— Моя любимая! — прошептал Луиджи, протягивая руки к ее лицу.

Анжелина восприняла прикосновение теплых ладоней как благословение и, закрыв глаза, упивалась этой почтительной лаской. И тут Луиджи нежно притянул ее к себе. Он, дрожа всем телом, заключил ее в объятия, и Анжелина целиком погрузилась в эту нежность, казавшуюся ей надежным укрытием. Легкие поцелуи покрывали ее щеки, лоб, затем губы.

Их губы встретились, словно жили собственной жизнью. Анжелину и Луиджи охватила любовная лихорадка, которая томила их уже столько недель подряд. Они испытывали невероятное наслаждение, а искорки радости забегали по слившимся воедино телам. «Ты, ты! Наконец!» — думала Анжелина. «Моя любовь! Моя любовь!» — твердил себе Луиджи.

Они перевели дыхание, и Анжелина положила голову на плечо Луиджи.

— С Розеттой все в порядке, — сообщила она. — А вот я никак не могу прийти в себя. Для меня все это ужасно!

— Не сомневаюсь, любимая. Не надо думать об этом, ведь у тебя не было выбора. Как мне нравится называть тебя так: любимая! Это значит, что я люблю тебя, что ты мне дорога, бесконечно дорога! Я говорил искренне, стоя за этими проклятыми воротами. Вчера я лишился рассудка. Я на дух не выношу несправедливости, а также некоторых проступков.

— Знаю! Знаю!

Анжелина заставила Луиджи замолчать неистовым поцелуем, на который он ответил с такой же неистовой страстью.

— Прости, я причинил тебе столько горя за те несколько минут, — сказал Луиджи, глядя Анжелине прямо в глаза. — О святые небеса! Мне всей жизни не хватит, чтобы насладиться этими аметистами, которыми одарила тебя природа! Виолетта…

— Подожди меня в конюшне, — прошептала Анжелина ему на ухо. — Я ненадолго. Хочу убедиться, что Розетта еще спит и ни в чем не нуждается.

Озадаченный Луиджи кивнул, не осмеливаясь верить своим предчувствиям, поскольку Анжелина ушла со странной улыбкой на губах, улыбкой, больше походившей на обещание.

— Иди! Я буду ждать тебя много часов подряд, если понадобится! — отозвался Луиджи.

Анжелина удалилась легкой, но стремительной походкой. Овчарка хотела последовать за ней, но потом, бросив взгляд на Луиджи, пошла за ним к конюшне.

Войдя в диспансер, Анжелина остановилась, пытаясь осознать реальность происходящего. Луиджи признался ей в любви, осыпал ласками, утешил, и она до сих пор дрожала от столь нежданного счастья. Но, несмотря на все это, она не могла забыть о его поступке, который он оправдал внезапным безумием.

— Мадемуазель? — прошептала Розетта.

— Да, это я. Как ты себя чувствуешь?

— У меня болит нога. Черт возьми! Неужели мне еще долго придется лежать вот так, не имея возможности попрыгать?

— Увы, да! Ты не очень голодна? Можешь потерпеть? Пришел Луиджи. Он там, во дворе. Я потом тебе все объясню.

— Вы помирились?

— Почти.

— Ну, тогда бегите к нему, я вовсе не голодна. Я постараюсь снова заснуть.

— Спасибо. Крикни погромче, если тебе что-нибудь понадобится.

Розетта кивнула. Анжелина поспешно вышла. Луиджи встретил ее с распростертыми объятиями. В конюшне было темно и тепло. Кобыла приветствовала свою хозяйку тихим ржанием, одновременно покачивая головой.

— Здравствуй, моя Бланка, — ответила ей Анжелина.

— Ты всегда разговариваешь с животными? — спросил развеселившийся Луиджи.

— Да, я привыкла говорить с ними, ведь часто я остаюсь одна со Спасителем или с Бланкой.

Луиджи крепко обнял Анжелину и почтительно поцеловал в голову.

— Ты так приятно пахнешь! Какая странная смесь ароматов: роза, лаванда, вербена… и мыло.

— Нет, только не сегодня утром. У меня не было времени умыться.

— Но ты все равно хорошо пахнешь… — настаивал Луиджи, целуя ее в шею.

Он расстегнул верхние пуговицы на халате Анжелины, и тут под его пальцами оказалась цветастая ткань повседневного платья. И снова пуговицы затруднили движения его рук. Наконец он справился с ними, обнажив кружева нательной рубашки на бретельках. Задыхавшаяся от желания Анжелина совсем не сопротивлялась.

— Столько сокровищ, чтобы восхищаться ими, ласкать их! — шептал Луиджи, прижавшись губами к ее щеке. — Я знал лишь твое прекрасное лицо, незабываемый взгляд и страстные губы. Я сгораю от желания познать твое тело.

