Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек

— Правду о себе!

— А… Поистине бедный мужчина…

Розетта завороженно следила за диалогом, не решаясь вмешаться, хотя ей этого очень хотелось.

— Конечно, мне его жалко, — согласилась Анжелина. — Но так будет лучше. Я устала лгать, изворачиваться. Розетте я тоже обо всем поведала. И собираюсь признаться папе, что у меня есть ребенок.

В эту минуту в гостиную вошла Октавия с подносом в руках. Ее появление позволило Жерсанде немного прийти в себя. Испустив вздох отчаяния, она спросила:

— А как же наша договоренность, маленькая безумица? Мы же решили, что Огюстен не должен знать правду.

— Моя дорогая мадемуазель, не сердитесь на меня! Я много размышляла об этом. Папа боится, в основном, позора, бесчестия. Но сейчас такой опасности не существует. Я не собираюсь предавать это широкой огласке. Я просто хочу, чтобы мой отец знал, что у него есть внук.

— Анри, сокровище мое, — настойчиво попросила ребенка Жерсанда. — Иди поиграй с красивыми деревянными кубиками, которые так тебе нравятся.

Потом тихо добавила:

— Мои слова могут смутить его…

— Я могу поиграть с ним, — предложила Розетта. — Ты согласен, малыш? Я построю замок, а потом разрушу его.

Анри слез с колен матери и, довольный, засеменил к ковру. Радостно смеясь, он смотрел на Розетту, показывая ей кубики.

— Моя славная Анжелина, зачем все начинать сначала? — сказала старая дама, гладя ее по руке. — Огюстен обо всем расскажет жене, а Жермена несдержанна на язык… Через месяц весь город будет смеяться над нами. Люди будут говорить, что чудаковатая гугенотка с улицы Нобль завела себе наследника, соблазнив тебя богатством. К тому же твоя репутация как повитухи будет опорочена. Мы должны думать только о твоем малыше. Когда же ты станешь полностью мне доверять? Я усыновила его вовсе не для того, чтобы украсть у тебя твое единственное сокровище. Я просто хотела взять вас обоих под свою защиту. О, Боже! Ты и об Анри рассказала Филиппу Косту?!

— Увы, да…

— А вдруг он из чувства мести донесет на тебя? Тогда ты потеряешь свой диплом…

— Думаю, он не опустится до такой низости.

— Все же ты поступила опрометчиво. А я так радовалась, думая, что ты в Люшоне! Я представляла тебя в этом роскошном вечернем платье, которое так тебе идет. Боже мой, все мои прекрасные мечты разрушились…

— Возможно, мадемуазель. Только это были ваши мечты. Я вовремя поняла, что не разделяю их.

— Можно подумать, ты обвиняешь меня в том, что я толкала тебя в объятия этого очаровательного доктора…

— Я согласна, Филипп вовсе не злой. Я не обвиняю его. Но, признайтесь, вы оказывали на меня давление.

— Согласна, — уступила Жерсанда. — В надежде устроить твое счастье, малышка.

Счастливая Розетта играла с Анри, не пропуская ни одного слова из разговора Анжелины и Жерсанды.

«Какое запутанное дело!» — думала девушка, уголком глаза рассматривая убранство просторной комнаты. До этого она не решалась смотреть по сторонам, но сейчас, сидя на коленях рядом с мальчуганом, переводила взгляд с безделушек на картины, с тяжелых красных бархатных портьер на книги в переплетах.

— Анжелина, подумай о своем малыше, — не отступала Жерсанда. — Он не должен познать позор ни сейчас, ни став взрослым. Судя по тому, как ты описывала мне своего отца, если он узнает о своих родственных связях с Анри, то скорее отречется от него, чем проникнется любовью. Ведь, согласись, Огюстен — человек весьма ограниченный…

— Возможно, вы правы, мадемуазель, — кивнула Анжелина. — Но я предпочитаю рискнуть. Думаю, теперь папа будет более снисходительным. Я немного подожду, время терпит.

Молодая женщина в задумчивости опустила голову.

— Анжелина, — нежно окликнула ее старая дама. — Что ты собираешься делать?

— Я, как и мама, стану лучшей повитухой нашего края, — улыбаясь, ответила Анжелина.

Засучив рукава платья, Анжелина в перепачканном мукой фартуке месила тесто для пирога. В очаге пылал яркий огонь, и в кухне было жарко. Они с Розеттой разожгли также печь для выпечки хлеба, что было совсем непросто. Надо было доверху заполнить небольшими поленьями нишу, выложенную кирпичами. Эта ниша находилась в стене, перпендикулярной камину. В течение трех часов Анжелина и Розетта сменяли другу друга, поддерживая в ней сильный огонь, потом стали следить за изменением цвета свода. Хлеб и кондитерские изделия можно было ставить в печь только тогда, когда желто-розовый свод ниши раскалялся добела.

