— Ада! Скажете тоже! Согласен, некоторые люди живут бедно, но и им иногда улыбается счастье.

— Для Розетты это был ад, — резко оборвала его Анжелина, не собиравшаяся рассказывать о преступлении кровосмесительства, до которого опустился отец девушки. — Впрочем, вас это не касается, мы ведь не в доме де Беснаков. Я свободна в своих поступках и действиях.

Луиджи не сумел скрыть свои чувства. Он счел смешной эту игру в глав семейств.

— Прошу прощения, — поспешно сказал он. — Мне не следовало говорить вам об этом. Но мы беседовали о Розетте. Вероятно, в Сен-Годане что-то очень опечалило ее… Ладно, поделаюсь с вами своими соображениями. Сегодня вечером Октавия прочитала нам крупный заголовок в газете. Речь шла о женщине, найденной мертвой в квартале дубильщиков. Соседи забеспокоились, когда почувствовали трупный запах. А если это сестра Розетты? Она увидела ее мертвой и в испуге убежала. Это могло бы объяснить, почему она все время плачет тайком и так ведет себя. Только я говорю вам о своих предположениях, поскольку должен признаться, что Розетта рассказывала мне о Валентине как о живой, но…

— Что «но»?

— Я отметил одну деталь. Едва она произносила имя сестры, как ее голос начинал нервно дрожать. Музыкант всегда замечает малейшие нюансы в голосе собеседника, которые выдают сильные эмоции, пусть даже тот пытается их скрыть, приглушить…

— Нет, Луиджи. У вас слишком буйное воображение. Нет, Розетта не стала бы скрывать от меня смерть Валентины. Зачем ей это делать? И где в таком случае ее отец и братья? О! Посмотрите туда! Мне показалось, что на кладбище кто-то прячется.

— Я тоже заметил, но это довольно дородная женщина, а не юная барышня.

Анжелина привстала и внимательно посмотрела на главную аллею, по обеим сторонам которой находились могилы.

— Вы правы, это не Розетта. Поезжайте вон той дорогой. Она взбирается на соседний холм и ведет в деревню Монжуа.

— Я предпочел бы никуда не сворачивать, а ехать прямо в Сен-Жирон.

Молодая женщина согласилась. Слова Луиджи пробудили в ней тревогу. Она лихорадочно размышляла. «Розетта перестала петь, она больше не смеется. У нее явно тяжело на душе. А вдруг именно то, что предположил Луиджи, и сделало ее несчастной? Ничего удивительного, если бедняжка увидела свою сестру мертвой… Нет, нет, я не верю! Она сказала бы нам об этом, мне и мадемуазель. Квартал дубильщиков… Да там живет много народу!»

— В статье наверняка написано, кто эта женщина, — сказала Анжелина.

— Не знаю. Октавия сожгла страницу после того, как прочитала заголовок. Впрочем, это нетрудно проверить. Напишите в жандармерию Сен-Годана, укажите, что состоите в родстве с женщиной, найденной в том квартале, и они вам ответят.

— Да, я сразу же напишу письмо, как только вернусь домой. Благодарю вас, я должна во всем разобраться. Господи! Это ужасно, если Валентина умерла!

Они замолчали. Их обоих обуревали мрачные мысли. Из-за темноты поиски становились все более затруднительными. Луиджи вернулся в город и объехал площадь с фонтаном.

— Расспросите монахинь богадельни. Розетта могла укрыться там, — сказал он.

— Только не она. Я знаю ее лучше, чем вы. Она отнюдь не набожная и опасается монахинь. Как же нам ее найти? Она может прятаться в лесу и не откликаться на наш зов. Сейчас уже поздно. Если она шла быстро, то вполне могла дойти до Монжуа и даже до Гажана. А дальше на многих гектарах раскинулись леса и долины.

— А еще она могла сесть на поезд. У нее были деньги?

— Возможно. Луиджи, поехали на вокзал. Я расспрошу железнодорожников и кассира.

Луиджи, натянув вожжи, пустил Бланку рысцой по песчаной дороге, которая вела в соседний город, расположенный примерно в трех километрах от Сен-Лизье. Ни Анжелина, ни он не заметили, что овчарка исчезла.


Через три часа, вновь проехав через лес, раскинувшийся к востоку от города, они вернулись на улицу Мобек. Дом был мрачным, с темными окнами.

— Боже мой, ее еще нет! — запричитала Анжелина. — А я так горячо молилась на обратном пути! Я говорила себе, что увижу огонек свечи, что Розетта выйдет навстречу, удивленная моим отсутствием. Как мне отблагодарить вас, Луиджи? Если бы не вы, я не отважилась бы совершить эту поездку, расспросить стольких людей.