Они стояли посредине пустого стойла. Луиджи увлек Анжелину к кучке соломы, которая должна была послужить им ложем.

Анжелина обвила руки вокруг шеи Луиджи, а он еще ниже спустил платье с ее плеч. Его пальцы скользнули под ткань, ощущая тепло тела Анжелины.

— Какие у тебя круглые, упругие груди! И такие нежные!

Анжелина взглядом вымолила поцелуй, и он подарил его ей, страстно лаская грудь, задерживая свои пальцы на темно-розовых твердых сосках.

— И они тоже хотят, чтобы их поцеловали.

Испытывая утонченное наслаждение, Анжелина молчала, закрыв глаза. Она вздрогнула, когда губы Луиджи принялись осыпать ее тело поцелуями. Он наклонился, и она видела только его пышную черную шевелюру.

— Я люблю тебя! Как я люблю тебя! — простонала Анжелина.

— И я тебя люблю, всем своим естеством. Сегодня утром я так счастлив, как никогда прежде.

Луиджи выпрямился и долго смотрел Анжелине в глаза, нежно проводя рукой по щекам и лбу. Анжелина, упивавшаяся сладкой истомой, даже не думала прикрыть обнаженную грудь.

— Иди ко мне, — нежно проворковал Луиджи.

И хотя Луиджи сгорал от желания, он не хотел принуждать Анжелину делать что-либо. Он уже и не надеялся сжимать ее в объятиях, касаться ее губ, владеть ее телом.

Анжелину охватил любовный огонь, и, прижавшись к Луиджи, она глухо застонала. Он уступил ее желанию, поднял юбки и провел рукой по ляжке, затянутой в шелковый чулок. И тогда Анжелина повалила его на чистое сено, пахнущее летом и залитыми солнцем лучами. Казалось, она металась в чувственном бреду, а может, так оно и было.

Упав на сено, Анжелина сразу стала покорной, похожей на прилежную ученицу той поры, когда она наслаждалась объятиями Гильема, который, будучи опытным распутником, научил молодую женщину достигать экстаза, упиваться жгучим, невообразимым наслаждением.

Однако сейчас чувства, которые она испытывала, ощущая ласки Луиджи, были совершенно иными. Наслаждение перерастало в блаженство. Душа, сердце и тело Анжелины изнемогали от сладострастия. Все жесты, которыми они обменивались в этой любовной схватке, были необычайно гармоничными, и это восторгало их обоих. Тело Луиджи вибрировало в такт телу Анжелины.

Луиджи был поражен неистовостью Анжелины, ее решимостью в этот же момент отдаться ему.

— Не сейчас и не здесь, — ласково произнес он. — Моя любимая, моя красавица, ты должна научиться ждать, сдерживать огонь, который поглощает тебя и лишает сил сопротивляться. Мы проведем нашу ночь на огромной кровати, в окружении свечей и букетов роз. Ты заслуживаешь лучшего, чем охапка сена и потолок, украшенный паутиной.

— Прошу тебя! — задыхаясь, прошептала Анжелина.

— Я мог бы раз десять уступить твоей просьбе, но я хочу, чтобы ты сумела насладиться ожиданием идеального момента. Мне это тоже будет стоить немалых усилий. О, если бы ты знала!

Луиджи приподнялся на локте, чтобы еще раз полюбоваться ногами Анжелины, с которых спустились чулки, ранее державшиеся на подвязках. Он, забавляясь, полностью расстегнул ее отделанные кружевами трусы с разрезом — в то время многие женщины носили такое весьма практичное белье.

— Прелестное золотое руно! — прошептал Луиджи, проводя по лобку Анжелины тыльной стороной кисти. — Преддверие рая!

Но Луиджи тут же придал Анжелине пристойный вид. Он расправил ее юбки и застегнул лиф платья. Впрочем, проделал он все это с явным неудовольствием.

— Прошу тебя, Анжелина, не сердись и не обижайся, — сказал Луиджи. — Как-то раз ты доверилась мне. Тогда ты поведала мне о свиданиях на опушке леса или в полуразрушенной риге, об актах плотской любви, поспешных и тайных, и этом негодяе докторе Косте, который изнасиловал тебя в спальне своей роскошной виллы, будто ты была его покорной прислугой. Я не стану опускаться до их уровня, я не хочу спать с тобой тайком, здесь или в любом ином месте.

Раздосадованная Анжелина встала и хотела было выйти из конюшни.

— Сколько раз ты еще будешь напоминать мне о моем прошлом? — в отчаянии воскликнула она.

