— Мадемуазель Энджи, а как пишется «Катрин»? Через «о» или через «а»?

— Разумеется через «а». Если у тебя возникают сомнения, всегда спрашивай. Не делай ошибок, я терпеть не могу исправлять их. Запиши, что сегодня к нам приходила Катрин Борд с улицы Нёв. Увы! Я думаю, что она родит перед самым Новым годом, когда меня здесь не будет. Надо, чтобы она обратилась за помощью к повитухе, работающей в больнице. Мне очень жаль, Розетта, что две моих пациентки родят своих малышей, когда я буду в отъезде, — одна в январе, вторая в марте. Когда я им посоветовала одну из моих коллег, они расстроились.

— Но вы же не можете отказаться ни от поездки в Лозер, ни от паломничества!

— Меня в основном беспокоит это длительное паломничество. Отец Ансельм велел мне заниматься своим ремеслом с полной отдачей, однако заставляет меня покинуть родной край на несколько недель, возможно, месяцев. Но, если я отложу свой отъезд до весны, у меня появятся новые пациентки. Это замкнутый круг.

Озабоченная Анжелина замолчала. У нее была спиртовка, на которой она кипятила воду в особом котелке. Тщательно протерев хирургическое зеркало эфиром, она принялась стерилизовать его.

— Не берите себе в голову, мадемуазель, — сказала Розетта. — Иначе никогда не выйдете замуж. Кстати, ваше платье готово?

— Портниха пришлет его завтра. Твое платье тоже. На Анри будет прелестный костюмчик из темно-синего бархата с кружевным воротничком. Плохо, конечно, что мне грустно, но с каждым днем свадебная церемония все больше пугает меня. Все, кого я встречаю, обещают непременно прийти. Думаю, собор не сможет вместить всех желающих…

И Анжелина рассмеялась, словно подшучивая над собой.

— Вы просто нервничаете, вот и все. — Розетта вздохнула. — Да и у меня на душе неспокойно. В день вашей свадьбы Виктор собирается представить меня своим родителям. У меня голова кругом идет. Что они подумают обо мне?

— Они будут рады увидеть такую прелестную барышню. Уверяю тебя, это очень милые люди. Аньес Пикемаль, мама твоего возлюбленного, — простая и гостеприимная женщина.

— Не говорите так — мой возлюбленный! Каждый раз, услышав это слово, я краснею.

— Розетта, этот юноша — для тебя настоящий подарок судьбы. Судя по твоим словам, он намерен на тебе жениться, так что не красней. Он умный, милосердный. К тому же он не придает особого значения твоему прошлому, и это убедительно доказывает, что он любит тебя.

— Так-то оно так, мадемуазель Энджи, но я не знаю, хочу ли я выходить замуж, поскольку тогда мне придется покинуть вас. А я так вас люблю! Словно вы моя старшая сестра!

— Сестры не разлучаются, когда выходят замуж за желанного мужчину, мужчину, которого любят. А может, ты не любишь Виктора?

— Я очень люблю его, он мне нравится, но я еще плохо его знаю. И вам известно, что внушает мне беспокойство…

Анжелина покачала головой, глядя на Розетту с нежной улыбкой. Как-то раз, вечером, они долго беседовали об одной из супружеских обязанностей — плотских отношениях. Несмотря на откровенные признания Анжелины, утверждавшей, что физический акт может доставить бесконечное блаженство. Розетта по-прежнему испытывала страх, уверенная, что не выдержит мужского натиска супруга. После того как девушка подверглась насилию, она считала физическую близость чем-то отвратительным.

— Послушайте, к нам кто-то пришел! — воскликнула Розетта.

По-прежнему шел дождь. Анжелина увидела двух элегантных женщин, которые направлялись к диспансеру, прячась под большими черными зонтами.

— Господи, похоже, они приехали с ребенком! — воскликнула Анжелина, бросаясь к двери диспансера, чтобы открыть ее. — Входите, дамы!

— О, какая отвратительная погода! — раздался пронзительный женский голос. Это была Леонора Лезаж. — Здравствуйте, повитуха Лубе.

— Здравствуйте, мадам.

Увидев супругу Гильема, Анжелина недовольно поморщилась, но старалась быть вежливой, хотя и не проявляла сердечного радушия. Что касается второй женщины, то это была Николь, горничная с испытующим взглядом. Николь закрыла зонтики и поставила их снаружи около стены.

— А вы хорошо все устроили! У вас тут чисто, — сказала Леонора, осмотрев помещение. — У меня такое впечатление, что вы удивлены, но вы ведь сами попросили меня привезти к вам Эжена. Это было несколько недель назад.

