— Мсье не сможет насладиться вашими изысканными яствами, если будет знать, что вы в кухне, стоя, быстро проглатываете то, что осталось в кастрюлях, — сказал Луиджи. — Если понадобится, я сам буду прислуживать, как это делал в монастыре.

— Только этого не хватало! — простонала Жерсанда.

— Я тоже могу прислуживать! — воскликнула Розетта.

— Мы будем прислуживать все по очереди, кроме мадемуазель, — заявила Анжелина. — А сейчас мы попробуем этот великолепный салат!

Они набросились на салат-латук, нежный и одновременно хрустящий, смешанный с кружочками репчатого лука и корнишонами. Затем Октавия выскользнула из гостиной, чтобы принести соте из кролика на обливном терракотовом блюде. В меру прожаренное мясо было обильно полито собственным соком, присыпано мелко порубленным чесноком и петрушкой, равно как и картофель, нарезанный кубиками.

— Кролик! Мое любимое лакомство! — воскликнул Луиджи. — Мне случалось ловить их с помощью силка, а потом разделывать и жарить на огне.

— Но ведь так ловить запрещено! — вмешалась Анжелина.

— И жестоко! — подхватила Октавия. — Таким образом вы их душите.

— Почему? А я вот не знаю, что такое силок, — сказала Розетта.

— Силок — это веревка, на которой завязывают скользящий узел. Потом эту петлю подвешивают на тропе, по которой ходят зверьки, — объяснил Луиджи. — Но я расхвастался, а на самом деле я поймал кролика один-единственный раз, и у меня было тяжело на душе. И все же я с удовольствием его съел, ведь иначе смерть этого животного была бы бесполезной. Потом я довольствовался тем, что ловил форель в реках или утолял голод яблоками и грушами.

Эти признания потрясли Жерсанду, которая вот уже много лет наслаждалась изысканной стряпней Октавии.

Ей в горло кусок не лез, хотя мясо кролика было сочным и мягким.

— Не стоит напускать на себя столь сокрушенный вид, мадам, — сказал Луиджи. — Мои впалые щеки порой склоняли фермерш и их служанок к щедрости. Я получал куски лярда, свежего хлеба, колбасы… или срывал поцелуи, и даже более того.

— О нет, избавь нас от таких подробностей, прошу тебя! — воскликнула его мать.

Развеселившаяся Анжелина даже немного позавидовала женщинам, которых встречал и соблазнял Луиджи. Молодых и в возрасте, красивых и не очень — каждую акробат с горящим взором удовлетворял на свой лад. И вдруг Анжелина вздрогнула, поскольку осмелилась представить себя обнаженной в объятиях Луиджи, впившейся губами в его губы. Страстная натура Анжелины делала ее беззащитной перед желанием. В этом она убедилась, встречаясь с Гильемом Лезажем и Филиппом Костом. Ее тело требовало любви, ласки, поцелуев — всего того, чего она была лишена долгие месяцы.

«Он мог бы стать моим любовником, — думала Анжелина, объятая истомой страсти. — Только и всего… Нет, нельзя. Это грех».

Луиджи тайком наблюдал за Анжелиной. На ней была белая блузка без рукавов, с глубоким вырезом, что позволяло видеть часть ее белоснежной груди и изящные руки. Ее темно-розовый рот был приоткрыт. Дыхание стало учащенным. В Луиджи проснулся мужской инстинкт. Он сразу понял, какие душевные муки испытывает молодая женщина.

«Ну и дела! К черту порядочность, условности, ее прошлое, да и мое тоже! — думал он. — Я больше не могу, я хочу эту женщину! Этой ночью я пойду к ней».

В этот момент Октавия предложила сыр. Розетта сразу же вскочила и бросилась в кухню.

— Бедная малышка! — вздохнула Жерсанда. — Энджи, пока ты купала Анри, я разговаривала с Розеттой о ее сестре. Я предложила купить место для захоронения здесь, в Сен-Лизье, и перенести сюда прах Валентины, но она отказалась. Какая трагедия!

Старая дама замолчала. Луиджи, не раздумывая, схватил ее за руку.

— Важны не могила и не надгробие, мадам, а наши мысли, наши молитвы за тех, кого больше нет с нами, — тихо сказал он. — Розетта будет свято чтить память своей сестры. И Валентина узнает об этом, если существует тот, другой мир.

С этими словами он отдернул руку. Открыв рот, Жерсанда жалобно посмотрела на него, но в ее взгляде читалась и огромная благодарность.

— Ты прав, Луиджи, — дрожащим голосом сказала она.