— Ерунда, — ответил Луиджи. — Пусть я совсем немного знаю Розетту, но при общении она меня весьма впечатлила. Духовно мы очень близки. Как она прекрасно пела! Она прямолинейная, веселая, забавная, очаровательная, свежая… Ну, была до поездки в Сен-Годан.

Несмотря на тревогу, Анжелина почувствовала укол ревности, словно ее лишали любимого сокровища.

Луиджи так настойчиво ухаживал за ней, делал высокопарные комплименты, а теперь он, казалось, был озабочен только судьбой Розетты. Но Анжелина тут же упрекнула себя. «Это доказывает, что у него доброе сердце, что он преданный, заботливый», — подумала она. Такие же качества были свойственны и Розетте. Едва Анжелина осознала это, как еще больше загрустила.

Терзаемая угрызениями совести, опечаленная, Анжелина расплакалась.

— Мне так жаль! — бормотала она. — Все произошло по моей вине. Как бы мне хотелось сжать Розетту в своих объятиях, подбодрить ее!

— Возможно, ваша овчарка приведет Розетту, ведь она исчезла, — предположил Луиджи, тронутый слезами Анжелины.

— И это тоже моя вина. Если бы я заметила, куда побежал Спаситель, мы могли бы последовать за ним.

Молодой человек не устоял перед искушением. Он осторожно обнял Анжелину и приласкал ее так, словно она была ребенком.

— Полно, полно! Розетта вернется, я в этом уверен. Она еще будет печь булочки в этой печи и гладить ваши блузки, распевая во все горло.

— А если с ней случилось нечто ужасное? — Анжелина всхлипнула, прижимаясь к Луиджи.

— Надо надеяться на лучшее. Ну, успокойтесь. Выходите из коляски. Я распрягу Бланку, дам ей сена и воды. Я вас догоню… У вас есть чем перекусить? Я так проголодался!

Анжелина поспешила зажечь керосиновую лампу, стоявшую на буфете, а также две свечи: одну на полке, висевшей над раковиной, вторую — на столе. В кухне царил образцовый порядок, что только усилило душевную боль Анжелины.

«Розетта пожарила сало. Она знает, что я люблю его холодным и с хрустящей корочкой, особенно в салатах. Хлеб завернут в чистое полотенце. Розетта, где ты?»

Погруженная в свои мысли, Анжелина вдруг вспомнила, как была разочарована, когда узнала, что девушка ничего не взяла с собой. И вновь она попыталась найти приемлемое решение. «Она убежала, простившись с моим отцом. Сюда она не заходила, раз ничего не взяла. В ее комнате лежит платок, который она так любит, — желтый с красными вишнями, и книга, в которой она ищет знакомые буквы. Это из-за меня она почти обезумела! Ведь я так дурно с ней обошлась! Как же она теперь вернется?»

Луиджи нашел Анжелину сидящей, с закрытым руками лицом, перед тарелкой с сыром, ломтями хлеба и чашкой со сливами.

— Вы все еще плачете? — спросил он.

Анжелина опустила руки и посмотрела на него глазами, опухшими от слез.

— Я пытаюсь перестать плакать, — сказала она, — но ничего не получается. Я все сильнее беспокоюсь о Розетте. Я убеждена, что она тайком страдала, а я была слепой, глухой, эгоистичной.

— Это всего лишь часть проблемы, — хмуро согласился Луиджи. — Сейчас уже глубокая ночь. Бесполезно продолжать поиски.

— Хотите вина? — предложила Анжелина.

— Нет, спасибо. Я немного поем и вернусь на улицу Нобль. Должно быть, Октавия не спит, ждет, чтобы открыть мне дверь, я не взял с собой ключ. Я не привык к замочным скважинам, да и вообще к домам. Многие удивлялись, когда я им говорил, что спал под открытым небом, у подножия дерева или в сенном сарае, но мне это нравилось! Свобода не имеет цены. Я все спрашиваю себя, как долго смогу быть узником по собственной воле, подчиняющимся ритму трапез и чаепитий.

Анжелина смотрела, как Луиджи режет на маленькие кусочки овечий сыр, кладет на них кусочки хлеба, а потом с удовольствием ест. Суровый и в то же время пленительный голос Луиджи подбадривал ее, прогонял тревожные мысли.

— У Долорес, — продолжал Луиджи, — я был прикован к постели из-за вывиха или, возможно, перелома щиколотки. Тамошний доктор был не очень-то сведущ в таких делах. Я ужасно скучал. К счастью, эта очаровательная особа умела меня развлечь, едва наступала ночь. Я говорю о Долорес, а не о враче.

И вновь молодая женщина почувствовала укол ревности.