Спаситель, уставший от жары, попросился на улицу. Он сел перед дверью дома и стал спокойно прислушиваться к разговорам и смеху девушек.

Накануне, как и предполагала мадемуазель Жерсанда, выпал снег, украсивший город к Рождеству.

— Надеюсь, что папа и Жермена немного опоздают, — сказала Анжелина. — Снаружи гусь поджарился, а внутри, вероятно, еще сырой. Возможно, ты, Розетта, считаешь меня глупой, но, принимая гостей, я всегда немного волнуюсь. Ты понимаешь? Ведь я впервые готовлю ужин одна, вернее, праздничный ужин.

— Как это одна? — смеясь, возмутилась Розетта. — А я? Может, я сижу сложа руки?

— Нет! Не будь тебя, я подала бы суп с лапшой и козий сыр с медом, — возразила Анжелина.

— Им не придется жаловаться, вашему папе и его даме. Ах! Если бы вы знали, как я рада! На протяжении многих лет Рождество для нас ничего не значило. Даже наоборот, приносило только разочарование. Я так сокрушалась, глядя на своих голодных братьев! У них не было даже игрушек. Когда начинали звонить колокола к полуночной мессе, я поднимала сжатую в кулак руку к небу. Я грозила доброму Боженьке.

— Замолчи, Розетта! Теперь с этим покончено. Ты обещала мне забыть все. Моя бедная малышка, я знаю, что ты все время беспокоишься о Валентине и братьях.

Анжелина раскатала тонкий гладкий пласт теста и, сняв с доски, аккуратно положила его в жестяную форму. В это время Розетта резала яблоки тонкими кружочками, как просила Анжелина.

— Не стоит на меня сердиться, мадемуазель. Я упрекаю себя за то, что чересчур счастлива. Мне стыдно думать о сестре и малышах. Мне бы так хотелось, чтобы они увидели рождественскую елку у мадемуазель Жерсанды! Я никогда не видела ничего более красивого.

— Анри тоже. Он даже захлопал в ладоши. Ведь на прошлое Рождество он был совсем крошкой, мой любимый сынок!

Анжелина на мгновение замерла, вспомнив, как радостно смотрел ее сын на дерево, украшенное красными сахарными головами, шишками, раскрашенными в золотистый цвет, яркими бумажными лентами.

— Завтра мы увидим, как зажжется елка. Человек постоянно делает открытия. Я была поражена, увидев эти маленькие металлические зажимы с крошечными свечками. И мы будем ужинать у нашей дорогой подруги.

— Я не заслуживаю всего этого, мадемуазель Анжелина. Я не пойду, не хочу вам мешать.

— Немедленно замолчи! Ты самая отважная девушка из всех, кого я знаю. Причем работящая, приветливая. Октавия и Жерсанда тебя ценят. У тебя есть только один недостаток…

— Какой? — испуганно спросила Розетта.

— Ты продолжаешь звать меня мадемуазель Анжелиной и обращаться ко мне на «вы».

— Я не могу иначе. Не сердитесь на меня! Я — ваша служанка. Вы и я — это как мадемуазель Жерсанда и Октавия. Я часто прислушиваюсь к их разговорам. Первая обращается ко второй на «ты» и зовет ее по имени. Она хозяйка. Октавия же говорит «вы» и «мадемуазель»… Вот так. А по-другому было бы неправильно. Представьте, вдруг кто-нибудь придет к вам, а я скажу: «Анжелина, к тебе гости». Нет, это невозможно. Гораздо лучше, если я скажу: «Мадемуазель Анжелина, к вам гости».

Приводя свои доводы, девушка вежливо улыбалась и низко наклоняла голову. Анжелина рассмеялась и сдалась:

— Хорошо, ты победила.

Она полила яблочный пирог сметаной, взбитой с сахаром. Теперь его можно было ставить в печь. Этим занялась Розетта, сияя от гордости. Закрыв небольшую железную заслонку, она вернулась к столу, навевая:

Многие люди совершают паломничество,

Многие люди идут в Вифлеем.

Я тоже хочу пойти туда, у меня достаточно храбрости,

Я хочу пойти туда, если смогу дойти.

У меня болит нога,

Натирает седло, натирает седло.

У меня болит нога,

Натирает седло спину моей лошади.

Все пастухи, пасшие скот в горах,

Все пастухи повстречали гонца.

