— Нет, ей нужен отдых. Папа, я не могу остаться с ней на ночь. Ты должен понаблюдать за ней. Как можно чаще проверяй, не горячий ли у нее лоб, и давай ей пить. Если ты решишь, что у нее поднялась температура, немедленно зови меня. Увы, я не уверена, что матка полностью очистилась. Скажи ей, чтобы она не волновалась, если снова начнется кровотечение. Я приду в шесть утра, возможно, раньше.

Анжелина говорила быстро, что выдавало ее тревогу.

— Я буду ухаживать за ней, — сказал Огюстен. — Возвращайся на улицу Мобек, к твоему малышу. Твоему крестнику, не так ли?

— Папа! Сейчас не время ссориться.

— Черт бы тебя побрал! Послушай меня и не ерепенься. Пока ты была там, с Жерменой, я все обдумал. Тебе понадобилось много мужества, чтобы родить одной в пещере и отдать сына кормилице. Если бы Адриена была жива, она простила бы тебя за эти прегрешения, а малыш был бы законнорожденным, поскольку твоя мать и я сумели бы найти виновного и заставить его жениться на тебе. Без Адриены я ничего не стою, я довольствовался тем, что просто ворчал и слишком много пил. В тот вечер я понял, что ты хотела сделать как лучше. Но честь спасена. Ты крестная Анри, у ребенка есть фамилия и наследство. Ты принесла себя в жертву. Разрази меня гром! Возможно, из-за меня! Ведь ты не хотела, чтобы я стыдился своей дочери.

— Да, в основном ты прав, папа, поскольку у меня часто возникало искушение уехать как можно дальше отсюда с моим ребенком. Но причина кроется не только в тебе. Эту жертву, как я тебе уже говорила, я принесла, чтобы иметь возможность учиться, стать повитухой, унаследовать ремесло мамы. Я поклялась на ее могиле, что стану повитухой, достойной ее.

Огюстен покачал головой. Во время их совместной жизни с Адриеной он страдал из-за частых отлучек жены, а теперь вот Анжелина шла по этому же пути.

— Какое будущее ты себе уготовила, дочь моя? — горестно спросил сапожник. — Ты могла бы выйти замуж за доктора Коста. Я никогда не буду спокоен, думая, как ты добираешься к своим пациенткам ночью или на рассвете, в снег или в проливной дождь.

Тронутая такой заботой своего сурового отца, Анжелина подошла ближе к нему.

— Ты простил меня? — робко спросила она.

— Я христианин, — торжественным тоном произнес сапожник. — И не мне тебя судить. Знай, что если бы ты сообщила мне, что ждешь ребенка, я не выгнал бы тебя из дома, как ты думаешь. Ты была бы под моей защитой. Ведь, кроме тебя, у меня никого нет. Мы уехали бы отсюда, продали бы дом на улице Мобек, а Анри стал бы моим внуком.

Железный обруч, сжимавший сердце Анжелины, вдруг разомкнулся, и она бросилась в объятия Огюстена.

— Папа, как я тебя люблю!

Потрясенный отец обнял дочь. Это хрупкое тело, содрогавшееся от рыданий, было частичкой Адриены, их предков по обеим линиям, а в нем были частички их сыновей, умерших так рано.

— Ты моя кровинушка, мое продолжение, а твой сын… мне не терпится взять его на руки, — сдавленным голосом признался сапожник. — С сегодняшнего дня ты с Анри и Розеттой будешь каждое воскресенье приходить к нам обедать. Я сошью ему красивые ботиночки, нашему малышу, потому что та обувь, которую покупает эта гугенотка у торговца, совершенно ему не подходит. У меня глаз наметан, сама знаешь!

Анжелина слушала отца, прижавшись щекой к его льняной рубашке, пропитанной крепким запахом голландского табака, который он курил. Она испытывала несказанное облегчение. Отец простил ее, и это было настоящим чудом. Она немного отстранилась, чтобы посмотреть на отца и проникнуться добротой, светившейся в его глазах. Наконец она робко поцеловала отца в щеку. Огюстен улыбнулся и снова обнял дочь.

«Значит, мы сможем все вместе жить в Доме ангела, — подумала Анжелина. — Теперь не может быть и речи о том, чтобы уехать из Сен-Лизье. Благодарю тебя, Господи! Скоро я увижу Анри сидящим на коленях своего деда. Я должна сообщить эту хорошую новость мадемуазель Жерсанде».


Повернув на улицу Нобль, Анжелина заметила свет в гостиной дома Жерсанды. Вероятно, Октавия и Розетта ждали ее возвращения. Анжелина ускорила шаг, довольная, но все еще не верящая в свое счастье. Когда она уже собралась уходить, отец поцеловал ее в лоб, и этот нежный поцелуй скрепил их примирение.

