— Я видела ее мертвой, мою сестренку, со странным цветом лица, — призналась Розетта. — Я, конечно, сглупила, ничего не сказав об этом мадемуазель Энджи. Но я тогда просто не могла! Все было так ужасно!

Розетта перекрестилась, а потом расплакалась. Бездонная нежность, которую она прочитала во взгляде акробата, лишила ее мужества сдерживать слезы.

— Поплачь, моя малышка, поплачь, — шептала Анжелина, прижимая Розетту к себе.

При определенных обстоятельствах слова не в состоянии передать испытываемые чувства. Луиджи предпочел молча смотреть на двух обнявшихся молодых женщин.

— Похоже, я причинила вам много беспокойства, — пробормотала Розетта. — Обещаю, я больше не буду!

Теперь Розетта улыбалась сквозь слезы. Луиджи широко улыбнулся ей такой лучезарной, такой прекрасной улыбкой, что Анжелина вновь почувствовала, как в ней проснулась ревность. Она могла бы обожать этого мужчину, почитать его, отдаться ему телом и душой, если судьба не распорядится иначе. Ее захлестнула волна любви.

«Он никогда мне так не улыбался! Никогда! — сказала себе Анжелина. — И я думаю, что он никогда так не улыбнется мне. Вероятно, Розетта вызывает у него глубокие чувства. А меня он просто хочет, только и всего».

Уверенная, что больше нет никакой надежды снискать милость акробата, Анжелина решила сосредоточить все свое внимание на Розетте, которую отныне она будет еще сильнее любить, а также воспитывать.

— Луиджи, не хотите ли ежевичного пирога? — любезно предложила Анжелина.

— Охотно, дорогуша, — соблаговолил принять ее предложение Луиджи. — Скажу вам откровенно, с утра я приходил в ваш дом несколько раз. После обеда сюда наведывалась Октавия. Мы все там, на улице Нобль, очень волновались. Я даже ничего не мог есть. А вот теперь у меня проснулся волчий аппетит.

И Луиджи зарычал, обнажив белоснежные зубы. Розетта рассмеялась и поспешила отрезать ему кусок пирога.

— Держите, мсье волк! — воскликнула она.

Анжелина тоже развеселилась. Она решила откупорить последнюю бутылку сидра, которую подарил ей муж одной из пациенток и которая сейчас стояла в холодке под лестницей. Вскоре они, руководимые Луиджи, уже чокались.

— За музыку и за двух самых красивых барышень города! — провозгласил он. — И за мою погибель, поскольку я, сын ветра, принц дорог, скоро войду во вкус семейной жизни, если со мной и впредь будут так любезно обращаться.

— Да, мы образовали бы странную семью, — откликнулась немного захмелевшая Розетта. — Мне хотелось бы иметь старшего брата, похожего на вас, мсье Луиджи. Можно сказать, что мадемуазель Жерсанда будет нашей бабушкой, Энджи и моей. Но останется вашей мамой. А краснощекую Октавию мы будем считать тетушкой. Кузеном станет собака, славный огромный Спаситель.

С натянутыми, как струны, готовые лопнуть, нервами, девушка смеялась, но в ее голосе уже слышались рыдания.

— А кто сыграет роль отца? — на свою беду спросил Луиджи.

— Нам не нужен отец! — резко оборвала его Розетта, смотря в никуда. — Это ни на что не пригодно, уверяю вас.

— Замолчите оба! — потребовала Анжелина. — Малышка, успокойся, ты вся дрожишь. Ты измотана.

— Нет, ему надо все объяснить, нашему мсье Луиджи. Одно дело отцы, как ваш, э… Ну вот, отцом будет мсье Огюстен.

Акробат озадаченно посмотрел в фиолетовые глаза Анжелины. Она опустила голову и прошептала:

— Мне кажется, сидр был слишком крепким. Луиджи, вам лучше уйти. Успокойте Жерсанду. У меня нет сил выходить из дома.

— Но вы находите их, когда вас зовут к вашим пациенткам, — заметил Луиджи. — Надеюсь, в ближайшее время ваши услуги не понадобятся. Вы выглядите уставшей. Барышни, спешу выполнить свою миссию. Но, если вас это заинтересует, знайте: сегодня я сочинил одну мелодию. Мне хотелось бы узнать ваше мнение о ней.

— Приходите завтра утром вместе со скрипкой, — предложила Анжелина.

— Или нанесите мне визит до ужина, — отозвался Луиджи, пристально глядя на Анжелину. — Иначе ваш херувим за весь день не получит ни одного материнского поцелуя. Энджи, надеюсь, вы не забыли про Анри?

