– Принесу вам воды помыться, – предложила Розетта.

– Это было бы замечательно!

Оставшись одна, Анжелина прошла в комнату, где обычно устраивала своих пациенток. С некоторым опасением открыла она крышку сундука с бельем и достала письма Гильема. За окном начинало смеркаться, так что пришлось зажечь свечу.

«Что ему от меня могло понадобиться?»

И она распечатала письмо, которое, судя по дате, было получено первым. Прочитав шестое, она уже сомневалась, стоит ли продолжать. В каждом послании бывший возлюбленный написал только одну фразу: «Я должен с тобой поговорить».

Совладав с раздражением, Анжелина раскрыла седьмое письмо от 15 апреля, то есть получено оно было около трех недель назад.

Анжелина, прошу, как только вернешься, навести меня. Сжалься надо мной!

Гильем

– Он настаивает на встрече. Но на что он надеется? – проговорила она вслух. – Я замужем, и я люблю Луиджи.

И все же еще до того, как вскрыть последний конверт, Анжелина уже знала, что ответит на призыв этого человека. Потому что он был ее первой любовью, потому что он стал калекой и страдал не только телом, но и душой. Последнее послание оказалось более длинным:

Анжелина, ежедневно после полудня я уединяюсь в маленькой беседке у дороги, в конце парка, чтобы немного порисовать. Рядом с беседкой есть калитка, она не бывает заперта. Несколько часов я провожу в полном одиночестве. Ты можешь навестить меня, и тебе не придется заходить в дом. Я хочу поговорить, это важно для нас обоих. Прошу, приходи, во имя всего, что связывало нас в прошлом. Я буду ждать тебя каждый день.

Гильем

Первое, о чем Анжелина подумала, – что Гильем совсем утратил осторожность. Вне всяких сомнений, он продолжал злоупотреблять травами, оказывающими странное воздействие на психику, которые в свое время привез с островов.

– Зазывать меня в беседку в парке, в своей усадьбе! – проговорила она вслух. – А если бы нас кто-то увидел? Я была бы скомпрометирована!

Она пообещала себе, что все расскажет Луиджи. Розетта шла по коридору, весело напевая, – совсем как в тот день, когда под крышей дома Лубе разыгралась драма.

– Мадемуазель, я принесла воду! – сообщила она звонко.

– Иду, Розетта! Я читала письма Гильема.

Они едва не столкнулись в сумраке коридора.

– И что же этому господину от вас нужно?

– Он хочет увидеться. Наверное, он так несчастлив, что цепляется за воспоминания обо мне или, вернее, о тех временах, когда мы были вместе.

– Думаю, он до сих пор вас любит.

В карих глазах Розетты читалось безграничное обожание. Анжелина не только вытащила девушку из нужды и взяла под свою опеку. Розетта была обязана ей куда большим – избавлением от порочного ростка, который год назад насильственным путем посмел посеять в ней, своей дочери, ее отец-пьяница.

– Будет правильно, если вы расскажете все мсье Луиджи. Ему врать не нужно.

– Я знаю, и у меня в мыслях не было ему врать, об этом не тревожься. А теперь нам надо поспешить. Я проголодалась, и мне не терпится попробовать рагу из зайчатины, приготовленное для нас Октавией!


В доме на улице Мобек, поздно вечером

Лежа рядом с Луиджи, Анжелина слушала бой часов на церковной колокольне – знакомый звук с металлическим тембром, которого ей так недоставало во время странствований. Комната тонула в полумраке, сквозь открытое окно с улицы проникал лунный свет.

– Теперь можно с уверенностью сказать: мы дома, – проговорил Луиджи.

– Да. И все-таки я не так довольна, как ожидала, – отозвалась его супруга.

– Это неудивительно, дорогая. Сначала в Бьере тебе пришлось поволноваться о судьбе маленького Бруно, потом нас огорчили известием о болезни матушки. Но, к счастью, она почти поправилась. Конечно, какое-то время за ней придется присматривать – чтобы вовремя ела и побольше отдыхала… Но ничего, завтра Розетта с Анри переедут к нам, и наши милые выздоравливающие смогут вздохнуть спокойнее. Ты ведь рада такому повороту событий, не так ли?

Молодая женщина приподнялась на локте. Она явственно уловила нотку иронии в голосе супруга.

