— Мне очень жаль тебя, моя бедная Октавия. Я полагаю, что он нарочно ведет себя так вызывающе.

— Разумеется. Я тоже не считаю его плохим парнем. Хорошо хоть, что ему нравятся его «апартаменты», как он говорит. Просторная комната на третьем этаже с видом на горы, которую так любил лорд Брунел… Мсье играет на скрипке.

Анжелина кивнула. Едва войдя в дом, она услышала звуки музыки. Поцеловав Анри, она направилась в гостиную, где Жерсанда раскладывала пасьянс на круглом столике.

— Мадемуазель, я так рада видеть вас здесь, за вашим любимым занятием… Какое прелестное платье! Я что-то его не припомню.

— Этот наряд я собиралась надеть на твою свадьбу с доктором Костом. Платье из шелка с жемчужной манишкой и вышитыми цветами… Чудо! Но теперь меня не интересуют все эти вещи, все эти наряды, драгоценности. Боже мой! Если бы ты знала, каким жестоким был сегодня утром Луиджи! Он посоветовал мне держаться до тех пор, пока мы не сходим к нотариусу и не оформим его наследство. Я долго плакала.

— Он действительно переигрывает! — возмутилась молодая женщина. — Ничто не оправдывает такое его поведение!

— Неважно, малышка. Мой сын вернулся и поселился в этом доме. Как только я подумаю, какой он красивый, как хорошо ему здесь, так сразу становлюсь больной от счастья. Пусть Луиджи решил мучить меня, но хочу заметить, что он сразу сделал выбор и поселился у меня, у своей матери. Я должна быть мужественной и доказать Луиджи, что люблю его всей душой, всем сердцем. Со временем он простит меня.

— Конечно он простит вас, будьте уверены.

Анжелина продолжала стоять, что смущало Жерсанду. Старой даме хотелось поговорить с Анжелиной за чаем, что стало уже традицией.

— Присядь, прошу тебя, — сказала Жерсанда. — Энджи, зачем ты рассказала Луиджи всю правду о себе?

— А разве я могла поступить иначе? Ему надо было объяснить историю усыновления Анри, то, как мы пришли к подобному решению. Теперь он презирает меня и стрижет нас всех под одну гребенку.

— Мы заставим его изменить свое мнение о нас, — заявила немного повеселевшая Жерсанда. — Боже мой, как я проголодалась! Позвони Октавии, пусть она принесет нам чай и печенье.

— Я скажу ей об этом перед уходом. Простите меня, мадемуазель, но я должна вернуться. Мне надо поговорить с Розеттой. В доме отца я отругала ее, потому что она дала Анри пощечину. Никак не пойму, почему она стала такой раздражительной. Когда она грустит, я вхожу в ее положение и ни в чем не упрекаю. Но если она и впредь будет срывать свое раздражение на моем ребенке, я этого не потерплю.

— Послушай меня, Энджи. Анри сейчас в том возрасте, когда все дети начинают капризничать. Порой он даже становится невыносимым, если мы не идем у него на поводу.

— Нет, тут дело в другом. Розетта набросилась на него без серьезного повода. В конце концов, ему только три года! Он беззащитный ребенок!

— Господи, что за суета! — простонала старая дама. — Иди и скорее возвращайся ужинать вместе с Розеттой. Возможно, Луиджи по достоинству оценит ваше общество, раз мое ему не нравится. Кстати, отныне его надо звать Луиджи, а не Жозеф.

— А! — Молодая женщина усмехнулась. — До чего же мсье привередливый! Вчера вечером он утверждал, что стал Жозефом де Беснак. Заметьте, мадемуазель, если мой маленький Анри капризный, то ваш сын еще капризнее. А ведь ему больше тридцати лет!

Произнеся эту гневную тираду, Анжелина повернулась к старой даме спиной и вышла из гостиной. Благодетельница Анжелины лишилась дара речи от изумления.


Розетта слушала звон колоколов Сен-Лизье. Колокола собора словно отзывались на басы колоколов колокольни. В соседних деревнях тоже били колокола. Было шесть часов вечера.

Этот веселый концерт убаюкивал Розетту. Сидя на склоне холма, она любовалась вершинами Пиренеев, неровная линия которых словно разрезала темно-лиловое небо. Чуть дальше, с севера, со стороны бескрайней равнины плыли черные тучи, рассекаемые серебристыми молниями.

«Гроза обойдет нас стороной. — Розетта вздохнула. — Очень жаль!»

