— Когда я была девочкой, мадемуазель Жерсанда внимательно следила за моим произношением. Постепенно я стала говорить так, как ей хотелось.

— Теперь ты поступаешь точно так же с Розеттой. Она делает поразительные успехи! Но вскоре тебе больше не придется называть мою мать мадемуазель.

— Почему?

Они собирались попробовать тарталетки со сливами, уже получив удовольствие от пирога и картофельного салата.

— А ты не понимаешь? — спросил Луиджи, наливая вино. — Впрочем, сейчас поймешь.

Из кармана Луиджи вынул маленький черный кожаный футляр и протянул его Анжелине.

— Любимая, вот кольцо, которое будет служить настоящим символом нашей помолвки. Сегодня утром я купил его у ювелира на улице Вильфранш.

Потрясенная Анжелина не сводила глаз с прелестного кольца. Роскошный аметист в серебряной оправе был обрамлен крошечными бриллиантами.

— Я видел подобное кольцо в Барселоне. Оно сразу же напомнило мне о твоих глазах. А когда я увидел это кольцо в витрине, то сразу понял, что оно предназначено тебе.

— Оно такое красивое! — восхищалась Анжелина.

— И все же не такое красивое, как ты, Виолетта! Прости, но мне нравится называть тебя так. Давай, примерь. Надеюсь, оно подойдет тебе!

— О, да! Оно подходит! Право же, ты настоящий волшебник!

Но, произнося эти слова, Анжелина расплакалась. Луиджи вскочил и обошел стол, чтобы нежно заключить Анжелину в свои объятия.

— Почему ты плачешь? Взгляни на меня, прошу тебя!

Луиджи сел рядом с Анжелиной, взяв ее за руки. Он почувствовал, что причина слез Анжелины — не радостное волнение.

— Мне страшно, Луиджи. И хотя я тебя простила, я не в силах забыть некоторые твои слова. И потом, твое отношение к Розетте… Едва ты произносишь ее имя, как мне становится тяжело на сердце. Так было и совсем недавно, когда ты сказал, что она делает успехи, стараясь говорить правильно. Я так люблю ее! Я не хочу разлучаться с ней. Но если мы поженимся и она войдет в нашу семью, я, возможно, все время буду ревновать тебя к ней.

— И из-за этого пустяка ты рыдаешь? Нет, тут что-то другое. Любимая моя, я искренен с тобой. Ночью я много думал, поскольку не мог заснуть. Я хочу жениться на тебе и сделать тебя счастливой. Я еще не знаю, где мы будем жить и последует ли Розетта за нами. Но обещаю тебе, что буду любящим мужем, верным, внимательным.

— Не сомневаюсь. Ты на удивление любезный, предупредительный. Но…

— Никаких «но»! Только правду! Что тебя тревожит?

Анжелина вновь залюбовалась кольцом. Потом она взглянула на Луиджи, и в ее взгляде читалась тревога.

— Я скажу тебе об этом позже. А сейчас умоляю, обними меня и давай поговорим о нашем будущем. Нам будет трудно жить здесь, ведь комнаты такие маленькие, а на первом этаже вообще одно помещение.

— Хорошо, давай поговорим. После поцелуя, нашего первого поцелуя как обрученных.

Луиджи впился в губы Анжелины, а она гладила его по волосам и спине. Молодая женщина полностью отдалась неге, закрыв глаза, наслаждаясь нежностью мужских губ. Вскоре желание заставило ее сделать решительный шаг.

— Пойдем поднимемся в мою комнату. Ведь мы наконец одни. Луиджи, я люблю тебя, пойдем!

Луиджи, смеясь, отказался. Разочарованная Анжелина с негодованием посмотрела на него.

— Всему свое время, — заупрямился Луиджи. — Нам надо поговорить. Действительно, я не представляю, как мы будем жить в этом доме. К тому же мы заберем Анри. Я привязался к твоему сыну. Он очень умный и почтительный мальчуган, когда, конечно, не капризничает. Мы вместе будем воспитывать его.

— А ты думал о том, что у нас появятся и другие дети? — спросила Анжелина с какой-то робостью.

Луиджи недовольно нахмурился. Встревоженная Анжелина отпрянула от него.

— Ты не хочешь становиться отцом?

— Как я тебе уже говорил, я не испытываю в этом потребности. Но, разумеется, если от нашей любви у нас родится пупс, я поступлю так, так поступают все мужчины: буду гордым и счастливым.

— Но что останавливает тебя?