— Да, действительно. Теперь я вспомнила. Простите, мадам, но я с тех пор постоянно очень занята. И как чувствует себя ребенок?

В помещение вошла Николь, поджав губы. Розетта оторвалась от записей и стала незаметно рассматривать посетительниц. «Они почти одинаково одеты, на обеих прелестные коричневые шерстяные костюмы, бежевые шелковые шарфы и шляпки с вуалью», — подумала Розетта, не подозревавшая, что на самом деле это были служанка и ее хозяйка.

Анжелина взяла на руки тщательно запеленатого младенца и тут же успокоилась: Эжен явно прибавил в весе. Приподняв капюшон, она стала вглядываться в личико младенца.

— У него округлились щечки. Теперь это прелестный пупс. К тому же он улыбается! Как вы его кормите?

— Мы следуем вашим советам. Даем подслащенное козье молоко. Отец сам кормит его из соски. Вы можете ликовать: превратили Гильема Лезажа в няньку! Это настоящий подвиг!

Она говорила язвительным тоном. Николь сочла необходимым рассмеяться, чтобы показать, что она заодно с Леонорой.

— Главное, что ваш сын, судя по всему, здоров, — оборвала Леонору Анжелина. — Могу ли я его распеленать, чтобы осмотреть полностью?

— Да, если считаете, что здесь достаточно тепло. Мой дорогой муж из своего инвалидного кресла приказал мне не перечить вам, повитуха Лубе.

— Не ломайте язык, говорите проще, мадам. У меня есть имя. А слово «повитуха», которое вы бросаете мне в лицо, из провансальского наречия, языка моего края, уроженкой которого вы не являетесь. Зачем его употреблять, если вы презираете местный диалект? Впрочем, я удовлетворена. Вы только что поступили как настоящая мать — забеспокоились, не холодно ли в помещении. Но не стоит волноваться. Печка топится, а на окнах висят занавески. Эжен не простудится.

Эта короткая речь подействовала на Леонору как холодный душ. Она ничего на это не сказала, только ее глаза сверкнули от ярости. Розетта затаила дыхание. Она понимала, что сейчас происходит, и, несмотря на нарочито равнодушный вид, всем сердцем была на стороне своей подруги.

— Ваш ребенок совершенно здоров, — сказала Анжелина после тщательного осмотра. — Теперь я спокойна, а до этого момента я не получала никаких известий о нем. Жена вашего деверя, Клеманс, больше не пишет мне.

— Мадам Клеманс было бы трудно вывести хотя бы строчку, — сказала Николь. — Она сломала правую руку, неудачно упав с лошади.

— Да, наш мануарий превратился в настоящую больницу, — подхватила Леонора. — Вы могли бы поучаствовать в конкурсе на должность сиделки, повитуха Лубе.

— Хватит! — возмутилась Анжелина. — Если вы намерены говорить со мной столь высокомерным тоном, а эта шлюха так и будет хихикать за вашей спиной, то вам лучше уйти. Эжен чувствует себя хорошо, и это для меня главное. Возвращайтесь в ваше змеиное гнездо! И чтобы вашей ноги больше здесь не было! Вы насмехаетесь над своим искалеченным мужем! Вы насмехаетесь над женой своего деверя, а ведь она так переживала из-за вас, жалела вас! Ваши слова не достигают цели. Более того, мне вас жаль. Убирайтесь вон!

Дрожа от возмущения, Анжелина запеленала ребенка и протянула его матери.

— Какая наглость! — воскликнула Леонора, красная от ярости. — Вы считаете, что вам все позволено, поскольку вы выходите замуж за аристократа и будете носить фамилию с частицей, вы, дочь сапожника?

— Убирайтесь!

— Я уйду, но вы за это мне заплатите. Дорого заплатите. Идем, Николь!

— Да, мадам. Я пойду вперед, чтобы открыть зонтики.

Горничная как-то странно посмотрела на Анжелину, потом на Розетту, не проронившую ни слова, поскольку была напугана этой неистовой ссорой. Наконец посетительницы вышли за ворота. На улице заржала лошадь.

— Вероятно, их ждал кучер Лезажей. — Анжелина вздохнула. — Боже мой, я чуть не дала ей пощечину. Какая гадина!

— Да, верно, мадемуазель Энджи, настоящая мегера! А вторая ведьма, кто она?