«Только бы Жермена поскорее поправилась! Господи, я сделаю над собой усилие и отныне буду звать ее мамой», — дала себе слово Анжелина.

Служанка открыла Анжелине дверь, приложив палец к губам, показывая тем самым, что нужно вести себя тихо, поскольку мадемуазель, Анри и Розетта спали.

— Идем на кухню, — прошептала она. — Я приготовила липовый отвар. Розетта спит с Анри в свободной комнате. Мадемуазель легла первой. А мне, как ты знаешь, не так уж трудно изображать из себя ночную птицу. Садись, а я погашу лампу в гостиной.

Дрожавшая от волнения Анжелина села за стол, на котором стоял подсвечник с зажженной свечой. Теперь она строила самые невероятные планы.

«Если мадемуазель купит Дом ангела, я смогу открыть клинику на втором этаже. Учитывая количество окон, в доме наверняка много комнат. Я напишу Филиппу, и он даст мне совет. Не знаю, смогу ли я управлять небольшим частным предприятием… Нет, только не Филиппу. Нельзя возобновлять с ним отношения, даже переписываться. Мадам Бертен, повитуха из больницы в Тулузе, вот кто мне поможет».

Октавия застала Анжелину погруженной в мечты, отрешенно смотревшей в одну точку с милой улыбкой на розовых губах.

— И о чем мечтает моя красавица? Возможно, о Луиджи?

— Нет, это не касается любви, вовсе нет. Сейчас я похожа на Перетту с горшочком молока из басни Лафонтена. Я строю воздушные замки в своем воображении.

— Зато сегодня вечером эти двое много говорили, мадемуазель и твоя Розетта. В следующий вторник они едут в Сен-Годан семичасовым поездом, с тобой, разумеется. Девчонка чуть не сошла с ума от радости, потому что она увидит свою сестру и привезет ей подарки. И братьям, конечно. Мадемуазель такая щедрая! Она дала кашемировую шаль для Валентины и несколько коробок с засахаренными фруктами, которые купила в Люшоне с лордом Брунелом.

— Вторник — это слишком рано, — сказала молодая женщина. — К тому же эта поездка больше не имеет смысла. Я теперь не хочу покидать город. Октавия, папа простил меня. Он хочет ближе познакомиться с Анри и будет ждать нас каждое воскресенье на обед. Я не могу разбить ему сердце, уехав отсюда. Нам нет необходимости осматривать дом в Сен-Годане. Мне больше нравится Дом ангела. Наши окна будут выходить на площадь с фонтаном, а значит, внутри все будет залито солнечным светом, как зимой, так и летом.

— Розетта будет разочарована, бедняжка. Она так радовалась, что сможет увидеть сестру! — Служанка вздохнула, подавая отвар Анжелине, которая с удовольствием вдыхала аромат липы, подслащенной медом. — Эта поездка немного развлекла бы мадемуазель. Сейчас она меня очень беспокоит. Я тайком наблюдаю за ней. Она часто подносит руку к груди, а губы при этом у нее кривятся. Если ее сын не захочет встретиться с ней, она, того и гляди, заболеет.

Анжелина согласилась с этим. Ей не хотелось расстраивать своих близких.

— Если в понедельник вечером моя мачеха будет чувствовать себя лучше, мы поедем в Сен-Годан, — уступила она. — Я ни с кем не хочу спорить. Что касается Луиджи, то я полагаю, ему нужно время, чтобы все обдумать. Он вернется.

Сен-Годан, вторник, 19 июля 1881 года

В костюме персикового цвета и с шелковым зонтиком Жерсанда де Беснак горделиво шла по променаду, находившемуся в верхней части Сен-Годана. Платаны дарили тень и прохладу, чем воспользовались владельцы трех кафе, открыв летние террасы вдоль бельведера, с которого открывался великолепный вид на отроги Пиренеев. Анжелина и Розетта в элегантных платьях шагали по обе стороны от старой дамы.

— Ну, малышка, ты не пойдешь с нами смотреть дом? — обратилась Жерсанда к Розетте.

— Нет, я боюсь задержать вас, если пойду к сестре ближе к вечеру. К тому же я уверена, что сейчас мне удастся избежать встречи с отцом.

Ни за что на свете Розетта не согласилась бы называть его «мой отец». Это притяжательное местоимение казалось ей отвратительным.

— Хватит и того, что я пообедала в ресторане. Черт возьми! Ну и пиршество!

— И все же обед был слишком сытным, — заметила Анжелина. — Вечером мне вполне хватит одного бульона.