— Вы закрыли ворота? — сухо спросила она.

— Я оставил их приоткрытыми. Для собаки… Боже, до чего вы иногда бываете холодной!

— Простите. Но когда вы говорите о других женщинах с нежностью или симпатией, мне становится больно. Меня же вы презираете. Ввиду отсутствия любви я дорожила вашей дружбой. Я и этого лишилась, поведав вам о своем прошлом. По сути, исключая мое ремесло, я иду от поражения к поражению. Гильем предал меня, испоганив мою молодость, воспользовавшись моей неопытностью. Я могла бы выйти замуж за знаменитого врача, но он тоже отверг меня, поскольку я не хотела ему лгать. Розетта скрашивала мое одиночество, но я вынудила ее уйти. Что касается мадемуазель Жерсанды, то теперь она живет только ради вас, своего сына.

— Этого надо было ожидать. Но вы забываете одну важную деталь. Ваш отец простил вас, он вновь распахнул перед вами дверь своего дома и свое сердце. Это не так уж плохо — иметь снисходительного отца. Мне хотелось бы знать своего отца, этого комедианта со смуглым лицом, достаточно соблазнительного, чтобы завоевать сердце такой красивой аристократки, как моя мать.

Луиджи встал и принялся ходить по комнате. Он хотел бы прижать Анжелину к себе, жадно вдыхать сладкий аромат ее плоти и волос. Это не было обыкновенным мужским желанием. Луиджи в этот момент испытывал нежность и жалость к ней, поскольку она говорила правду. Гильем Лезаж растоптал ее юную жизнь. Что касается Филиппа Коста, акробат слишком мало о нем знал и поэтому не брался судить этого человека.

— Этот доктор никогда больше не искал встречи с вами? — спросил Луиджи.

— Он прислал мне письмо, в котором просил прощения и выражал готовность переосмыслить наш разрыв, — прошептала Анжелина. — Но я больше не хочу выходить за него замуж, особенно после того, как он поступил со мной. Я была так счастлива здесь с Розеттой, я получила диплом, я могла заниматься практикой! С тех пор я ничего не знаю о нем. Он прислал мне на Пасху поздравительную открытку — знак вежливости, только и всего.

— Черт возьми! Напишите ему, попытайте счастья! Как вы можете делать выбор в пользу трудовой жизни, за которую платят один раз из четырех, да еще курами, как вы сами мне говорили! Вы станете образцовой женой врача, элегантной, состоятельной, уважаемой дамой.

Слова Луиджи возмутили Анжелину. Он действительно не питал к ней никаких чувств, иначе не стал бы уговаривать выйти замуж за другого мужчину. Не владея собой, Анжелина вскочила и подбежала к акробату.

— Я вообще не собираюсь выходить замуж! — выкрикнула она. — Вы такой же, как они, как Гильем, как Филипп! Любитель заговаривать зубы и признаваться в любви, хотя на самом деле вы хотите только одного: обладать моим телом! Что еще делать со старой девой? В вас нет ни грана искренности, ответной страсти! Я не лукавила, я действительно верила Гильему. Я не сомневалась в том, что он спасет меня от бесчестия, что мы будем счастливо жить вместе с нашим сыном. Уходите! Убирайтесь из моего дома! Идите, продолжайте мучить вашу несчастную мать своими нападками и своей непримиримостью! Слышите? Уходите! Уходите!

Анжелина бросилась в коридор, ведущий к лестнице. Быстро поднявшись по ступенькам, она заскочила в свою комнату и заперлась на два оборота ключа, задыхаясь от рыданий, отчаяния и неверия.

Руины донжона Монтескьё-Авантем, на следующее утро

Солнце вставало под пение птиц. Наступал серый, туманный рассвет. Остывший воздух пропитывал влажную землю запахом сена. Розетта, открыв глаза, с удивлением увидела, что находится среди стен, увитых ежевикой и плющом с темно-зелеными листьями. Но она тут же вспомнила, как пришла к этим руинам, скрывавшимся между столетними дубами и соснами. «Да, я нарвала папоротника, целую охапку папоротника, и сделала из него постель».

Глядя между стволов деревьев из своего укрытия, она различила колокольню деревни, расположенной по ту сторону холма. Возле церкви виднелось небольшое кладбище. Чуть дальше, на лугу, паслись овцы — белые силуэты на зеленой траве.

«Интересно, где это я?» — задала себе вопрос Розетта.

Она шла наугад по тропинкам, вьющимся среди оврагов и бугров, узких лощин и скалистых холмов. Более трех часов она блуждала, часто меняя направление. Густая листва защищала ее от дождя. Когда она выходила к ручью, сразу же утоляла жажду.