— Горничная из мануария. Я не сочла нужным говорить тебе об этом, Розетта, но у меня есть все основания называть ее шлюхой. Эта девица, Николь, спит с Гильемом. Но, судя по всему, такое положение вещей устраивает Леонору. Я даже думаю, что они хорошо ладят между собой, что заключили своего рода сделку. Господи, эти люди приводят меня в отчаяние! Знаешь, я все лучше и лучше понимаю мадемуазель Жерсанду. Весь этот бомонд, все эти люди из мануария исповедуются и причащаются, а потом снова начинают врать и вести себя самым бессовестным образом. Наглядным примером тому служит Оноре Лезаж, отец Гильема… Да и эти двое… Я не имею права их судить, но если подумать, религия протестантов представляется мне менее лицемерной. Протестанты признаются в своих грехах непосредственно Богу, пытаясь затем не совершать дурных поступков. У них нет такого понятия, как отпущение грехов, которое подчас за деньги покупают себе знатные люди. Есть только раскаяние и покаяние. Прости, глупо все это говорить тебе, но сейчас у меня мысли путаются.

— Да забудьте обо всем этом! Давайте поговорим о наших красивых платьях и об ужине.

Немного успокоившись, Анжелина села на табурет рядом с Розеттой. Она должна забыть о Леоноре Лезаж и о Николь, чей насмешливый взгляд задел ее за живое.

— Так, свадебный ужин… Будут, разумеется, Жермена и папа, некая барышня Розетта со своим кавалером Виктором Пикемалем, отец Северин, приор аббатства Комбелонг, и отец Ансельм — два уважаемых священника, Ирена, Робер и Пьеро, поскольку я их пригласила. Я искренне восхищаюсь этими людьми. Не приедут дядюшка Жан и тетушка Албани, что меня очень огорчает. За столом нас должно было быть шестнадцать, но будет только четырнадцать. Мадемуазель Жерсанда наняла одну из служанок таверны. Она заменит Октавию, которая имеет полное право составить нам компанию.

— Но это не помешает ей вскакивать и бегать на кухню, чтобы следить, не нарушается ли порядок подачи блюд, — заметила Розетта. — Октавия не может жить без своих кастрюль.

— Ради меня она сделает над собой усилие. По крайней мере, я надеюсь на это. Моя будущая свекровь отказывается переступать порог собора, а дядюшка укрылся на своей горе. Я все спрашиваю себя, не произойдет ли в последний момент какая-нибудь катастрофа? Нам осталось ждать еще три недели. Это долго, очень долго!

Улица Нобль, суббота, 17 декабря 1881 года

Прошли три долгих недели, которые Анжелина прожила в страхе перед возможными неприятностями. Эти дни были наполнены самыми заурядными событиями, которые не имели особых последствий для столь долгожданной свадьбы. Правда, малыш Анри простудился, Октавия поранила левую руку, разрезая в воскресенье мясо на куски.

Наконец настал великий день. Как ни странно, в трехэтажном доме на улице Нобль царила тишина, а не сумасшедшая суматоха, сопровождающая столь знаменательные события.

— Октавия, мы должны быть в мэрии меньше чем через час, — сказала Жерсанда де Беснак. — Что делает мой сын? Он уже должен был спуститься к нам. Мужчине не требуется столько времени, чтобы одеться, в отличие от женщины!

— Мсье Луиджи нервничает, как и наша Энджи, — возразила служанка. — Наверняка он вновь и вновь перевязывает галстук.

— Анжелина хотела, чтобы он ждал ее здесь, в гостиной. Прошу тебя, позови его! Пусть он быстрее спускается, чтобы смог увидеть, как она входит через эту дверь.

От нетерпения старая дама топнула ногой. Она позаботилась о своем внешнем виде, стремясь очаровать жителей города, которые будут смотреть, как она идет в свадебном кортеже в мэрию, расположенную на площади. Она тщательно убрала свои серебристые волосы в высокий пучок и накинула на него небесно-голубой ажурный шарф, так шедший к ее глазам. Она выбрала бархатное платье с высоким лифом и широкой юбкой, а потом собиралась надеть короткое манто с позолоченными брандебурами. Сапфировое колье и серьги дополняли ее изысканный и элегантный наряд.

— Господь всемогущий! Да успокойтесь же вы, мадемуазель! — посоветовала ей Октавия. — Мэр никуда не денется. К тому же стоит прекрасная погода, тогда как вы утверждали, что обязательно будет идти проливной дождь. Конечно, на улице прохладно, но зато ярко светит солнце.

В темно-сером костюме с приталенным жакетом и прямой юбкой, доходящей до щиколоток, коренастая служанка прикалывала золотой брошью белую бутоньерку. Жерсанда де Беснак не жалела денег, вознамерившись одеть во все новое свою служанку, Розетту и, конечно же, Анжелину, покупая им вещи и для предстоящего путешествия в Лозер.