— Я вырос в монастыре, среди других сирот. Несмотря на неусыпную заботу святых отцов, правильное питание, воспитание, я страдал из-за того, что у меня нет семьи: нет матери, которая приласкала бы меня, нет отца, с которого я мог бы брать пример. Потом, бродя по дорогам, я встречал многих беременных женщин и молодых матерей. Социальное положение и тех и других смущало, даже раздражало меня. У меня создавалось впечатление, что материнство лишило их главного, на мой взгляд, достояния — свободы. О, не надо возмущаться! Ты служишь тому живым примером, Анжелина, ты, которая объяснила мне, на какие пошла жертвы, отдав Анри моей матери, чтобы иметь возможность учиться и заниматься своим ремеслом. Ты должна была отречься от своего сына, чтобы последовать по избранному тобой пути.

— Я совершила ошибку, — резко произнесла Анжелина. — Было бы в сто раз лучше, если бы с помощью мадемуазель Жерсанды я стала портнихой. Мне стыдно, что я не кормила своего ребенка грудью, что лишила его своей ласки и заботы. Если бы ты знал, как я страдала! Я мечтала услышать это нежное «мама», на которое я имею право и которое он никогда не произнесет. И даже если родятся еще дети, мне будет тяжело быть их мамой, поскольку для Анри я навсегда останусь лишь крестной.

Дрожавшая всем телом Анжелина замолчала и вновь расплакалась.

Встревоженный Луиджи лишь покачал головой.

— Анжелина, нельзя заранее знать, что нас ждет в будущем. Но мы уже можем попытаться стать счастливыми, оба. Потом мы всецело положимся на судьбу. Возможно, надо просто радоваться жизни, ценить настоящее. Я — богатый сын благородной дамы, ты — замечательная повитуха. Значит, неважно, в каком доме мы будем жить, сколько детей у нас родится. Давай лучше думать о нашей помолвке! В декабре я намерен увезти тебя в Париж, и у тебя нет никакой возможности отказаться…

— Мне очень хотелось бы посетить Париж, — тихо сказала Анжелина. — Я читала роман, действие которого происходит в Париже, и мне все так понравилось, да… Луиджи, а теперь я хочу кое в чем тебе признаться. Я отказываюсь от ремесла повитухи. Я отказываюсь заниматься практикой после того, что сделала ради Розетты… Пусть у меня не было выбора, но я чувствую себя виновной, даже преступницей. Я предпочла спасти ее, поскольку она вновь попыталась бы совершить самоубийство, покончила бы с собой тем или иным способом до рождения ребенка. Но для меня это ничего не меняет. Совершив это действие, я пренебрегла своими обязательствами, нарушила обещание, которое дала матери. У меня руки в крови невинного, беззащитного создания. Я больше не могу, не хочу заниматься своим ремеслом. Я свободна, понимаешь? Я вольна последовать за тобой в Париж или в любой другой город, спать без задних ног, не боясь, что меня разбудят. Ты женишься не на повитухе, готовой в любую минуту пуститься куда-либо по горам, по долам.

Анжелина замолчала, почувствовав облегчение после своего признания. Ошарашенный Луиджи молчал, не в силах разобраться со своими чувствами.

— Как ты можешь быть столь уверена в таком решении? — наконец спросил он. — И, самое главное, кто займет твое место в этих краях? К тому же ты так мечтала о диспансере!

— Прошу тебя, не надо все усложнять! Я дам в газете объявление, что больше не принимаю пациенток. Возможно, другая повитуха заинтересуется моим диспансером. Я могу также написать в Тулузу бывшим ученицам больницы Святого Иакова. Они получили дипломы в тот же год, что и я. Я думаю о самых прилежных — о Дезире Леблан, Одетте Ришо, Арманде Бланшар. Арманда была самой старшей из нас. Она уже много лет принимает роды. Это очень вежливая и крайне серьезная вдова. Я наверняка узнаю ее адрес, если напишу мадам Бертен, главной повитухе больницы.

— Действительно, у тебя есть возможность найти сведущую повитуху, — согласился Луиджи. — Что касается меня, я должен был бы радоваться, поскольку сетовал на то, что ты занимаешься таким ремеслом. Но я считаю, что ты приносишь ужасную жертву. Подумай только! А вдруг ты узнаешь, что женщина умерла при родах? Или младенец? И все это из-за ошибки матроны или повитухи, не обладающей ни твоими знаниями, ни твоим талантом!

— Луиджи, сжалься надо мной! Я не должна рассматривать свое отречение с такой точки зрения. В конце концов, я не единственная повитуха в нашем краю. В Сен-Жироне живут три повитухи, и у всех них есть дипломы. Нет, я не отступлю. Я всего лишь в течение восьми месяцев отдавала всю себя своим пациенткам. Восемь месяцев! Как это мало! Обо мне быстро забудут.