– Конечно, раз я сама это предложила. Но если ты недоволен, скажи! Я – крестная Анри, и нет ничего предосудительного в том, что он несколько недель поживет у нас. Я думала, что ты его тоже любишь…

– Конечно люблю, и все же каждый раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю, что он – плод вашей с Гильемом страсти, что он – его сын. В Испании я и думать забыл об этом, но сегодня вечером неприятное чувство снова вернулось. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы мальчик не оставался с нами надолго, несмотря на то что ему предстоит расти под моей опекой…

Уязвленная в лучших чувствах, Анжелина сделала над собой усилие. Только бы не заплакать! Она не ожидала от Луиджи такого удара, особенно теперь, после многих дней, проведенных в полнейшей гармонии!

– Это удар в самое сердце! – произнесла она едва слышным шепотом. – Если бы я знала, что мой ребенок тебе до такой степени неприятен, я бы… я…

– Энджи, милая, не обижайся, я просто стараюсь быть с тобой откровенным. Я отнюдь не испытываю отвращения к мальчику, ведь он ни в чем не виноват. Вспомни, в Лозере, на Рождество, мы с ним прекрасно ладили. Играли в снежки, вместе ходили за елкой…

Луиджи хотел обнять жену, но Анжелина его оттолкнула:

– Не трогай меня! Мне грустно, так грустно! Анри – мое дитя, плоть от моей плоти, пусть даже он и носит твою фамилию, пусть даже у меня нет на него прав, если не считать почетного звания крестной. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебе то, что ты сейчас сказал. В такой день, как сегодня, когда мы только-только вернулись домой!

Она откинула простыню и одеяло, чтобы встать. Он удержал ее за талию.

– Останься, не надо никуда убегать! Мужскую природу так просто не изменишь. Да, я ревную к твоему прошлому, но это потому, что я люблю тебя до сумасшествия!

– Нам случалось ссориться из-за твоей ревности, и мое отношение к этому не изменилось, – отрезала Анжелина. – После ты просил у меня прощения. Но если всю жизнь ты будешь меня упрекать в том, что я когда-то любила Гильема, и если Анри для тебя – живое олицетворение моих прегрешений, что ж, нам не нужно быть вместе. Даже несмотря на то, что я жду ребенка, в этот раз – твоего ребенка…

– Нашего ребенка, – поправил он. – Прошу, будь благоразумна! Успокойся! Нам сегодня и без этого хватило волнений. Энджи, радость моя, я не хотел тебя огорчать. Мне не нужно было это говорить!

Он обнял ее, и на этот раз не встретил сопротивления. Анжелина вдруг вспомнила о письмах от прежнего возлюбленного, о свидании, которого он так ждал. «Если бы я была на месте Луиджи, быть может, и я бы ревновала, и мне бы очень не понравилось, если бы он пошел на свидание с женщиной, которая родила от него ребенка…» – сказала она себе.

Эти размышления пригасили гнев, и Анжелина позволила себя приласкать и поцеловать, сначала в губы, потом – в шею. Длительный период воздержания, предписанный отцом Ансельмом, закончился. Одно или два сближения в неделю – жестокое испытание для молодоженов!

– Моя прелестная женушка, – прошептал Луиджи ей на ушко, – я болван со вспыльчивым нравом, в чем меня постоянно упрекает мой духовный наставник, этот милейший отец Северин. Я действую по велению чувств, не задумываясь о последствиях. Сейчас я уже и сам не понимаю, как я мог такое сказать. На что мне жаловаться? Ничего не бойся, твой pitchoun станет мне братом, станет сыном! Прошу, прости меня! Любовь делает меня идиотом!

Ласки мужчины стали более настойчивыми, рука скользнула под ночную рубашку. Умелые и страстные, его пальцы очертили округлость одной груди, потом перебежали к другой, и Анжелина возбуждалась все больше с каждым новым прикосновением. Грудь у нее чуть отяжелела, ее тело расцветало, став вместилищем новой жизни, таившейся в ее лоне. Наконец его рука отважилась прикоснуться к интимному месту, треугольнику волос, таких же мягких и рыжих, как и ее шевелюра.

– Нет, только не сегодня! – слабо возразила она.

– Именно сегодня! Ты такая теплая, такая мягкая! Я хочу загладить свою оплошность и увести тебя в райский сад, где будем только ты и я!

Он снова завладел ее губами, пребывая в уверенности, что она уступит. Так и случилось. Гнев и желание перемешались в ее мыслях, и Анжелина вдруг перестала противиться. Луиджи был без одежды, и его атласная кожа теперь показалась ей обжигающе горячей. Не думая больше ни о чем, она прижала ладошки к его спине и выпустила коготки – этакая сладкая женская месть. Он застонал от удовольствия.