— Это в последний раз, обещаю. Не убегай и честно ответь мне на вопрос: был ли у тебя выбор, когда Гильем соблазнил тебя, желая удовлетворить свою похоть?

— У меня не было сил ему сопротивляться. Разве можно противиться буре, сметающей все на своем пути? Тогда все, будто обезумевшие, уступают порывам шквалистого ветра. Понимаешь?

— Прекрасно понимаю. Эта тема закрыта, Анжелина, ну не огорчайся, иди ко мне!

Луиджи так нежно ласкал ее, что Анжелине захотелось расплакаться и плакать часы напролет, прижавшись к нему. Этот мужчина, которого она любила всем сердцем, теперь знал о ней все, и это успокаивало ее. Он принимал Анжелину со всеми ее прегрешениями, недостатками и достоинствами. И она должна была поступить точно так же. И тогда ничто не будет омрачать их счастья.

— Я тоже хочу задать последний вопрос, — тихо сказала Анжелина. — Я могу понять, до какой степени ты был растерян и испуган, когда решил жениться на Розетте. Но ты произнес ужасные, несправедливые слова, утверждая, что она, возможно, не хочет быть моей рабыней всю оставшуюся жизнь. Как ты осмелился сравнивать наши отношения с Розеттой с рабством? Да, я знаю, она трудится не покладая рук, но она счастлива, что у нее появилась возможность помогать мне и в диспансере.

— Я сказал не подумав. Просто мне хотелось причинить тебе боль.

— И тебе удалось это сделать.

— Прости меня, Анжелина! Я еще раз прошу у тебя прощения.

— Если бы я наотрез отказалась сделать Розетте аборт, пришел бы ты сюда, чтобы обнять меня, чтобы повторять, что любишь меня, или же по-прежнему упорствовал бы в своем решении жениться на Розетте?

Луиджи не задавал себе этого вопроса, поскольку Анжелина поступила так, как он хотел. Растерявшись, он долго молчал.

— Но ведь все обстоит иначе, так что говорить об этом бессмысленно.

Ответ Луиджи вызвал у Анжелины беспокойство. Молодой женщине хотелось верить в его любовь, но трезвость мышления и логика вынуждали ее сомневаться. Луиджи догадался, о чем думает Анжелина, и поспешил добавить:

— Я уверен, что ты в конце концов избавила бы Розетту от этой беременности, которую я считаю чудовищной, ведь ты ненавидишь несправедливость и жестокость по отношению к женщинам. На Розетте я бы не женился, в этом я тоже уверен. Я тебе уже говорил. Тогда я был растерян, подавлен, мною владела ярость. Я действовал неосознанно. Но это был также один из способов ускользнуть от тебя.

Анжелина высвободилась из объятий Луиджи и посмотрела ему прямо в глаза.

— А сейчас ты уверен, что вновь не захочешь ускользнуть от меня? Луиджи, я так настрадалась за свою жизнь! Никто не может представить себе, до какой степени я чувствовала себя несчастной после рождения Анри, которого была вынуждена отдать посторонним людям. Позднее мне пришлось смириться с мыслью, что Гильем не вернется. И все эти несчастья я пережила, горько оплакивая мать, погибшую несколько месяцев назад. Я все спрашиваю себя: что стало бы со мной, если бы не Жерсанда? Она не одобряла мой выбор, но помогла мне стать повитухой. Как только я начала учиться в Тулузе, как только смогла присутствовать при родах, моя жизнь обрела смысл. И каждый раз, когда я нахожусь рядом с пациенткой, когда держу на руках здорового новорожденного, я благодарю Бога за то, что он даровал мне эту радость, возможность собой гордиться. Я спасла от ужасной смерти нескольких женщин и детей, и это оправдывает мою земную жизнь и смывает с меня все грехи.

— О, весьма незначительные грехи! Любить и уступить желанию! Если бы я был кюре, то охотно отпустил бы эти грехи, — пошутил Луиджи, властно прижимая Анжелину к себе. — Анжелина, я никогда не буду мешать тебе заниматься твоим ремеслом, позволяющим спасать жизни. Ты совсем молодая, но уже пользуешься безупречной репутацией. Подари мне улыбку, прошу тебя!

Но Анжелина впилась своими губами в губы Луиджи. Она чувствовала насущную потребность забыть о своем решении отказаться от ремесла повитухи, о чем пока не осмеливалась ему сообщить. И тут свершилось чудо. Их обоих захлестнула волна невообразимого счастья, предвещавшего удивительное согласие их душ. Их тела затрепетали, но не от банального желания, а от истинного родства душ.

Наконец Анжелина отстранилась. Лицо ее просветлело, глаза блестели.

— Я должна заняться Розеттой. А ты?

— Поеду в Сен-Жирон за покупками. Принести тебе что-нибудь на обед?