Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Время любить

— Мама, я надеюсь, что это шутка, дурного вкуса, но все-таки шутка, — сказал побледневший от негодования акробат. — Октавия говорила об этом Розетте в прошлом месяце, когда мы были в отъезде, но у меня это вылетело из головы. Вы действительно отказываетесь присутствовать на церковной церемонии?

— Мадемуазель, я отреагировала так же, как и Луиджи, когда Розетта шепотом сказала мне об этом, — поддержала Луиджи Анжелина. — Это настолько абсурдно, что я больше об этом даже не думала. Я расценила ваше решение как мимолетный каприз, а теперь вы вновь заявляете, что ноги вашей не будет в соборе. Вы причиняете мне невыносимую боль, и к тому же, насколько я помню, вы присутствовали при крещении Анри. И это происходило в том же соборе, разве я не права?

— Обряд крещения не такой длительный, как свадебная церемония, дети мои, — возразила Жерсанда. — И нас не окружали любопытные зеваки. И я как приемная мать Анри должна была находиться там.

Луиджи кипел от негодования. Стоя около кресла своей матери, он воздел руки.

— Напоминаю вам, если вы вновь забыли, что вы и моя мать… и не приемная, по крайней мере, я так полагаю. Но вы непредсказуемы. Еще немного, и вы скажете, что я не ваш сын…

— Луиджи, не подвергай все сомнению, — простонала Жерсанда. — Нельзя отрекаться от веры своих предков, когда стоишь на пороге смерти.

Анжелина потеряла терпение. С трудом сдерживая слезы разочарования, она прошептала:

— Вы не стоите на пороге смерти, насколько мне известно! Тем хуже! Мы отказываемся справлять свадьбу, мадемуазель, и праздновать Рождество, которое мы должны были встретить в Лозере. Мы с Луиджи как можно скорее покинем Сен-Лизье и отправимся в Сантьяго-де-Компостела. Где-нибудь мы обязательно найдем кюре, который согласится нас обвенчать!

Октавия прислушивалась к ссоре, стоя в вестибюле. Упрямство хозяйки и подруги удручало служанку. Она решила вмешаться, пусть даже потом ей придется выслушивать многочисленные упреки.

— Какое несчастье! — со вздохом воскликнула Октавия, входя в комнату. — Вас слышно даже в кухне. Если вы будете продолжать в том же духе, то разбудите малыша, который так радовался, ложась в постель вместе с новой игрушкой. Мадемуазель, при всем моем уважении к вам, я разделяю мнение Энджи и мсье Луиджи. Зачем вы потратили столько сил, все это организовывая, если отказываетесь присутствовать в доме Господа, которому поклоняются и католики, и протестанты, смею вам заметить? У вас короткая память, и я вынуждена напомнить вам, что вы ездили на похороны этой несчастной девушки, Люсьены, одной из жертв Сегена. Вернувшись из Тулузы, вы расхваливали мне красоту церкви Сен-Сернен, где проходила заупокойная месса. Ну так что?

В голубых глазах Жерсанды мелькнул испуг. Она растерялась, услышав обвинения служанки.

— Там никто меня не знал, — извиняющимся тоном начала старая дама. — Никто не мог догадаться, что я протестантка. Я хотела поддержать Анжелину в этом тяжелом для нее испытании. Ну, хватит! Перестаньте на меня так смотреть, все трое! Я ведь буду присутствовать на гражданской церемонии. Я не думаю, что так уж важно, чтобы я пришла и в церковь.

Дрожавшая от нервного напряжения Анжелина возмутилась.

— Как вы смеете такое говорить, мадемуазель, вы, взявшая меня под свое крыло в день моего первого причастия, вы, воспитавшая меня и давшая мне образование? Вы мне как мать, и вы прекрасно об этом знаете. В этот день мне так будет не хватать моей дорогой мамочки! Если вы меня бросите, то из членов моей семьи на свадьбе будет присутствовать только папа, поскольку дядюшка Жан не сможет приехать.

Глубоко разочарованная, Анжелина в отчаянии встала и подошла к окну. Прижавшись лицом к стеклу, она беззвучно заплакала.

— Ну, теперь вы удовлетворены? — прорычал Луиджи. — Право, вы разочаровываете меня, мама. Будущая новобрачная плачет в день рождения своего ребенка, это вас не тревожит? Подойди ко мне, моя любимая, мы сейчас же покинем этот дом.

Луиджи, такой элегантный в костюме-тройке, подбежал к Анжелине и заключил ее в свои объятия.

— Подождите! — взмолилась Жерсанда. — Вы должны поехать в Сен-Жирон. Портниха написала мне, что она ждет тебя, малышка, на последнюю примерку. В этом платье, фасон которого я нарисовала, ты будешь самой красивой невестой в наших краях.