– Хочу тебя видеть! – прошептал он, отрываясь от нее на мгновение, чтобы зажечь свечу. – Энджи, сжалься надо мной, сними рубашку!

И вот загорелся фитиль, слабый свет осветил лицо бывшего странника. Его черные глаза хищно блеснули, и Анжелина вспомнила, как этот блеск будоражил ей кровь в их первые встречи. Обернувшись, он нашел ее обнаженной. Она лежала на боку, и по плечу ее вились длинные огненные пряди волос.

– Ты прекрасна! Однажды я тебя нарисую. Только вместо белых простыней будет темно-зеленая ткань… Нет, лучше фиолетовая, почти черная… Дорогая моя, знала бы ты, какие красивые у тебя бедра и колени… Мне впору тебе поклоняться, а не заставлять тебя плакать!

Кончиком указательного пальца он провел по ее ноге. Она закрыла глаза, слегка смущенная таким пристальным вниманием после многих недель, когда приходилось спать в одежде, часто на сеновале или на жестких матрацах в тавернах Галиции. Но к этому смятению примешивалось сладкое волнение, обострявшее все ее чувства. Луиджи почувствовал это и, не проронив ни слова, присоединился к любимой. Он наслаждался умением Анжелины полностью отдаться страсти, раствориться в акте любви настолько, чтобы забыть о сдержанности и стыдливости. Она тихо вскрикнула, словно бы от удивления, когда он поцелуями почтил ее женское естество, и сжала его в объятиях – открытая удовольствию, не помнящая ни прошлого, ни настоящего, живущая только в этом кратком, как молния, моменте обладания, – когда он лег сверху и проник в нее одним сильным движением. По лицу ее он видел, как нарастает исступление и как потом на губах ее появляется растерянная, удивленная улыбка, которая каждый раз волновала его до глубины души.

– Любовь… – вздохнула она. – Любовь моя…

Это признание, произнесенное дрогнувшим, переменившимся от страсти голосом… Сил сдерживаться больше не было. Сраженный беспредельным наслаждением, словно молнией, он рухнул сверху.

– Анжелина, прости меня! – пробормотал он.

– Мне нечего тебе прощать, Луиджи.

Он поцеловал ее, счастливый и успокоенный, даже не подозревая, чем продиктована такая снисходительность. Наконец, утомленный длинным днем, вернувшим их в лоно старого города, он вытянулся с ней рядом и почти моментально уснул. Анжелина же продолжала бодрствовать, не сводя взгляда фиалковых глаз с пламени свечи.

«Мне нужно быть очень осторожной! Было бы ужасно, если бы Луиджи меня покинул! – думала она. – Я ношу его дитя и хочу, чтобы у этого малыша был отец и чтобы ребенок рос в счастливой семье!»

Она сдержала вздох и смахнула со щек слезы – украдкой, тыльной стороной кисти. Ночь не принесла ей покоя, периоды неприятных сновидений чередовались с часами бессонницы. На рассвете Анжелина встала и сварила себе кофе. На сердце у нее было тяжело. Луиджи застал жену сидящей перед очагом. Она успела уложить волосы в прическу и надела платье из коричневой саржи.

– Доброе утро, повитуха Лубе! – шутливо поприветствовал он супругу, которая показалась ему необычно серьезной и задумчивой для раннего утра. – Что тревожит тебя в этот утренний час?

– Много разных вещей… Я сегодня плохо спала.

– Знаю, ты вертелась на кровати, как уж. Энджи, мне больно видеть тебя такой печальной.

Он заставил ее подняться и нежно обнял. Тихим голосом она заговорила о том, что ее тревожило:

– Я не могу вот так сразу забыть, что ты сказал вчера об Анри, но я тебя понимаю и доверяю тебе. А еще я все время думаю о повитухе, которая поселилась на дороге в Сен-Жирон, близ жандармерии.

– О которой говорила моя мать вчера за ужином?

– Да. По словам Октавии, которая всегда знает, что происходит в городке, в мое отсутствие у этой дамы было много пациенток, и все роды прошли благополучно. Боюсь, в Сен-Лизье меня совсем забыли и никто больше не обратится ко мне за помощью. И получится, что все мои усилия и ваши деньги пропали зря – мое обучение, обустройство диспансера…

– Как только в наших краях узнают, что ты вернулась, у твоей двери снова станут толпиться пациентки! А если и нет, то так ли это важно? Энджи, ты беременна и имеешь право побездельничать, насладиться сполна супружеской жизнью. Пока вы с Октавией болтали в кухне, мы с мамой решили, что тебе не нужно работать, по меньшей мере пока ты носишь малыша.