— Черт возьми, бедную девчонку изнасиловали! Отец осмелился осквернить ее! — цедил он сквозь зубы. — И во имя Бога и нелепых условностей теперь ей придется вынашивать ребенка, зачатого в столь отвратительных обстоятельствах! А ведь ты, малышка, мечтала выйти замуж!

Удрученный, Луиджи замолчал. Его сострадание к Розетте достигло поистине вселенских масштабов. Для него Розетта превратилась в символ поруганной, оскверняемой на протяжении столетий, если не тысячелетий, невинности, во всемирную жертву, которая дорого платила за свою веселость, любезность, жажду жизни.

— Как подумаю, что ты шла туда, чтобы отдать подарки сестре и братьям! Я так и вижу тебя, такую радостную! Ты хотела поделиться с ними своим счастьем. Знаешь, Розетта, если смерть пощадит тебя, я женюсь на тебе. Ты пойдешь к алтарю по ковру из белых роз, в красивом платье, в жемчужном ожерелье, в кружевах, во всем, в чем захочешь.

Но Розетта не слышала его. Дрожа всем телом, все глубже погружаясь в свое горе, Луиджи вынул из кармана футляр с кольцом своей бабушки Лючии. Непослушными пальцами он надел кольцо на палец девушки, по-прежнему не пришедшей в себя.

— Я искореню зло, причиненное этим человеком. Я заставлю тебя забыть о нищете и обо всех своих печалях, — бормотал Луиджи, все больше воодушевляясь.

В таком положении их и застала Анжелина, прибежавшая на помощь вместе с соседом Морисом Сютра и его сыном. Луиджи что-то шептал одними губами, словно читал какую-то молитву.

— Разрази меня гром! Чтобы поверить, это надо видеть своими глазами! Она, ваша служанка, не свернула себе шею, мадемуазель Лубе! Но как же вынести ее отсюда?

— У нее сломана нога, — сообщил Луиджи. — И рана на голове. Будет лучше, если мы понесем ее в сидячем положении, на сцепленных руках.

Это было рискованное предприятие, требовавшее предельной осторожности и внимания. И все же троим мужчинам удалось без особых затруднений добраться до сада семьи Сютра, который на самом деле представлял собой участок земли, засаженный картофелем, и грядку лука. Но до этого им пришлось преодолевать груды камней, огибать утесы и взбираться вдоль наружной стороны почти обрушившихся стен.

— Не могли бы вы отнести ее в мой диспансер? — умоляюще спросила Анжелина.

— Я сам отнесу ее туда, — сказал молодой женщине Луиджи. — А вы отправляйтесь за врачом. Сейчас самое время.

Обращение на «вы» прозвучало как пощечина, звонкая, полная презрения. Ошеломленная Анжелина удалилась. Супруга Мориса Сютра, бойкая пятидесятилетняя женщина, следила за спасательной операцией с порога задней двери своего дома.

— Ну что, мадемуазель Лубе? — спросила она. — Бедная Розетта! Какое несчастье! Она наверняка оступилась.

— Да, несомненно, — со вздохом сказала Анжелина.

Женщина провела Анжелину по коридору и вышла вместе с ней на улицу Мобек.

— Да не волнуйтесь вы так. Я подожду вас в вашем диспансере. Собака не укусит меня?

— Нет, мадам Сютра. Но простите меня, я должна бежать за доктором.

Анжелина была сама не своя. Позднее она будет вспоминать, как стучала в дверь дома доктора Бюффардо, но, не получив ответа, бросилась в больницу, чтобы предупредить сестер, что примерно через час к ним принесут покалеченную девушку. Потом она кинулась к дому доктора, который только что вернулся от пациента. Доктор, которого Анжелина быстро ввела в курс дела, не стал выходить из коляски. Велев молодой женщине сесть сзади, он пустил лошадь рысцой.

Наконец Анжелина вошла в свой диспансер. Лицо ее было потным, в груди пекло. В диспансере собрались соседи, Луиджи и, к великому сожалению молодой женщины, Октавия и Анри. Испуганный мальчик заливался слезами, глядя на Розетту, лежавшую на кушетке, предназначенной для осмотров.

— Бобо, Розетта! Бобо! — бормотал Анри.

Он цеплялся за юбку служанки, которая тут же спросила:

— Господи, что произошло? Мсье Луиджи отказывается дать хоть какие-то объяснения.

— Послушай, Октавия! Уведи немедленно Анри! Это зрелище не для него. Я приду к вам и обо всем расскажу. Розетта неудачно упала.

— А я пришла, чтобы пригласить вас на обед. К тому же малыш хотел тебя видеть, — жалобно ответила Октавия.