У Розетты возникло желание броситься в Сала, но река сильно обмелела. Возможно, зимой, когда течение становилось бурным, девушка поддалась бы искушению. Но сейчас ее обуревали сомнения. «Я не могу причинить такое горе мадемуазель Энджи. Если мое тело найдут на скалах, как тело ее несчастной матери, мадам Адриены Лубе, она будет слишком сильно страдать, моя хозяйка», — думала Розетта, жуя соломинку.

После побега Розетта вновь стала называть Анжелину своей хозяйкой, поскольку та повела себя с ней именно как хозяйка.

«Разумеется, я больше ей не сестренка! Не надо было бить малыша. Где это видано: служанка бьет сына своей хозяйки!» Розетта уже сожалела о своем поступке. Тяжело вздохнув, она расправила подол юбки. Серая с розовыми цветочками юбка из легкой ткани разорвалась в двух местах, когда Розетта пробиралась сквозь заросли ежевики на вершине холма.

— Ну и плевать, — сказала Розетта вполголоса. — Я больше никогда не буду такой кокетливой… Она растоптана, моя молодость!

И Розетта сорвала с головы белый ситцевый чепец, чтобы вытереть пот, стекавший со лба.

— Будет лучше, если я пойду ко всем чертям. О, если бы я знала, где сейчас мой братишка Реми, я забрала бы его, и мы вдвоем, только с ним вдвоем, отправились бы бродить по дорогам.

Реми был старшим из братьев Розетты. Когда Реми исполнилось восемь лет, его отдали в подпаски, хотя у него не было даже сабо. Мальчик часто болел, плохо питался, всегда ходил в рваной одежде. Велика была вероятность, что он не выживет в суровом горном климате.

— Честное слово, надо всей нашей семьей висит проклятье! — вдруг выкрикнула Розетта.

Лицо ее стало суровым, губы задрожали. Она растерянно смотрела на крыши Сен-Лизье, на зубчатую башню монастыря. Розетта считала, что могла бы стать счастливой в этом городе, научиться читать, спала бы, не опасаясь, что в ее кровать залезет отец, как залез он в кровать Валентины, когда у той едва начала расти грудь.

— Он поимел меня, это дерьмо! — Розетта выругалась. — Теперь из-за него я больше не могу вернуться к мадемуазель Энджи. Нет никаких сомнений, что она разлюбила меня и с позором выгонит из дома.

Проклиная судьбу, девушка покачала головой. Еще несколько часов назад смерть казалась ей избавлением, но теперь ей не хватало смелости покончить с собой.

— Черт возьми! У меня нет веревки, и я не могу повеситься, — насмешливо произнесла вслух Розетта. — Единственное, что я могу сделать, — это уйти отсюда.

Розетта встала, поправила юбку и пошла по узкой тропинке, вьющейся вдоль пастбища. На нее смотрели овцы, лежавшие в тени дуба. Девушка шла быстро и разговаривала сама с собой:

— Я наймусь работать на ферму или на завод в Тулузе. Мадемуазель Энджи не будет за меня стыдно, и она больше не станет плакать из-за меня. А как она рассердилась! Она никогда не говорила со мной таким тоном, никогда… Так мне и надо! Зачем было трогать ее малыша?

Загрохотал гром, молния пронзила небо. Тут же раздался второй раскат грома, глухой, внушающий ужас. Гроза приближалась. Вскоре с неба стали падать крупные теплые капли, сначала редкие, потом все более частые.

Розетта восприняла грозу как благословение. Она, радостно размахивая руками, принялась бегать по полю. Когда она была маленькой девочкой, взрослые говорили ей, что она при грозе не должна ни бегать, ни размахивать руками, поскольку в нее может попасть молния.

Но сейчас Розетту это ничуть не беспокоило. Она словно бросала вызов разбушевавшейся стихии в надежде, что та вырвет ее из мира живых.

Сен-Лизье, в тот же день

Анжелина бежала под проливным дождем по улице Нобль. Она искала Розетту в доме, на чердаке, в мастерской сапожника, в конюшне — одним словом, везде. Она даже сбегала на соседнюю улочку и, перегибаясь через крутые уступы скалы, звала девушку, полагая, что та спряталась в заброшенном саду.

Теперь, обезумев от волнения, Анжелина упрекала себя за то, что обошлась так грубо с Розеттой, которую любила как сестру. «Господи, сделай так, чтобы она оказалась у мадемуазель! Пусть я сразу же увижу ее, едва войду в дом… Нет, пусть я услышу ее голос, пусть она будет в кухне с Октавией! Так надо!»

Но чуда не произошло. Служанка с изумлением открыла дверь.

— Да ты вся промокла! О чем ты думаешь? Почему ты не надела плащ и не взяла зонтик? А где Розетта? Мадемуазель сказала мне, что вы придете вдвоем.

