Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари

И все же Николь не пришлось пожалеть, что она осталась. Услышанное потрясло ее.

– Здравствуйте, мсье де Беснак! – воскликнул Гильем. – Спасибо, что согласились прийти. Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем с Анжелиной разговоре, и это, как вы понимаете, свидетельствует о чистоте моих намерений. Анжелина, не бойся, я не стану просить невозможного, но моя просьба касается вас двоих. Не могу сказать, что одобряю поступки амбициозного юноши – который тем не менее во всем покорялся родительской воле, – каким я был четыре года назад. По приказу родителей я отказался от девушки, которую любил. Они предложили мне взять в жены другую, «сделать блестящую партию». И я снова повиновался. Тогда я не думал ни о ком, кроме себя. Что ж, в итоге я получил то, что имею. Но, несмотря на все мои недостатки и дурной характер, полагаю, я стал хорошим отцом. И этот отец сейчас обращается к вам с мольбой. Я хочу ближе познакомиться с Анри, моим старшим сыном, моим первенцем. Мсье, ваше нынешнее положение в обществе позволяет нам общаться, ездить друг к другу в гости. Раз в неделю или хотя бы раз в месяц вы могли бы приезжать сюда, в мануарий, к обеду или на чаепитие. Ты, Анжелина, могла бы привозить с собой мальчика, ведь он – твой крестник, и приличия будут соблюдены. А когда у вас появится собственное дитя, то нам вообще не о чем больше будет беспокоиться.

Луиджи с изумлением взирал на Гильема. Ему вспомнился тот случай прошлым летом, на дороге в Ториньян, когда он вырвал Анжелину из объятий крепкого молодого мужчины, желавшего насильно ее поцеловать. Ему даже пришлось вынуть нож, чтобы охладить пыл насильника. И вот сегодня, в окружении цветущих кустов сирени, перед ним предстал инвалид с пледом на искалеченных ногах. Душа Луиджи преисполнилась сочувствием, и он вскричал:

– Почему бы и нет?

Анжелина посмотрела на мужа с недоумением, к которому примешивался гнев.

– Как это – «почему бы и нет»? У меня нет ни малейшего желания привозить Анри сюда, притворяться дружелюбной, сидеть за одним столом с Оноре Лезажем и Леонорой! Я не смогу это сделать из уважения к памяти матери, Адриены, которую грубо прогнали из этого дома, обвинив в некомпетентности, только потому, что у твоей матери, Гильем, начался приступ безумия! Так зачем ворошить прошлое, копаться в грязном белье? Я отвергаю твое предложение, и даже ты, Луиджи, не заставишь меня передумать!

– Анжелина, где твое христианское милосердие? – не сдавался Гильем. – Для меня будет огромной радостью смотреть, как Анри бегает по саду или играет в крокет с Бастьеном и Надин, моей племянницей. Никто не усмотрит в этом ничего плохого. Я думаю, что даже Леонора со временем изменит свое отношение к тебе и вы подружитесь.

Его голос срывался, зрачки расширились, глаза блестели от волнения.

– Если бы я только мог ходить или сесть в седло, мы бы придумали что-то другое, но раз уж я прикован к этому чертовому креслу… – Последние слова он сопроводил гневным восклицанием.

– Это не помешало тебе явиться на наше бракосочетание. Вы с Розеттой успели поговорить, она мне потом рассказала. Так вот, я не против, чтобы вы с Анри познакомились поближе, но тебе самому придется к нему приезжать. У вас, Лезажей, есть слуги, кучер, экипажи и полная конюшня лошадей. Это мой ответ, Гильем, и я не передумаю.

С этими словами Анжелина повернулась и ушла, не скрывая негодования.

– Боюсь, я ничем не могу вам помочь, мсье, – сказал Луиджи перед тем, как уйти. – Еще год назад я был бродягой без любимых и близких. Теперь я – наследник большого состояния и титула, хотя еще не привык к этому, и женат на женщине, о которой мечтал все годы странствий. Признаться, в роли Жозефа де Беснака я чувствую себя неловко, поэтому не представляю, как мог бы играть ее в обществе ваших родных и друзей. Но я искренне вам сочувствую, и дверь моего дома для вас открыта.

Луиджи протянул Гильему руку, и тот схватил ее и пожал.

– Благодарю вас от всего сердца! Слава Господу, Анжелина позволила мне хотя бы видеться с сыном, о существовании которого я не догадывался, но которого узнал, едва увидел его в церкви. Надеюсь, в будущее воскресенье я смогу нанести вам визит!

– Как вам будет угодно, – с поклоном ответил Луиджи. – Анри будет у нас, на улице Мобек. Это красивый мальчик, шаловливый и очень развитый для своих лет. Да вы и сами увидите!

