне. В понедельник в Сен-Лизье была ярмарка, и я слышала разговоры, будто она несколько лет проведет за решеткой!

– А что вы хотели? То, что она сделала, – преступление. Разве не так?

– О да, ужасное преступление!

В блеклом, голубоватом свете восходящего солнца они закивали в унисон. Над лугами, раскинувшимися за рекой, повисли ленты тумана. Над ними пролетали стайки воробьев, чтобы спрятаться в зарослях ежевики и ломоносов.

– День сегодня будет ясный, – сказал скотовод. – Посмотрите на небо. Ни облачка!

Магали кивнула. Ей вдруг стало немного грустно. Она подумала об Анжелине, запертой в подземной тюрьме замка в Сен-Жироне. «Жаль, что так получилось! Такая способная и такая молодая! Ей попросту не повезло. Разве мало на свете повитух, которые помогают женщинам сбрасывать ребенка в самом начале беременности? За это щедро платят, так что у матроны одна забота – чтобы все было шито-крыто!»

Ее дыхание участилось, стоило вспомнить о том апрельском вечере, незадолго до возвращения Анжелины в Сен-Лизье, когда она, Магали, сделала аборт служанке из дома буржуа. Это был не первый случай в ее практике и, разумеется, не последний.

– Гляньте-ка на ту лодку, мадам! Что там такое? – вдруг обратился к ней Морис Пино.

Он остановил мула и теперь указывал пальцем на женщину, лежащую в лодке, которая была привязана к стволу тополя и мерно покачивалась на воде. Магали разглядела, что волосы у женщины белокурые и она в светло-зеленом платье.

– Не шевелится… Господи, неужели мертвая?

– Пойду посмотрю! – сказал мужчина, спрыгивая на землю.

От природы любопытная, Магали тоже выбралась из повозки и последовала за крестьянином. Она предвкушала драму и хотела быть первой, кто узнает все подробности. Трава была мокрой от росы, подол юбки то и дело цеплялся за колючки, но Магали этого даже не замечала. И все же Морис Пино в своих грубых башмаках и толстых гетрах, которым колючки были нипочем, шел быстрее.

– Вот несчастье! – воскликнул он. – Я знаю эту даму. Она живет в мануарии Лезажей. Мы с ними соседи.

И он встал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть застывшее лицо Леоноры. Магали, едва подойдя к воде, полезла в лодку.

– Я посмотрю! Дайте мне руку, чтобы я не свалилась в реку! – дрожащим от волнения голосом попросила она. – Вода наверняка холодная. И подтяните лодку ближе к берегу!

Она забралась в лодку, приподняла Леоноре голову и приложила палец к сонной артерии у нее на шее.

– Благодарение Господу, она жива! – сказала она спустя пару секунд. – Нужно ее согреть, ее одежда вся мокрая. Знать бы, что с ней сталось… Мсье Пино, мануарий, о котором вы говорили, далеко? Лучше бы отвезти ее домой.

Даже обращаясь к своему спутнику, уроженка Прованса не теряла времени даром: она похлопала молодую женщину по щекам и, будучи более крепкого сложения, смогла чуть ее приподнять. Наконец веки Леоноры дрогнули и она открыла глаза.

– Где я? – выдохнула она едва слышно.

– На берегу речки Сала, в лодке, куда натекло порядочно воды! Мадам, как вас зовут?

– Леонора. Я хотела вернуться домой.

– Мы отвезем вас домой, не волнуйтесь! Благо у мсье Пино есть повозка.

– Но мой дом на острове Реюньон. Мой дом далеко…

Магали пожала плечами. Она уловила запах дыхания Леоноры, и теперь ей все стало ясно. Она знаком дала своему спутнику понять, что эта дама накануне выпила больше, чем следовало.

– Помогите мне! – сказала она. – Когда мы вытащим ее на берег, я укутаю ее в свое манто.

Она снова повернулась к Леоноре и заговорила с ней, будто с ребенком:

– Ну же, вставайте, мадам! Делайте, как говорит Магали, и все будет хорошо. Конечно, вы замерзли. Целую ночь пробыть на берегу! И родственники ваши наверняка места себе не находят! Вон у вас на пальце обручальное кольцо! А муж что скажет? Не следовало столько пить. Это нехорошо, особенно когда вы – такая красивая и молодая…