— Я здесь сойду с ума! Мы могли бы уже сейчас уехать в твой домик в горах. Летом там прохладно. Мы поедем, когда я получу деньги.

Удивленная и вместе с тем обрадовавшаяся Долорес присела на край кровати. У нее было квадратное лицо, довольно большой нос, золотистый цвет лица и такие же черные, как и у ее возлюбленного, глаза.

— Мой брат Пако может отвезти нас туда в одно из воскресений. Он очень милый, мой Пако. И он кое-что дал мне для тебя.

Молодая женщина вышла из комнаты и вскоре вернулась с торжествующим видом. В руках она держала гитару. Луиджи задрожал всем телом. Охваченный лихорадочной радостью, он схватил инструмент, чтобы лучше рассмотреть его, и провел пальцами по струнам. Едва раздался первый звук, как лицо Луиджи озарила счастливая улыбка.

— ¡Muchas gracias![9] — воскликнул он. — Иди ко мне! Ты ангел! Ты богиня!

Долорес подошла, растаяв от его любезных слов. Они поцеловались, но поцелуй был слишком коротким по мнению Долорес. Она не знала, что Луиджи проговорился, что другая женщина стояла между ними.

«Ангел… Анжелина… прекрасная и жестокая! С глазами цвета барвинка или драгоценного камня, с волосами цвета заходящего солнца. Та, которую я прозвал Виолеттой, — думал он, внезапно помрачнев от горьких воспоминаний. — Зачем? Она сочла меня виновным в жутких преступлениях. Кровь на этих руках? Мои руки способны только дарить радость, удовольствие, музыку…»

Луиджи покачал головой и попытался взять аккорд. С гитарой надо было обращаться по-другому, не так, как со скрипкой. Тем не менее очень скоро он извлек из инструмента грустную мелодию, которую тут же сменила радостная.

— Спасибо, Долорес! Теперь мне будет не так скучно.

Вместо ответа Долорес встала и спустила плечики своего платья, обнажив тяжелые груди с шоколадными сосками. Ее чуть влажная кожа блестела.

— Играть ты будешь завтра! — сказала она. — Уж никак не сегодня вечером.

Луиджи отдал Долорес гитару. Поскольку нога у него болела и он не мог нагружать щиколотку, их объятия не знали разнообразия. Гордая всадница с круглыми бедрами скакала на нем, держась за спинку кровати. Без всяких задних мыслей Луиджи вкушал наслаждение, которое дарила ему Долорес. Но едва экстаз проходил, как мыслями Луиджи завладевала Анжелина Лубе и начинала его терзать. Она появлялась и во снах, гордая, с прямой спиной, высокомерная, похожая на воплощение человеческого правосудия, непримиримая. Она всегда бросала на него презрительный взгляд и отворачивалась. Проснувшись, Луиджи начинал перебирать образы, стараясь вспомнить каждую их встречу, чтобы женщина, в которую он был влюблен, не осталась в его памяти жестокой.

Как правило, он видел ее на пороге дома в Масса, когда она вступилась за него перед жандармами. В тот день она казалась Луиджи нежной и снисходительной, поскольку солгала, чтобы спасти его от тюрьмы. Он также хранил в памяти отчаянный блеск ее прекрасных фиолетовых глаз в те минуты, когда толпа учинила расправу над ним.

Но об этом Долорес даже не догадывалась. А Луиджи тщательно прятал горькую обиду в самой глубине своего сердца, поскольку часто черпал из этой самой обиды мимолетную радость, овеянную ароматами потерянного рая.

Сен-Лизье, улица Мобек, вечер того же дня

Анжелина и Розетта шли по улице Мобек. Майская ночь выдалась теплой, и они не торопились домой. Вполголоса они разговаривали о симпатичном Малькольме Брунеле.

— Ваш милорд решил задержаться в нашем городе, — заявила Розетта. — Скажите, мадемуазель Энджи, может, в воздухе пахнет романом?

— Ты имеешь в виду между Жерсандой и ним? — удивилась молодая женщина. — Нет, глупышка!

— Любви все возрасты покорны. И потом, так было бы лучше для них обоих, особенно для вашей подруги. Ведь она все время жалуется на одиночество.

— У тебя чересчур разыгралось воображение, Розетта, — устало оборвала девушку молодая повитуха.

Они подошли к деревянным воротам, закрывавшим внутренний двор. Едва Анжелина повернула ключ в замке, как раздался громкий лай.

— Наверно, для нашего славного Спасителя время текло медленно. Вскоре он примется бегать за сучками — лето не за горами. Одной заботой больше… Смотри, не выпускай его!