Анжелина поспешно поцеловала сына. Бледная и взволнованная Октавия вышла на улицу, держа Анри на руках.

— Прошу вас, мадам и мсье Сютра, — сказала хозяйка дома. — Доктор должен осмотреть Розетту. Вам лучше вернуться домой. Вы и сами понимаете…

Анжелина указала рукой на доктора, который, вооружившись стетоскопом, открывал свой саквояж. Супруги согласно закивали и откланялись. Анжелина быстро задернула белые льняные занавески, скрывающие кушетку.

— Мсье, прошу вас оставить нас, — сказал доктор Бюффардо Луиджи.

— Да, разумеется, я подожду во дворе, — суровым тоном произнес Луиджи.

Едва он вышел, как Анжелина принялась расстегивать ночную рубашку Розетты, чтобы облегчить процедуру осмотра тому, кого она в каком-то смысле считала своим коллегой. Они оба сразу же увидели обширную гематому на правом плече, а также кровоподтеки на бедрах.

— Еще одна чудом спасшаяся! — проворчал доктор Бюффардо. — В городе все удивляются тому, что Гильему Лезажу удалось выжить. И вот еще одна, которой повезло. Я не нахожу никаких серьезных увечий, однако надо вправить перелом. Подозреваю также, что она сильно ударилась головой. Смотрите, у раны рваные края. Это очень скверная рана. Несомненно, она упала на камень.

— Я промою рану. Доктор, я предупредила монахинь. Вы считаете необходимым перевезти Розетту в больницу?

— Нет. Если вы сможете оставить ее у себя, она получит лучший уход. У наших славных монахинь и так много работы. Они с ног сбиваются, ухаживая за немощными и стариками, лежащими в больнице. Да, забот у нас достаточно, и на переломы мы обращаем внимание в последнюю очередь. Предупреждаю вас, от боли она может очнуться. В подобных случаях беспамятство идет на пользу, но пробуждение оказывается мучительным. Увы! У меня есть опыт.

Анжелина бормотала то «да», то «нет», помогая доктору, радуясь, что полученные ею знания пригодились. Она подавала инструменты, предлагала свой перевязочный материал, обрабатывала мелкие раны. У нее совсем не было времени для размышлений, и это принесло ей временное облегчение.

— Я упомянул о Гильеме Лезаже, поскольку позавчера навещал его, — сказал доктор Бюффардо вполголоса. — Ваша служанка, конечно же, будет ходить, а вот что касается Лезажа, то, боюсь, он навсегда останется калекой. Его семья отказывается верить в столь печальный прогноз, а я не осмеливаюсь разочаровывать близких. Пока еще не время. Что за мысль мчаться галопом по площади, на которой всегда полно народу! И вы там были, как мне помнится.

— Да, это было ужасное зрелище.

— Хм-хм, не сомневаюсь, — пробормотал озадаченный доктор. — А вы здесь хорошо все устроили, мадемуазель Лубе. В городе говорят о том, что вы открыли диспансер, хотя вы не врач и не медсестра. Не хочу вас обижать, но скажите, имеете ли вы право открывать подобное заведение?

— Произошла какая-то путаница. Да, порой я ошибочно называю это помещение диспансером. Но это просто кабинет повитухи, в котором я принимаю своих пациенток. Я также предлагаю свои услуги по наблюдению за сосунками и маленькими детьми.

— Одним словом, мы с вами конкуренты, — оборвал Анжелину доктор. — Берегитесь, если я стану меньше консультировать!

И доктор Бюффардо вежливо улыбнулся. Однако говорил он суровым тоном. Он и в самом деле не шутил. Анжелина внимательно посмотрела на доктора. Это был мужчина среднего роста, лет сорока, приятной внешности. У него были пухлые губы, каштановые усы, прямой нос и голубые глаза.

— Я буду помнить об этом, — ответила Анжелина. — Но вам нечего бояться. Меня посетила только одна моя пациентка.

Доктор пожал плечами, и это означало, что он находит такое положение дел вполне естественным. Однако Анжелина была уязвлена.

— А теперь держите свою служанку как можно крепче, — велел доктор, берясь двумя руками за ногу Розетты.

Бюффардо принялся производить различные манипуляции и вдруг резко дернул за ногу. Розетта подпрыгнула и пронзительно закричала, открыв глаза, полные ужаса.

— Мужайся, Розетта, я здесь! — воскликнула Анжелина. — У тебя сломана нога, и доктор вправил перелом. Теперь мы наложим тебе повязку.

— Гипсовую повязку, — уточнил доктор. — Я приду во второй половине дня и принесу все необходимое. До тех пор ваша служанка не должна шевелить даже большим пальцем этой ноги. Я предупрежу сестер, что вы сами будете ухаживать за больной, мадемуазель Лубе.