— Мадемуазель, мне очень жаль, но я никуда не поеду. Я предпочла бы сочетаться с Луиджи браком в скромной часовне, в самом простеньком платье, но в вашем присутствии. Я вам уже об этом говорила. Я тоже могу быть упрямой. Свадьбы в соборе не будет!

Луиджи помог невесте надеть шерстяной плащ с капюшоном, дав себе слово как следует утешить ее. Он уже планировал уехать в Париж вместе с Анжелиной, подальше от своей эксцентричной родительницы, на которую был очень сердит. Но внезапно Жерсанда разрыдалась и стала что-то выкрикивать сквозь рыдания.

— О нет, мадемуазель! Что с вами? — испугалась Анжелина, устремляясь к ней.

— Моя малышка! Моя любимая дочурка! — простонала старая дама, бросаясь в объятия Анжелины. — Прости меня, прости! Я не хотела огорчать тебя. Прости меня! И ты, Луиджи, мой обожаемый сын, не сердись на меня! Вы должны меня понять! Просто должны!

— Но как мы можем понять вас, если вы ничего не объясняете нам, мама? — сухо спросил Луиджи. — Обедая с вами, мы в очередной раз обсуждали детали этой свадьбы, о которой вы так мечтали. А после кофе вы как будто вскользь сообщили, что не пойдете в собор, поскольку вы протестантка. Согласитесь со мной, это абсурдное, если не сказать дурацкое решение. Все то время, что я живу здесь, я ни разу не видел, чтобы вы посещали храм.

— Я не хожу в храм с тех пор, как от сердечного приступа умер пастор, который был моим близким другом. А его преемник мне не нравится.

Мертвенно-бледная Жерсанда продолжала плакать. Анжелина порывисто обняла старую даму, подумав, что не стоит мучить свою дорогую мадемуазель, которая всегда была слишком капризной.

— Ты хочешь получить объяснения, Луиджи? У меня их нет, — продолжала Жерсанда, растроганная тем, что Анжелина вновь была нежна с ней. — Я счастлива, что вы решили соединить свои судьбы. Я с наслаждением выбирала красивые наряды для Октавии, Розетты и для тебя, Энджи. Я составила сотню меню, прежде чем выбрать одно, которое полностью удовлетворило меня. Я представляла, как буду стоять у окна и ждать вашего возвращения из собора, готовая встретить гостей, как надену свои самые лучшие украшения. Я была бы мысленно с вами. Признаюсь откровенно, я считала свое присутствие в церкви излишним. Но самым главным для меня был наш отъезд в понедельник на земли моих предков, в Лозер, во владения моей семьи. Возможно, я слабоумная, сын мой, но я не думала, что мое решение обернется для вас трагедией. Ты, Анжелина, ты можешь подтвердить, что в городе меня так и не приняли. Когда мы приехали сюда, я и Октавия были единственными гугенотками. О, сколько раз мы слышали это уничижительное слово!

— Да, все верно, мадемуазель, — сказала Октавия.

— Твой отец постоянно употреблял это слово и даже злоупотреблял им, признайся, малышка! — продолжала старая дама. — Разумеется, с годами к нам стали относиться терпимее, поскольку я дворянка и к тому же богата. Но сплетницы будут буквально пожирать глазами гугенотку во время церемонии, а потом не преминут обвинить ее в кокетстве, поскольку всем известно, что я во всем ценю элегантность, что плохо сочетается с моей верой. Я хочу вам также напомнить, что в прошлом было слишком много подло убито моих единоверцев, слишком много совершено постыдных репрессий в отношении них. Я размышляла над этим целый месяц, но так и не сумела урезонить себя. Энджи, ты часто мне рассказывала о кострах, пылавших в этом краю. На них сжигали славных людей — альбигойцев, катаров, потомком которых считает себя твой дядюшка Жан. Так вот я, Жерсанда де Беснак, во имя детей протестантов, поднятых два столетия назад на пики солдатами-католиками, во имя всех, кому пришлось бежать, чтобы спастись от преследований, инициированных королями и Папами, я отказываюсь переступать через порог собора. Это сильнее меня. Я испытываю священный ужас при одной только мысли, что мне придется присутствовать на мессе среди толпы прихожан. Но если из-за этого вы собираетесь отменить свадьбу, не бойтесь, я буду рядом с вами, поскольку люблю вас всей душой.

Лицо Жерсанды осунулось и блестело от слез. Положив руку на сердце, она высвободилась из объятий Анжелины и повернулась к огню.

Озадаченный Луиджи недоуменно посмотрел на Октавию. Служанка качала головой с видом человека, больше не способного повлиять на ситуацию.