Для Гильема эти похвалы были драгоценнее любого подарка. Оставшись в одиночестве, он стиснул пальцами подлокотники кресла и сжал зубы, подавляя рыдания, вызванные в равной степени горем и радостью.

Николь же опрометью бросилась в ту часть сада, где для гостей был устроен «garden party»[7]. В белом платье и шляпке из тонкой соломки, Леонора развлекала гостей, в число которых входил и следственный судья[8] Альфред Пенсон, ее любовник. Она встревожилась, увидев лицо своей верной наперсницы, но постаралась этого не показать.

– Что такого страшного ты увидела в парке, Николь? – спросила она игриво.

– Твой господин чувствует себя хорошо? – подхватил Оноре Лезаж, отец Гильема. – Эта его привычка уединяться меня нервирует. Если с ним что-то случится, как мы узнаем?

– Господин чувствует себя отлично, – соврала служанка. – Госпожа, он поручил мне кое-что вам передать.

Женщины поняли друг друга с полуслова. Леонора извинилась перед гостями, которые прохаживались между столиками, покрытыми шелковыми зелеными скатертями, и направилась к ближайшей беседке. Николь последовала за своей госпожой.

– Мадам, если бы вы только знали то, что знаю я! – начала Николь. – Лучше присядьте!

– Ты заставляешь меня нервничать, Николь! Это связано с моим мужем? Он снова к тебе приставал или же ты застала его с какой-нибудь крестьянкой?

– Хуже, мадам, много хуже!

Злоба исказила ее симпатичное личико, и она стала рассказывать.

В мануарии Лезажей, в тот же день, часом позже

Гнев Леоноры Лезаж не утихал, но, дорожа репутацией светской дамы, благонравной и приветливой, она сдерживала стремящуюся вырваться наружу глухую ярость. По иронии судьбы ужасное известие она получила во время garden party, где было так весело, поэтому ей пришлось отложить объяснение с мужем на вечер. И эта отсрочка, увы, не сулила ее супругу ничего хорошего. Она уже предвкушала тропический ураган обвинений и упреков, который обрушится на голову Гильема, как только они останутся наедине, когда восклицания игроков в крокет вернули ее к действительности. Стройная и грациозная в своем длинном белом платье из муслина, она как раз ударила деревянным молоточком по шару, направив его к металлическим воротцам. Эта английская забава стала очень популярной в среде состоятельных французов, располагающих достаточно просторной лужайкой.

– Мимо, дорогая моя Леонора! Вы отвлеклись, – констатировал Альфред Пенсон, чуть полноватый, элегантно одетый мужчина сорока лет, с молочно-белой кожей и светлыми волосами.

Оноре Лезаж, как и положено почтенному патриарху, наблюдал за игрой, сидя в плетеном кресле и утопая в груде подушек. Насупленные брови и грубые черты лица под шапкой седеющих волос говорили о его характере не меньше, чем суровые складки в уголках губ. Он овдовел четыре года назад и повторно жениться не собирался. Внезапная инвалидность Гильема стала для старика большим ударом, и все внимание он перенес на своего старшего сына Жака и внуков, Бастьена и Эжена. Младший из его сыновей, Жермен, жил с женой в Париже. Блестящий адвокат, он, похоже, забыл не только детство, проведенное в Арьеже, но и свою семью.

– Я выхожу из игры! – провозгласила Леонора своим высоким голосом. – Я утомилась и мечтаю о чашке чая и кусочке торта.

– Неужели? Обычно вы не сдаетесь так скоро, – отозвалась Клеманс, вторая невестка Оноре, супруга Жака.

Клеманс исполнилось тридцать четыре. Она носила свои каштановые волосы гладко причесанными на прямой пробор, и, хотя ее нельзя было назвать хорошенькой, доброта и живой ум придавали ей своеобразное очарование.

Полдник подали на длинном столе, покрытом бледно-зеленой скатертью. Слуги, среди которых была и Николь, украсили его букетами едва распустившихся роз в вазах. Альфред Пенсон отбросил свой молоточек и присоединился к Леоноре.

– Вы сама не своя после разговора с вашей горничной. Что-то случилось? – спросил он едва слышно.

– Моему супругу доставляет удовольствие меня мучить, – ответила молодая женщина таинственным тоном. – Но это не помешает мне быть у вас завтра утром.

– Надеюсь на это, в противном случае меня ждут смертные муки!

Этот короткий разговор остался незамеченным. Леонора стала любовницей судьи два месяца назад. Адюльтер придавал ее невеселому существованию некую перчинку, оттенок опасности и скандала, и она этим упивалась. Любовники встречались в Сен-Жироне, в роскошной квартире судьи на улице Вильфранш. Оправдываясь тем, что ей в одиночку приходится решать домашние дела, Леонора садилась в тильбюри[9] и в сопровождении Николь отправлялась в город. Пока госпожа любезничала со своим судьей, горничная делала покупки.