— Не думаю, что тебя быстро забудут, — возразил Луиджи. — Пациентки, которых ты наблюдала или которым помогала при родах, всегда будут тебя помнить, я в этом уверен. И ты тоже не забудешь о том, что пережила в те первые месяцы, когда следовала по стопам своей матери. Возможно, будет лучше, если мы уедем из Сен-Лизье.

— Но почему?

— Здесь ты всегда будешь знать о родах, со счастливым или трагическим концом, и часто будешь испытывать душевные муки, особенно если сочтешь, что могла бы противостоять смерти. Мне пришла в голову одна мысль.

— Какая? — тихо спросила Анжелина.

— Мы уедем в Лозер, во владения де Беснаков. Моя мать описывала их. Это прелестное имение в сельской местности. Думаю, сначала лучше поехать туда вместе с моей матерью и Анри. Кое-кто из членов моей семьи жил там. Это будет своего рода паломничество.

— Да, мы сможем вскоре туда поехать, например осенью. Но жить там… Не знаю…

— Не беспокойся. Это всего лишь моя идея, один из вариантов. Мне доставит удовольствие, если я смогу посетить край моих предков вместе с тобой.

— А я с тобой пошла бы куда угодно, — заявила Анжелина.

Луиджи испытывал бесконечное счастье, видя, что Анжелина пребывает в таком радужном настроении. Он сразу же пришел в восторг от ее слов.

— Мы доедем до Тулузы, а затем пересядем в поезд, идущий в Манд! Затем наймем повозку и доберемся до владений де Беснаков. А в это время Октавия будет ухаживать за Розеттой.

Луиджи погладил Анжелину по щеке и податливым прядям, упавшим на лоб. Взяв тарталетку, он с удовольствием съел ее, а затем протянул кусок пирога Анжелине. Она, раскрасневшаяся от переживаний, с таким же удовольствием съела пирог.

— Я так мало путешествовала! — призналась Анжелина. — Ездила только в Тулузу и Тарб. О, Лозер, Севенны, столь милые сердцу Октавии!

Луиджи обнял Анжелину за плечи и поцеловал ее в губы. Пальцы Луиджи без устали скользили по ее шее и обнаженной части груди. И эти пальцы так ласково, так жадно дотрагивались до ее нежной кожи!

— Боже, я должна отнести Розетте обед! — воскликнула Анжелина, стремительно вставая. — Ей надо набираться сил.

— Как жаль! — прошептал Луиджи. — Я помогу тебе поставить тарелки на поднос. А пока ты будешь с ней, я вымою посуду.

Как и Октавия и Жерсанда, Анжелина по достоинству оценила эти черты характера акробата, который не гнушался никакой работы и всегда был готов оказать услугу с врожденной любезностью. Она, растрогавшись, спрашивала себя, поступил бы точно так же Гильем, желая помочь матери или супруге. Даже ее родной отец всецело отдавался своему ремеслу сапожника, когда была жива Адриена.

«Вероятно, Луиджи выполнял и женскую работу, когда скитался по свету. Ему приходилось стирать свое белье. Если ему оказывали радушный прием, он, разумеется, стремился отблагодарить тех, кто давал ему кров и стол», — говорила себе Анжелина.

Новое чувство, более сильное, чем желание, рождалось в сердце молодой женщины. Это была и огромная нежность, и уважение, к которым примешивалось сочувствие. Этот мужчина, казавшийся таким веселым, такой преданный и сумасбродный, несомненно, много страдал и в детстве, и в отрочестве.

«С кем он встречался? — думала Анжелина. — С кем общался? С акробатами, дрессировщиками медведей, бродягами? Не удивительно, что он предложил Розетте стать его женой по тем самым причинам, о которых она догадалась. В ту минуту он пребывал не в меньшем отчаянии, чем она. Я часто жалуюсь на свои несчастья, но мне совершенно неизвестно, какие муки претерпел он. Я почти ничего не знаю о его прошлом. Вероятно, ему было холодно и голодно. Нам будет о чем поговорить этой зимой, сидя у камина, в тепле, прижавшись друг к другу».

— Луиджи? — позвала Анжелина.

Он, улыбаясь, посмотрел на Анжелину, кладя пирожное на блюдечко.

— Луиджи, я люблю тебя всей душой! Как бы мне хотелось стать твоей женой! Прошу тебя, женись на мне на Рождество!

— Если это приказ, то я повинуюсь, — торжественно заявил Луиджи, обнимая Анжелину за талию.

Луиджи заставил ее сделать пируэт, а потом подхватил на руки и закружился с ней в танце. Она, пребывая в эйфории, обхватила рукой его за шею и сумела поцеловать.