И Луиджи скорчил смешную гримасу, перечеркивавшую все его упреки.

— Мы придем, — пробормотала Розетта. — Я хочу чмокнуть малыша и мадемуазель Жерсанду. И Октавию, в общем, всю мою семью.

— Мы придем, — подтвердила Анжелина. — Я провожу вас и запру ворота на ключ.

Анжелина испытывала необходимость побыть несколько минут с Луиджи наедине, и этот предлог казался ей самым подходящим.

Но сумела ли она обмануть акробата? Он в задумчивости медленно пересек двор.

— Было бы справедливо, если бы вы подробнее рассказали мне о смерти Валентины, — сказал он, дойдя до конюшни. — Что произошло…

— Аборт с фатальным исходом, — тихо призналась Анжелина. — Ничего не говорите об этом ни своей матери, ни Октавии. Ради Розетты. Девушка потрясена до глубины души. Я знаю, что она не хочет об этом говорить, тем более слышать, как мы обсуждаем эту тему.

— Боже, какое несчастье! — прошептал Луиджи.

Он впервые взывал к Богу, но Анжелина не стала говорить ему об этом. Она чувствовала, что он огорчен, ошеломлен.

— Полагаю, это произошло по вине такого мужчины, какого вы описали, — эгоистичного, прежде всего стремящегося удовлетворить свое желание? Он ведь бросил ее?

— Вы так добры к Розетте! Вам я могу сказать правду. Все произошло по вине их отца.

Вполголоса Анжелина рассказала, при каких жутких обстоятельствах она познакомилась с Розеттой.

— Я хотела донести на него, но, по словам Валентины, тогда они погрузились бы в беспросветную нищету, поскольку этот подлец все же приносил домой деньги.

— Черт возьми! Этот мерзавец заслуживает, чтобы его вздернули высоко, да на короткой веревке! Теперь я понимаю, почему возмутилась Розетта, когда я произнес слово «отец». Наверняка бедная крошка часто проклинает своего отца. А если он напал на нее?

У Луиджи перехватило дыхание. От отвращения его глаза чуть не вылезли из орбит.

— Нет, слава Богу! Розетта сумела от него сбежать. После этого я встретила ее в Люшоне тем холодным утром. Она просила милостыню на паперти собора.

— Какая вы добрая, преисполненная сочувствия! — прошептал Луиджи, что очень удивило Анжелину.

Он погладил Анжелину по щеке, а затем, вдруг побледнев, вышел за ворота и быстро зашагал по улице Мобек. Анжелина провожала его взглядом. Потом она робко провела рукой по лицу, словно собирая невидимый отпечаток этой нежданной ласки.

Улица Нобль, вечером

Несмотря на розоватый сумеречный свет, заливавший гостиную, Октавия зажгла свечи. Стол, покрытый белой скатертью, был сервирован на пять персон. Хрустальные бокалы сверкали. Анжелина, с помощью Розетты уложившая Анри спать, задержалась в коридоре и взяла девушку за руку.

— Вот видишь, я была права. Мой малыш очень обрадовался, увидев тебя! Для него это стало настоящим праздником. Я даже немного приревновала тебя к нему.

— Да, это так. У меня сразу потеплело на сердце. К тому же мы здесь поужинаем. Похоже, эта идея пришла в голову мсье Луиджи. Мне Октавия сказала. И она будет сидеть с нами за столом, хотя ей это и не нравится.

— Если он попросит мадемуазель Жерсанду ходить на руках, она, невзирая на свой возраст, сумеет это сделать, — прошептала Анжелина, пребывавшая в радостном настроении.

Поцелуй, а теперь и ласковое поглаживание по щеке подействовали на Анжелину как очень эффективное лекарство. На данный момент этого было вполне достаточно, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.

— Как я рада! Вы становитесь еще красивее, когда улыбаетесь. Правда, я слежу за своей речью? Вы видите?

— Нет, но я слышу. И я поздравляю тебя.

Они подошли к старой даме, сидевшей за своим любимым круглым столиком. Окна гостиной были широко распахнуты. Вместе со свежим воздухом в комнату врывались пронзительные крики ласточек, неустанно порхавших над крышами.

— Мои дорогие крошки! — воскликнула Жерсанда. — Сегодня благословенный, праздничный вечер. Подумать только! Мы ужинаем все вместе! Октавия обещала устроить настоящий пир. Будет соте из кролика, приправленное петрушкой, маслом и уксусом, и ванильный флан. Я почувствовала безмерное облегчение, когда Луиджи сообщил мне, что вы вернулись, и та и другая! Розетта, ты должна поведать нам о своих приключениях. Энджи успела мне сказать, что ты ночевала среди руин. Да садитесь же…

— Я бегала при грозе, — сообщила Розетта. — И даже не обращала внимания на раскаты грома и молнии.