— Не стоит приносить себя в жертву, мадемуазель, — сказала Анжелина. — В субботу 17 декабря отец Ансельм соединит нас, меня и Луиджи. А вы поступайте так, как решили. Надевайте вечернее платье, драгоценности и молитесь за нас согласно канонам вашей веры, веры ваших предков и ваших родителей. Я буду знать, что вы очень счастливы и примирились со своей совестью. И главное, ждите нашего возвращения, стоя у окна, готовая встретить нас в ярко освещенной гостиной, где будет накрыт стол. Я понимаю вас, как понимаю своего дядюшку Жана. Знаете, они, мои дядюшка и тетушка, взяли к себе соседского малыша. Это из-за Бруно они боятся ехать в город, особенно если в долине Масса выпадет снег.

— Если бы я услышал ваши доводы раньше, я не стал бы сердиться, — добавил Луиджи. — Надо было просто все объяснить мне, мама.

— А ты дал мне время?

— Нет, не дал, в этом я согласен с вами. Простите меня. Я стал католиком не по своей воле, у меня не было выбора. Но религиозные воззрения и тех и других не имеют для меня значения. Для меня главное — доброта, милосердие и терпимость. Этими качествами я обязан отцу Северину, словом, Божьему человеку.

Разволновавшийся акробат подошел к матери и поцеловал ее в лоб.

— Не плачьте, дорогая мама, — тихо сказал он. — Через месяц вы будете ходить по земле Лозера вместе с теми, кого любите и кто вас любит. Давайте забудем об этой прискорбной ссоре, вы согласны со мной?

Жерсанда молча кивнула. Ее бледное лицо озарила слабая улыбка. Анжелина вновь обняла старую даму. Она была потрясена, поняв, какой беззащитной была ее дорогая подруга.

— А примерка у портнихи? — умоляющим тоном спросила старая дама.

— Луиджи отвезет меня в Сен-Жирон, — пообещала Анжелина. — Мы поедем в моей коляске. А сейчас вы должны отдохнуть. Мне не терпится увидеть свое подвенечное платье!

Луиджи и Анжелина вышли из гостиной, держась за руки. За окном неистово хлестал дождь и дул порывистый ветер. Озабоченная Октавия подбросила в камин дров.

— Вы дрожите, мадемуазель, — обеспокоилась она. — Может, вам что-нибудь принести? Плотную шаль? Или горячий напиток?

— Ничего не надо, благодарю тебя. Скажи, ты меня понимаешь, ты, моя давнишняя подруга? — шепотом спросила взволнованная Жерсанда.

— Разумеется я вас понимаю. Сегодня вы даже вынудили меня пожалеть, что я перешла в католическую веру. А вот кто уж зрит в корень, так это мсье Луиджи. Лучшая религия — это религия сердца, мадемуазель, религия, позволяющая дарить и обретать счастье. Ну, хватит рассуждать! Я хочу напечь блинов на полдник малышу.

Оставшись одна, Жерсанда де Беснак закрыла глаза. Она была измучена и вместе с тем чувствовала огромное облегчение. Борьба была трудной, но она в очередной раз одержала победу.

Улица Мобек, среда, 23 ноября 1881 года

После очередного приема пациентки Анжелина приводила свой диспансер в порядок. С начала месяца ее посетили несколько будущих матерей, которым до родов было еще далеко. Анжелине это казалось хорошим знаком. Она смогла установить время родов и дать своим пациенткам советы относительно соблюдения правил гигиены.

— Сможешь записать фамилию этой дамы в дневник? — спросила Анжелина Розетту. — Катрин Борд. Она живет на улице Нёв.

— Да, мадемуазель Энджи, — ответила девушка, сидевшая за инкрустированным столом. — Не волнуйтесь, я всегда стараюсь, когда пишу. Я так рада, что научилась писать! Это не так уж сложно.

— Луиджи оказался хорошим учителем. Он более терпеливый, чем я. Но тебе еще предстоит учиться и учиться.

— Я понимаю. Мои буквы не такие красивые, как ваши. Когда я их вывожу, у меня немного дрожит рука.

Розетта вздохнула. Став по-детски серьезной, она взяла перо и открыла чернильницу. Вот уже три дня она передвигалась на костылях. Доктор Бюффардо снял гипсовую повязку и сказал, что удовлетворен тем, как срослась кость. Розетта, на которой был белый халат, выполняла обязанности секретаря. Осмотр производился за большой гобеленовой занавеской, чтобы пациентки не смущались. Однако, если присутствие Розетты, пусть она и старалась быть незаметной, оказывалось нежелательным, она уходила в кухню.