– Почему моих внуков оставили в детской? – внезапно громыхнул Оноре Лезаж. – Они могли бы поесть с нами!

– Отец, если это доставит вам удовольствие, я схожу за детьми, – предложила Клеманс.

– Но они, должно быть, еще спят, – возразила Леонора, бросая на свекра ледяной взгляд.

– Я видел, как Надин смотрит в окно в своей комнате, – сказал на это старый адвокат. – Эжен еще слишком мал, пожалуй, но Бастьен и Надин нас не обременят.

Гости стали переглядываться. Авторитет хозяина дома был непререкаем, и его желания исполнялись, даже если правила приличия диктовали обратное. Но Леонора была уже расстроена полученными от Николь новостями и не захотела уступать:

– Мсье, если вы желаете, чтобы мои сыновья приняли участие в трапезе, пошлите заодно и за Гильемом. Не болезнь удерживает его в беседке, о нет! Своим поведением он выражает нашим гостям неуважение, но вы на него за это нисколько не сердитесь!

Вздернув подбородок и уперев руку в изящно изогнутое бедро, она ждала ответа. Альфреду Пенсону, стоящему неподалеку, она показалась в этот момент особенно соблазнительной. Его затуманенный влюбленностью взор не замечал ни надменно искривленных пухлых губ Леоноры, ни наморщенного носа, слишком большого для ее лица, ни неприятного выражения маленьких ярко-голубых глаз под тяжелыми веками. Мысли уже перенесли его в завтрашнее утро, когда она, нагая, теплая и нежная, будет лежать под ним и упиваться его поцелуями.

– Гильем не ребенок, насколько мне известно, – последовал ответ Оноре Лезажа. – И если бы я был прикован к креслу на колесах, я бы поступал, как он, то есть не выставлял бы себя на обозрение здоровым людям!

Он порывисто встал и, рассерженный, направился к дому. Леонора едва заметно улыбнулась.

– Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетелями семейной сцены, мои дорогие друзья, но зато нам достанется больше торта!

Кузен Клеманс, который с некоторых пор торговал фарфором в Лондоне, не оценил ее шутки, а его супруга Эмили, ирландка по происхождению, покраснела и опустила голову. И только одна пара сочла возможным засмеяться – секретарь суда и его невеста. Однако от прежней веселости не осталось и следа, поэтому прием закончился раньше, чем ожидалось.

– Идем в мою спальню, Николь! – приказала Леонора, как только коляски гостей выехали за ворота имения, включая и кабриолет судьи, в который была запряжена большая серая лошадь.

Прошло полчаса, но они все еще оживленно обсуждали произошедшее в беседке, обуреваемые ненавистью к Анжелине.

– Мой муж просто боготворит эту простолюдинку! Он и словом о ней не обмолвился, пока мы не поженились, и вот теперь, когда мне пришлось претерпеть от этой чертовой повитухи столько унижений, выясняется, что он ее еще и обрюхатил!

– Вспомните, когда вы приехали сюда, в Сен-Лизье, мсье стал поднимать на вас руку. Когда вы мне признались в этом, у меня чуть сердце от жалости не разорвалось! Бить женщину!

– Я рада, что завела любовника. Альфред, по крайней мере, нежен со мной и относится ко мне очень бережно. А Гильем – он просто грубиян, мерзкое животное! Господь лишил его ног в наказание!

– Вспомните, мадам, как все было. Рассказывают, что он бежал по улице за этой повитухой и угодил под ноги лошадей, что тянули дилижанс. Если бы не она, ничего бы не случилось!

– Я все помню, Николь. Анжелина Лубе всюду сеет несчастья. Я должна отомстить за себя, слышишь? И мстить я буду только ей. Знаешь почему? Если будет плохо ей, это заставит страдать и моего мужа. Так что я убью сразу двух зайцев!

Леонора смахнула слезы ярости. О, как она жалела, что вышла замуж за Гильема Лезажа, поддавшись на уговоры матери и отца! Их первая встреча состоялась в Тулузе, на светском балу.

– Если бы только мы остались на моем родном острове! – проговорила она со вздохом. – Там я была счастлива! Благословенные месяцы встреч после помолвки, брачная ночь… Когда я объявила, что беременна, со мной носились, как с принцессой, даже сам Гильем. Он был так горд… А видела бы ты его в тот вечер, когда родился Бастьен! Господи, как же я любила его в те времена… И он тоже меня любил. А потом он захотел вернуться во Францию.