Анжелина отвернулась. Значит, жесткость молодого человека была напускной, и теперь его холодность растаяла словно снег под солнцем. Она предположила, что вскоре он будет испытывать к матери искреннее почтение. «Несмотря на его колкие шутки и назидательные речи, он сама нежность».

Розетта вернулась с лакированным деревянным блюдом, на котором лежали кусочки местного сыра — овечьего и козьего.

— А корочки мы отдадим Спасителю, — сказала девушка. — И, поскольку ужин подходит к концу, я хочу рассказать вам, как меня нашла овчарка.

Все с интересом слушали Розетту, такой забавной она была. И никто не подозревал, как страдала эта девушка, какие испытывала душевные муки, заставлявшие ее призывать смерть. Она говорила, что была раздосадована, рассержена, что она раскаивалась в своем поступке, что ей хотелось есть, но даже не намекнула, что ею владело отчаяние. Однако все догадывались, что Розетта горько оплакивала свою старшую сестру и скрывала от них, насколько сильным было ее горе.

Когда настало время десерта, Луиджи встал и направился в кухню. «Можно подумать, что он всегда здесь жил, — мысленно отметила Анжелина. — Он вольготно себя чувствует. Несомненно, дом ему нравится. Мне хотелось бы назначить ему свидание сегодня вечером, попозже, в заброшенном саду, где так приятно пахнет мятой и тмином».

Когда акробат подал Анжелине вазочку с ванильным фланом, она ласково поблагодарила его. Рука Луиджи коснулась руки Анжелины. И вновь таинственные флюиды пробежали по коже Анжелины. «Почувствовал ли он то же самое, что и я?» — спрашивала себя очарованная, изумленная Анжелина.

— Шампанское! — воскликнула Жерсанда, с наслаждением вновь и вновь переживавшая тот момент, когда сын взял ее за руку. — Октавия, ты поставила его на холод?

— Да, мадемуазель. Я еще не страдаю склерозом!

— Это шампанское станет для меня крестильной водой, — заметил Луиджи. — Я его никогда не пил. А оно настоящее?

— Разумеется, мсье, — ответила служанка. — В кругу семьи пьют только настоящее шампанское.

— А я вам говорила, что мы образуем семью, странную семью! Правда, мадемуазель Анжелина? — сказала Розетта. — И я очень рада этому. Как и вы, мсье Луиджи, я знаю вкус бланкета и игристого вина, но не шампанского.

Вдруг раздался стук в дверь. Спаситель залаял.

— Кто это? — заволновалась Жерсанда. — Нам было так спокойно!

— Замолчи, Спаситель, — проворчала Октавия. — Черт возьми! Они разбудят малыша.

Розетта побежала, чтобы узнать, кто пришел. Вскоре она вернулась вместе с хозяйкой таверны Мадленой Серена.

— Господи! Мадемуазель Лубе, я так и думала, что вы здесь, у мадам де Беснак. Прошу вас, идемте со мной. Наша Луиза заболела, а доктор уехал на курорт.

Заламывая руки, почти обезумевшая, Мадлена Серена уточнила:

— Я послала одну из служанок к вам, на улицу Мобек. Но поскольку там вас не оказалось, я решила прийти сюда.

— Сейчас иду, — сказала Анжелина, вставая. — По дороге вы расскажете мне, что с вашей внучкой. Розетта, идем со мной. Если мне понадобится саквояж, ты сбегаешь за ним.

— Нет, я сначала сбегаю за саквояжем, а потом прибегу к вам. А где живет Фаншона?

— Сегодня вечером они, Фаншона и ее муж, пришли к нам в таверну вместе с Луизой. Вдруг малышка начала метаться и плакать. Она вся покраснела. Я устроила их в спальне.

Анжелина тут же вышла. За ней семенила Мадлена Серена, охваченная паникой.

— Я не врач, мадам, — посетовала молодая женщина, когда они вышли на улицу. — Но я постараюсь разобраться. В Тулузе я работала в детском отделении. Возможно, я сумею поставить диагноз.

— Да я в этом уверена! Боже, только бы у нашей Луизетты не было ничего серьезного!

Едва повитуха увидела ребенка, как ее обуял животный страх. Малышка, которой едва исполнилось два месяца и две недели, была пунцовой и судорожно всхлипывала. Фаншона и ее супруг Полен, городской почтальон, очень нервничали и испуганно смотрели на дочурку. Приветствовав их кивком, Анжелина спросила:

— Когда малышка начала плакать? После того как вы дали ей грудь? Сегодня у нее был стул? Это, несомненно, колики, но надо выяснить, что могло спровоцировать их.

Анжелина сразу же распеленала малышку и сняла подгузник. Потом она осторожно, кончиками пальцев, прощупала живот малышки. Судя по всему, это принесло Луизе облегчение.