Розетта, приняв серьезный вид, дала обещание, но в ее глазах сверкали лукавые огоньки. Она так наслаждалась жизнью в доме своей хозяйки, что ей все казалось нипочем.

— Я никогда не доставлю вам забот, мадемуазель, — сказала Розетта. — Благодаря вам я больше не голодаю, ничего не страшусь. Я даже могу отсылать немного денег Валентине. Она написала мне, и я теперь знаю новости о моих братьях.

Растроганная Анжелина сжала руку Розетты. Девушка считала своим долгом делиться деньгами со старшей сестрой Валентиной, которая жила в Сен-Годане вместе с отцом, ставшим кровосмесителем.

— Мне хотелось бы научиться читать и писать. — Розетта вздохнула.

— Я научу тебя, — пообещала Анжелина. — Я давно собираюсь это сделать, но, к своему стыду, так и не нашла времени. Будет хорошо, если сегодня вечером за мной никто не придет.

— И то правда! Местные дамы чаще всего рожают по вечерам или ночью, — согласилась Розетта. — Что уже говорить о рассвете!

— Ты права, Розетта. Я должна быть готова в любое время дня и ночи. Как бы то ни было, завтра мы начнем учить алфавит.

Они вошли во двор. Спаситель радостно встретил их. Этот здоровенный пес неизменно прыгал на свою хозяйку, хотя мог повалить ее на землю. И Анжелина каждый раз отчитывала его.

— Нет, Спаситель, нет! Хорошо, что я сняла свое красивое платье, иначе ты изорвал бы его. Отойди, негодник!

Анжелина громко смеялась, такая очаровательная в лунном свете. Взяв свою хозяйку за руку, Розетта повела ее в их скромный дом. Наступило время досуга, когда они при свете свечи пили настойку вербены и вели доверительные беседы. Они поговорили о лорде Брунеле, омлетах, которые готовили в «Отель де Франс», Люшоне, а также о городских розах, предвкушая, что вскоре они будут наполнять своим пленительным ароматом ночи.

И ни Анжелина, ни Розетта не слышали, как по нижней долине, где несла свои бурные воды река Сала, проехал фиакр. То был знак судьбы.

Сен-Лизье, улица Мобек, суббота, 21 мая 1881 года

Было девять часов утра. Анжелина, сидя за стареньким столиком, который летом она выносила во двор и ставила под сливу, шила. Даже будучи дипломированной повитухой, она продолжала шить для дам города ситцевые чепцы, платья и блузки. Розетта подметала порог.

— Надо же, мадемуазель, как сегодня спокойно!

— А я не жалуюсь. Это позволит мне закончить блузку. Я должна отнести ее вечером Мадлене Серена. Она хочет надеть ее завтра на мессу. Вчера, когда я ходила к ней для примерки, я осмотрела Фаншону. Она на удивление быстро идет на поправку.

— Как чудесно вы сказали: «на удивление быстро»! Если бы я могла говорить, как вы…

— Ты научишься, если постараешься. Ты уже делаешь успехи, с чем я тебя и поздравляю.

Польщенная Розетта еще усерднее стала подметать. Растянувшись на каменных плитах, Спаситель спал. Во дворе царила тишина, нарушаемая лишь пением дрозда. Бледно-голубое небо предвещало хорошую погоду.

— Нам не удалось еще раз увидеть лорда Брунела, — заметила Анжелина. — Думаю, мадемуазель Жерсанда увезла его в Сен-Жирон.

— Или они прогуливаются по лесу, взявшись за руки, — со смехом сказала Розетта.

— Замолчи, пожалуйста!

Розетта исполнила просьбу Анжелины. Поставив метлу на место, она, пританцовывая, направилась к конюшне. Ее широкий цветастый фартук так и летал над юбкой.

— Я дам Бланке сена, мадемуазель Энджи. О нет! Кто-то пришел!

Действительно, в ворота стучали. Немного удивленная, Анжелина подавила вздох. В конце месяца должна была родить одна из ее пациенток, Жаннина Пике. «Ребенок слишком торопится», — подумала она, вставая.

Но во двор вошла Октавия, держа в руках корзину с темнокрасными вишнями.

— Здравствуйте, барышни, — ласково произнесла служанка. — Я возвращаюсь из сада отца Луи, где собрала не меньше трех килограммов вишен. Мне захотелось угостить ими вас. А вы уже принялись за работу?

— На улице так хорошо! — отозвалась Анжелина. — Спасибо за вишни, они просто великолепны.

Несмотря на этот обмен любезностями, было ясно, что Октавия хочет сказать что-то важное. Казалось, служанка чем-то озабочена. Она избегала смотреть молодой женщине в глаза, что было необычно.