— Господи! Так Розетта не у вас? Октавия, она ушла из-за меня.

— Ушла, ушла… И куда? Куда она может пойти? Да она пошла погулять, ее застигла гроза и малышка где-нибудь спряталась.

— Возможно, — прошептала молодая женщина.

Появился Луиджи. Он бесшумно спустился по внутренней лестнице со второго этажа. На нем была просторная белая рубашка с широкими рукавами, волосы он собрал в хвост на затылке. Луиджи приветствовал Анжелину кивком, хотя был очень рад ее видеть.

— Похоже, вы чем-то взволнованы, — сказал он.

Смущенная Анжелина кивнула, растерянно глядя по сторонам.

— Это из-за Розетты. Я не знаю, где она. Приехав домой от отца, я поставила Бланку в конюшню, а в дом не заглянула, уверенная, что Розетта там. Но ее нет!

— О, пустяки! — воскликнул Луиджи. — Прелестная девушка ее возраста имеет право на свободу, особенно по воскресеньям.

— Вы плохо ее знаете! — вспылила Анжелина. — Розетта никогда не уходит, не предупредив меня. Просто я отчитала ее, обошлась с ней грубо сегодня.

Смутившись еще больше, Анжелина рассказала о том, что произошло в доме ее отца. На эту исповедь ее толкнула бессознательная тревога, ей казалось, что искреннее признание поможет противостоять судьбе.

— Не стоит нервничать, Энджи, — проворчала Октавия. — Сегодня у Розетты было плохое настроение. Послушай, в полдень она даже отказалась брать малыша на руки. Кроме того, не надо потакать ей, нельзя, чтобы она думала, что может своевольничать. Если бы не ты, она до сих пор просила бы милостыню. Ты правильно сделала, что отругала ее. Нет, дать малышу пощечину! Где это видано!

Луиджи пожал плечами, а потом сурово произнес:

— У вашего малыша, судя по всему, скверный характер. Если уж нельзя наказывать капризного сорванца… Впрочем, теперь ясно, в кого пошел этот парнишка!

— Что вы хотите этим сказать? — возмутилась Анжелина. — Мне кажется, что я терпеливая и совсем нетребовательная.

— О! Он же не родился от Святого Духа, ваш дорогой Анри. У него есть отец, как и у всех остальных.

Измученная Анжелина не удостоила Луиджи ответом и направилась в гостиную. До Жерсанды доносились обрывки разговора, и она спросила молодую женщину, едва та вошла в комнату:

— Если я правильно поняла, ты ищешь Розетту? Не волнуйся. Она вернется до наступления ночи. Она обиделась и поэтому решила немного пройтись. Она уже не ребенок! Мы часто обращаемся с ней как с девочкой, но в таком возрасте ты уже родила своего малыша.

— Да, вы правы. И я поехала в Бьер на ослице через ущелья Пейремаля, пользующиеся дурной славой. Моего отца это всегда беспокоило, а у меня вызывало смех. Я ошибалась… Мадемуазель, я так волнуюсь! Розетта загрустила после того, как навестила свою сестру. А я таким резким тоном отправила ее на улицу Мобек! Я обошлась с ней как со служанкой, о чем очень жалею. Для меня она член семьи.

Стоя на пороге гостиной, Луиджи прислушивался к разговору. Потом он с беззаботным видом сделал шаг вперед. В его глазах сверкали ироничные искорки.

— Это вам свойственно, Анжелина. Вы часто бываете несправедливой, втаптываете людей в грязь. Уж я-то знаю!

— А, это вы! Этот разговор вас не касается. К тому же я принесла вам извинения, причем самые искренние. Как долго еще вы собираетесь попрекать меня моими прошлыми ошибками?

— Все, что происходит под этой крышей, касается меня. Я у себя дома, в отличие от вас.

Жерсанда пристально смотрела на разложенный пасьянс. Она не осмеливалась возражать, боясь противоречить своему вновь обретенному сыну.

— В таком случае я ухожу! — воскликнула Анжелина. — Я подожду Розетту на улице Мобек! Я хотела найти поддержку, немного успокоиться, но я ошиблась адресом.

— Энджи, не волнуйся ты так, — умоляюще сказала старая дама.

Но уязвленная Анжелина уже бежала к выходу. Вскоре хлопнула входная дверь.

— Э! Да своими криками вы разбудите малыша! — проворчала Октавия. — Правда, это сокровище спит без задних ног.

Луиджи был разочарован. Он считал Анжелину более стойкой. Хотя нет, его расстроил ее внезапный уход. Уже само присутствие Анжелины доставляло ему удовольствие, хотя они и продолжали обмениваться колкостями.