С этими словами доктор стал укладывать свои вещи в саквояж. По щекам испуганно озиравшейся Розетты текли крупные слезы.

— Я приду около четырех часов, — уточнил доктор.

Вскоре они оказались одни. Анжелина ласково погладила свою подопечную по лбу.

— Я очень расстроена, — прошептала молодая женщина. — Розетта, нет ничего дороже жизни, не надо сводить с ней счеты. У меня было нехорошее предчувствие, и я не хотела засыпать. Но сон сморил меня. Боже мой, если бы ты умерла, я больше никогда не обрела бы душевного покоя!

— Я говорила себе, что при жизни доставлю вам еще больше хлопот. Что за радость жить, если я должна носить в себе этого ребеночка… Скажите, мадемуазель Энджи, а из-за падения он не выскочил из меня, этот чертов малец?

— Нет, не думаю. Иначе бы у тебя началось кровотечение.

И хотя Анжелина была шокирована словами Розетты, она не рискнула одернуть девушку. Сейчас она забыла о своих принципах, обо всем, что прежде имело для нее столь важное значение. «Я спряталась за свои религиозные убеждения, — думала Анжелина, — за свои обязанности повитухи, давшей клятву беречь жизнь и помогать рожающим женщинам. Но, отказавшись избавить Розетту от плода, я чуть не убила ее. Разве я могу быть уверена, что она не предпримет новой попытки, едва начав ходить? Или даже раньше? Боже мой, я не могу оставить ее одну ни на мгновение! Люди вешаются, используя платок, галстук или просто обрывок веревки!»

Розетта, увидев, что Анжелина погрузилась в невеселые раздумья, сжала ее руку.

— Ну вот, вам вновь приходится заботиться обо мне. Я сожалею об этом, мадемуазель Анжелина, потому что очень вас люблю. Я даже думаю, что люблю вас сильнее, чем мою бедную Валентину.

— Я тоже люблю тебя, Розетта. Но тебе надо отдохнуть. У тебя нехорошая рана на голове, да и кровоподтеки по всему телу. Нога болит?

— Да. У меня такое впечатление, что внутри все горит.

— Я дам тебе выпить немного шафранно-опийной настойки. Она принесет тебе облегчение. И не волнуйся, моя бедная крошка, я избавлю тебя от этого плода, поскольку он горький, порочный и преступный. Я понимаю твои чувства. На твоем месте я отреагировала бы точно так же. Ты будешь вынашивать этого ребенка, ненавидя его и стыдясь, а не любя. Я ни в чем не могу тебя упрекнуть. Разумеется, это смерть невинной души. Но для тебя другого решения не существует. Ты и так много страдала.

— Правда, мадемуазель? Ведь вы говорите правду? Спасибо! Благословляю вас! Спасибо! — бормотала Розетта.

Ее лицо расслабилось, что свидетельствовало о безмерном облегчении.

— Это наша тайна, и о ней никто не должен знать. Только мы одни. Обещаешь?

— Да, мадемуазель. — Розетта сразу стала серьезной.

В этот момент в стеклянную дверь постучал Луиджи. Прижавшись лицом к стеклу, он нетерпеливо спросил:

— Можно войти?

— Не сейчас! — крикнула Анжелина.

— Он был очень мил со мной, мсье Луиджи, — призналась Розетта. — Знаете, я ему обо всем рассказала.

— Что? Но… Не следовало этого делать.

— Мне очень жаль, мадемуазель Энджи. Но я думала, что умру у него на руках. И тогда я решила все рассказать.

— Господи, только этого не хватало! Но, по-моему, он будет молчать.

Подавленная Анжелина хотела высвободить свою руку из руки Розетты. В этот момент на пальце девушки она увидела серебряное кольцо с красным камнем.

— Послушай, вчера вечером у тебя не было этого кольца, — заметила Анжелина.

— Какого кольца? Ба! — удивилась Розетта, смотревшая на драгоценность с нескрываемым страхом. — Черт возьми, откуда оно взялось? Я ничего не понимаю… Ой, как кружится голова! Мне плохо…

— В таком случае хватит разговаривать. Ты должна отдохнуть. Не стоит волноваться из-за кольца, да и вообще ни из-за чего не стоит волноваться!

Вскоре Розетта выпила столовую ложку шафранно-опийной настойки. Ее перебинтованная голова лежала на подушке, а тело было укрыто шерстяным одеялом.

— Ты быстро поправишься, — заверила девушку Анжелина, которой хотелось поговорить с Луиджи. — Ты слышала, что сказал доктор? Главное — не шевелись.