— Мадемуазель хорошо себя чувствует? — вдруг забеспокоилась Анжелина.

— Да, очень хорошо! А впрочем, я пришла по ее поручению. Словом, она просила меня предупредить тебя… Нет, договориться с тобой, но сначала я пошла в сад, и вот…

— Октавия! Что случилось? Я начинаю беспокоиться.

— Это не так просто объяснить. Господи! Мадемуазель находит это обычным делом, но я до сих пор не могу прийти в себя.

Заинтригованная Розетта взглянула на свою молодую хозяйку, которая повторила вопрос. Наконец служанка вымолвила на одном дыхании:

— Нет, вы только представьте себе! Лорд Брунел предложил мадемуазель поехать вместе с ним на воды в Люшон. Мсье считает, что ей пойдет на пользу поездка и общение с людьми своего круга. Я тайком усмехалась, полагая, что мадемуазель откажется. Ан нет! Она согласилась. Отъезд назначен на понедельник или вторник.

Сразу же испытав облегчение, Анжелина задышала ровнее. Что касается Розетты, та просто ликовала:

— А я не такая уж глупая!

— Но хуже всего то, что я должна ехать с ними, — причитала славная Октавия. — Мадемуазель требует, чтобы я сопровождала ее. Энджи, тебе придется забрать своего малыша.

Анжелина даже не обратила внимания на то, что Октавия употребила уменьшительно-ласкательное имя, каким называл ее лорд Брунел. Сердце Анжелины было готово выскочить из груди — ее переполняла сумасшедшая радость.

— Забрать Анри? Какое счастье! О, дай я тебя поцелую, Октавия! Да, я непременно должна тебя поцеловать! Я ждала этого момента со дня его рождения. Мне так хотелось, чтобы он был рядом со мной с утра до вечера, а также ночью!

Раздосадованная Октавия оказалась в объятиях Анжелины.

— Боже мой! Как мне будет не хватать его, нашего малыша! — простонала служанка. — Мадемуазель преувеличивает. Я предпочла бы остаться здесь и заниматься Анри вместе с тобой и Розеттой. Но я не имею права на собственное мнение. И это длится уже тридцать лет! Я должна следовать за мадемуазель, причесывать мадемуазель, помогать мадемуазель одеваться, подавать мадемуазель настойку по вечерам…

— Не хнычь, Октавия, — вмешалась Розетта. — Я знаю Люшон, это прелестный город. И, возможно, вернется мадемуазель Жерсанда уже помолвленной…

С этими словами девушка вприпрыжку бросилась к конюшне и исчезла за дверью. Анжелина умоляюще улыбнулась славной Октавии:

— Не обижайся, мой славный дружок, но я о таком счастье не могла даже мечтать. Тебе понравится в Люшоне, я уверена. Выпей воды, это поможет тебе прийти в себя.

Они оживленно беседовали, сидя под сливой. Еще полностью не веря в свое столь неожиданное счастье, Анжелина думала, как лучше разместить ребенка в доме, и задавала множество вопросов.

— Мне понадобятся кроватка и простыни. Что он ест по утрам? Я редко приходила к вам так рано.

Голос Анжелины дрожал, глаза блестели. Взволнованная Октавия сообщала ей мельчайшие подробности. Затем, неожиданно став серьезной, она тихо сказала:

— Когда я вижу тебя в таком состоянии, малышка, я спрашиваю себя, не допустила ли мадемуазель Жерсанда серьезную ошибку, усыновив Анри. Ты мать, и ты должна его воспитывать, лелеять каждый день, подаренный нам Господом.

— Да, я тоже об этом жалею, — призналась молодая женщина. — У меня часто создавалось впечатление, что я бросила своего малыша. Но это ведь ради его блага, Октавия! Теперь никто не назовет его байстрюком.

Когда Розетта вышла из конюшни, она увидела, что Анжелина, которую девушка почтительно называла своей хозяйкой, заливается горючими слезами.

— Но, мадемуазель Анжелина, почему вы печалитесь? — удивленно спросила она. — Еще десять минут назад вы были похожи на козочку, полакомившуюся мятой.

Подобное сравнение вызвало у Анжелины улыбку. Розетта действовала, как всегда, импульсивно, но в сложившейся ситуации это было как нельзя лучше.

— Вы не должны плакать. Ваша мадемуазель Жерсанда могла бы взять Анри с собой в Люшон, ведь по документам она его мать.

— Господи, в самом деле! Октавия, почему вы оставляете мне малыша?

— Об этом надо спросить лорда Малькольма, — загадочным тоном произнесла служанка. — Он заявил, что ребенок такого возраста будет мешать им спокойно проводить время.