Они еще немного поговорили о вкусе фуа-гра с трюфелями, поданного на тонких поджаренных тартинках, и белых грибах, служивших гарниром кутке, лоснившейся от жира.

— Меня просто очаровал десерт, — призналась Жерсанда, которой эта эскапада за крепостные укрепления Сен-Лизье придала бодрости. — Шербет, настоящий абрикосовый шербет! Вы понимаете, дети мои, что для этого было необходимо перевезти сюда огромные глыбы льда, добытые на горных вершинах? И этот лед едет до Тулузы или Бордо. Поистине, человечество весьма изобретательно!

Анжелина рассеянно слушала, радуясь этому дню, не похожему на другие. Высказав несколько возражений, она в конце концов согласилась поехать в Сен-Годан. Жермену не лихорадило, и она, похоже, шла на поправку. Если возникнет необходимость в услугах повитухи, то пациенткам следует обращаться к матроне из Ториньяна, славной и весьма сведущей женщине лет шестидесяти, как говорилось в записке, прикрепленной к воротам дома на улице Мобек.

Но все же было облачко, омрачавшее этот светлый день: отсутствие Анри. Анжелина говорила себе, что мальчик наверняка по достоинству оценил бы абрикосовый шербет, что он мог бы прокатиться на ослике, который возил желающих по эспланаде.

«Но мой малыш еще спит. К тому же в такую жару ему лучше находиться дома с Октавией и собакой», — успокаивала себя она.

С задумчивым лицом, на которое падала тень от соломенной шляпки, одетая в сиреневое муслиновое платье, с полупрозрачным фиолетовым шарфом на обнаженных плечах, Анжелина притягивала к себе взгляды мужчин. Ее волосы, заплетенные в тяжелую косу, казалось, ловили каждый солнечный лучик.

— Вы похожи на принцессу, мадемуазель Энджи, — выпалила Розетта. — Жаль, что вы не всегда так одеваетесь…

Молодая женщина улыбнулась. Слова Розетты скорее позабавили ее, чем польстили ей. Она знала, что это платье ей идет, но при этом не испытывала ни малейшего чувства тщеславия. Ее любимой одеждой по-прежнему оставался чистый белый или серый халат и головной платок.

— Ты тоже очаровательно выглядишь, — ответила Анжелина.

И это было правдой. Розетта надела юбку, на белом фоне которой красовались васильки и маки, и голубую блузку. Из кокетства она не стала заплетать в косы свои темно-каштановые волосы, которые сейчас блестели на солнце и мягкими волнами ниспадали на спину. Но больше всего в Розетте привлекало ее радостное выражение лица, глаза, светившиеся детской веселостью. Все вызывало у нее интерес. И скамейки в железнодорожном вагоне, и бродячие торговцы, и посуда в ресторане, и скатерть, и салфетки.

Жерсанда была очарована этой способностью восхищаться, которую не утратила Розетта, несмотря на все жизненные тяготы, несмотря на то, что она совсем юной познала нищету — как духа, так и тела. Она любовалась девушкой, походка которой выдавала ее возбуждение и воодушевление.

— Малышка, где живет твоя сестра? — спросила Жерсанда. — Постарайся не опоздать на поезд, он отходит в семнадцать часов. Энджи, будет лучше, если мы встретимся на остановке фиакра, который затем отвезет нас на вокзал.

— Не волнуйтесь, мадемуазель Жерсанда. Я скачу, как козочка. И знаю, как добраться до квартала дубильщиков. Сейчас я спущусь по лестнице, а потом пойду вдоль реки. Надо же, нотариус, который будет показывать вам дом, думает, что заполучил покупателей! Ну и хохма!

— Это невежливо! — заметила Анжелина. — Мы объясним ему, что решили купить другой дом, но все же хотим осмотреть этот.

— Да, но все же есть у меня одна мысль, — откликнулась Жерсанда. — Разве можно знать наперед, как все сложится? У меня есть свободные деньги. Если недвижимость мне понравится, я могу ее приобрести, а потом сдать за хорошую цену.

— Недвижимость? — удивилась Розетта.

— Так говорят о земле, здании, ферме, малышка, — рассмеялась старая дама. — Ну, беги к своей сестре! Ты взяла сладости и шаль?

Вместо ответа Розетта помахала черной кожаной сумкой, в которой лежали подарки.

— Бегу! До скорого! Я буду ждать вас у остановки фиакра перед ратушей!

Анжелина удержала Розетту за руку, чтобы поцеловать в щеку.

— Только будь осторожна! — попросила она девушку.

— Обещаю. Я прочту алфавит Валентине. Она удивится, что я стала такой грамотной.

Розетта удалилась, быстро семеня ногами в холщовых туфельках. Она была одета в наряды Анжелины, перешитые по ее размеру.