— Мы выпьем шампанского в твою честь, — пообещала Жерсанда. — Смотрите, а вот и наш музыкант!

Луиджи появился на пороге комнаты, держа в руках скрипку. Его черные волосы были чистыми и аккуратно уложенными. Однако он не надел рубашку, словно бросая вызов присутствующим.

— Дамы, — заговорил Луиджи, — прошу вашего внимания. Анжелина, не потревожу ли я сон вашего ребенка, если сейчас сыграю мелодию, сочиненную мной?

— Он так и не заснул, и я полагаю, что музыка убаюкает его. Анри очень капризный, но он любит музыку и песни, — лукавым тоном ответила Анжелина.

Октавия вышла из кухни, держа в руках тряпку. Лицо ее раскраснелось, поскольку от дровяной печи исходил сильный жар. Служанка прислонилась к косяку двери.

Слегка улыбнувшись, Луиджи направился к камину. Склонив голову, он прижал подбородок к инструменту и поднял смычок. Едва раздались первые звуки, навевающие меланхолию, Жерсанда чуть не заплакала. Сначала звуки скрипки были нежными, чарующими, потом вдруг стали пронзительными, мощными. Аккорды звучали все громче и громче. Душераздирающая тоска уступила место проблескам радости и надежды. Служанка даже начала притопывать в такт правой ногой.

Восхищенная Розетта принялась раскачиваться на стуле. Что касается Анжелины, то она, закрыв глаза, погрузилась в мечтания. Из всех женщин, собравшихся в этот вечер в гостиной, только одна она встречалась с Луиджи, когда он вел кочевой образ жизни. Она вновь видела его в куртке из волчьей шкуры среди зимнего пейзажа в долине Масса.

«Что он хочет выразить своей музыкой? — думала Анжелина. — Звуки то берут за душу, то заставляют веселиться. И возникают мысли о нем, да, о нем, кто искал своих родных, привлекал своими выходками и красноречием, но на самом деле страдал от одиночества, голода и холода».

Акробат закончил играть бешеным аккордом, а затем поклонился своим немногочисленным слушателям. Наградой ему стали восторженные аплодисменты.

— Какой ты талантливый! — выдохнула его мать. — Мы завтра же купим тебе пианино.

— Это было так мило! Браво! — подхватила Октавия. — Я чувствовала себя такой молодой, какой была в те времена, когда пасла овец своего дядюшки на известняковом плато.

— Благодарю за комплимент, — отозвался Луиджи. — Я очень тронут, но таковой и была моя цель. Я хотел пробудить воспоминания или чувства.

— А я представляла себя маленькой девочкой в Перпиньяне, когда моя бедная мама напевала мне ритурнели, — тщательно выговаривая слова, подхватила Розетта. — Именно от нее передалась мне эта потребность петь с утра до вечера.

— Вас я тоже благодарю, мадемуазель, — ласково произнес Луиджи. — Ну а вы, Анжелина?

Смущенная Анжелина колебалась. Ей было трудно признаться в том, что она думала о Луиджи, о его жизни акробата.

— Скажем так, я вновь увидела странного человека, — наконец решилась она ответить. — Эксцентричного акробата, способного прыгнуть с баржи на берег канала, всегда готового выполнить самый безумный пируэт. Человека с бурной фантазией, который может спать в сенных сараях или у подножия деревьев. Возможно, я не права, но у меня такое чувство, что этой музыкой вы поведали нам о своих скитаниях.

— Хитрая бестия! — восхитился Луиджи. — А что еще?

— Не знаю, — ответила Анжелина.

— В таком случае я открою вам тайну последних нот. В конце своих странствий ваш эксцентричный акробат, как вы изволили выразиться, находит кров, пылающий очаг, накрытый стол, женщин, готовых приютить его и приласкать, и он радуется. А теперь ужинать! Я проголодался.

Жерсанда де Беснак мысленно возблагодарила Господа. Сын не оттолкнул ее ни словом, ни взглядом. Она принадлежала к числу тех женщин, о которых он говорил. И это было началом искупления, хрупкой надеждой, зарождавшейся в материнском сердце. Стремясь не вызвать у сына отторжение ни чрезмерной благодарностью, ни избытком чувств, старая дама сумела сохранить спокойствие. Она просто улыбалась, играя роль хозяйки дома.

Изящным жестом Жерсанда показала на стол, приглашая всех занять свои места. Октавия проворчала:

— Я не могу разорваться! Видите ли, мсье взбрело в голову, чтобы я ела здесь, в гостиной, вместе с остальными.