— Если подумать, то у Луизы не было стула вот уже три дня, — призналась молодая мать.

— Три дня? Но это ненормально! У младенца, которого кормят грудью, редко возникают подобные проблемы. Я хочу сказать, что у таких малюток не бывает запоров.

— У меня пропало молоко, мадемуазель Лубе. Теперь моя малышка пьет коровье молоко. Вот уже целую неделю.

Рассердившаяся Анжелина с трудом сдержала себя: эти сведения были очень важны, но ни бабушка, ни Фаншона даже не подумали рассказать ей об этом.

— Не стоит искать другие причины, — оборвала Анжелина Фаншону. — Ваша малышка не переносит коровье молоко. Вы соблюдаете все предосторожности?

— То есть? — спросила Мадлена Серена, увидев, что молодые супруги растерялись.

— Корову надо доить в чистом стойле, а молоко кипятить. К тому же молоко следует разбавлять кипяченой водой. И соску, и бутылочку необходимо обдавать кипятком. Господи, как же у малышки болит животик!

Анжелина взяла голенькую девочку на руки и прижала к груди. Луиза, головку которой покрывал светлый пушок, была упитанным младенцем, а ее серо-голубые глаза выражали полнейшее непонимание.

— К тому же ее лихорадит, — продолжала молодая женщина. — Но я позабочусь о ней. Розетта скоро принесет мой саквояж, где я держу всякие настойки. А сейчас мне понадобится теплая и горячая вода, а также мыло.

— Я быстро все приготовлю, мадемуазель Лубе, — поспешила ответить немного успокоившаяся хозяйка таверны.

— Фаншона, почему у вас пропало молоко? И почему вы не поставили меня об этом в известность? Возможно, это было вызвано каким-то продуктом, который вы съели. Сейчас было бы хорошо приложить малышку к груди, чтобы предотвратить очередной приступ колик.

— Да, правда. Наша дочурка редко плакала, когда ты кормила ее грудью, — заметил молодой отец.

— Но у меня соски потрескались, — сказала Фаншона. — Соседка сказала мне, что я могу кормить малышку коровьим молоком. Она посоветовала мне есть петрушку, много петрушки, чтобы молоко пропало. Я больше не могла терпеть боль, когда кормила грудью Луизу. Из сосков текла кровь, мадемуазель Лубе. Это была настоящая пытка!

— Если бы вы посоветовались со мной, я рекомендовала бы вам пользоваться мазью на основе перетопленного свиного жира и толченого миндаля. Эта мазь творит чудеса. Ваша дочь не переносит коровьего молока, она еще слишком маленькая. Ей скорее подойдет козье молоко, да и то чуть позже. А теперь, чтобы она больше не болела, вы должны найти кормилицу. Иначе она будет чахнуть и ее постоянно будут мучить колики.

Тут вбежала запыхавшаяся Розетта. Быстро поздоровавшись со всеми, она протянула Анжелине ее саквояж.

— Спасибо, Розетта. — Анжелина вздохнула.

И вновь у нее возникла мысль об открытии диспансера или кабинета. Ведь она в очередной раз стала свидетельницей последствий невежества не только матерей, но и бабушек и их соседок. «Если владелец Дома ангела откажется продать его, что ж! Я открою диспансер на улице Мобек. В таком случае расходы будут менее значительными, да и ремонт не займет много времени», — думала Анжелина.

Она провела часть ночи подле Луизы вместе с родителями девочки, Розеттой и Мадленой Серена. Когда она собралась уходить, ребенок крепко спал.

— Я смогла ей помочь, но, как вы и сами чувствуете, от ее испражнений исходит зловоние. Вы видели, сколько усилий понадобилось, чтобы она опорожнилась! Теперь вы все понимаете. Когда Луиза проснется, дайте ей кипяченой воды, подслащенной медом. И постарайтесь побыстрее найти кормилицу. Другого выхода нет. Уже завтра Луиза должна пить грудное молоко.

— Мне кажется, что я знаю такую женщину. Она живет на дороге, ведущей в Гажан, и пользуется хорошей репутацией, — сказала Фаншона. — Это недалеко от нас.

— На рассвете я отправлю к ней служанку, — пообещала бабушка Луизы, измученная бессонными часами.

— Хорошо, я оставляю вас. Пойдем, Розетта.

Они, взявшись за руки, шли по улице Нобль и разговаривали. Проходя под каменными аркадами рынка, Розетта заметила, что окна Жерсанды де Беснак темные.

— Все уже легли, мадемуазель Энджи, кроме нас. А ведь нам так и не удалось выпить шампанского!