Он им сказал: «Возвращайтесь в деревню».

Он им сказал: «Наступило Рождество».

Моя руки в цинковом тазу, Анжелина пританцовывала, ведь в доме царила такая радостная обстановка. Розетта же, уперев руки в боки, кружилась по комнате, распевая все громче.

— Он им сказал: «Наступило Рождество», — закончили они хором и рассмеялись.

— Эту песню пела нам моя мать, — пояснила Розетта. — Мне казалось, я ее забыла, но в вашем доме, где мне так хорошо, я вспомнила слова.

— Я уверена, что твоя песня очень понравится моему малышу, — заверила Анжелина Розетту, взяв ее за руку. — Ведь после праздников ты станешь его няней. Мадемуазель Жерсанда будет платить тебе. Мне так спокойнее, ведь Октавия уже в годах, а Анри — страшный непоседа.

— Как вы думаете, я смогу посылать деньги сестре? Возможно, если у Валентины будут средства, она сумеет сбежать.

— Если так тебе будет лучше, можешь посылать ей деньги почтовым переводом. Я сама займусь этим, ведь ты не умеешь ни читать, ни писать. А ты не боишься, что отец отнимет у нее деньги?

— Нет. В Сен-Годане почтальон приходит обычно по утрам, а отец возвращается с работы вечером.

— Мы поступим так, как ты хочешь, Розетта. А теперь — за дело! Надо поставить тушиться картошку и полить гуся его соком. Эта птица — мой первый заработок как повитухи. Чтобы получить истинное удовольствие от гуся, мы должны приготовить его по всем правилам.

— А из чего его поливать, из половника или из ложки?

— Из половника.

Анжелина задумчиво посмотрела на птицу, нанизанную на вертел. Из надрезов, которые она сделала в тушке по совету Октавии, в большое блюдо стекал жир.

«Да, это мой первый заработок, — говорила себе Анжелина. — Моя мать всегда улыбалась роженицам. Она внушала к себе доверие и в любых ситуациях сохраняла спокойствие. Роды были легкими, ребенок быстро вышел. Я так хочу, чтобы подобных случаев было как можно больше! И до чего любезными оказались эти люди! Муж и золовка роженицы угостили меня, а когда я уходила, расплатились со мной жирным гусем».

В своем дневнике Анжелина отметила день, когда произошло это событие: 18 декабря 1880 года. Тогда в ворота постучал мужчина, сказав, что его жена нуждается в услугах Анжелины. К счастью, супруги жили вблизи дороги, ведущей в Гажан. К тому же будущий отец довез ее на своей повозке.

Я чуть не расплакалась от радости, когда взяла в руки мамин чемоданчик, — вспоминала Анжелина. — Приехав в дом своей пациентки, я протерла инструменты алкоголем и прокалила их над огнем, поскольку принять две меры предосторожности лучше, чем одну. Я чувствовала себя полезной, ко мне относились с уважением. Но я так боялась допустить ошибку, ведь рядом не было ни мадам Бертен, ни мадам Гарсии, чтобы прийти мне на помощь».

— Мадемуазель Анжелина, — позвала Розетта. — Я положила картошку в сок от гуся и добавила зубочки чеснока.

— Ты права, так будет вкуснее. О, что бы я делала без тебя!

— Вы шутите, мадемуазель. Ведь вам даже некогда присесть. Судите сами: вчера вы срезали ветви остролиста и украсили ими камин и окно… Так красиво! А потом вы шили. С утра не поднимали головы от блузки этой дамы.

— О боже! Спасибо, Розетта! Я совсем забыла о блузке для мадам Фор… Она нужна ей сегодня вечером. Как же я так!

Анжелина не захотела быть на содержании Жерсанды де Беснак и вновь принялась шить. Зарабатывала она мало, но все же на эти деньги можно было покупать недорогие продукты. Уязвленная старая дама пошла на хитрость: Октавия часто приносила на улицу Мобек холодное мясо, пироги, яйца, сушеные овощи, чечевицу, фасоль и горох.

— Я успею отнести блузку мадам Фор! — воскликнула Анжелина. — Розетта, оставайся дома. Сейчас я приведу Спасителя. Нельзя, чтобы он разгуливал по городу. Тем более, что Форы живут в большом новом доме в трехстах метрах от казармы жандармов. Если, к несчастью, бригадир увидит мою собаку, он вполне может пристрелить ее.

— Да знаю. Они сволочи, эти жандармы! — возмущенно воскликнула Розетта. — Они целую вечность, пока не сдохнут, будут цепляться к вам из-за овчарки! А ведь Спаситель прекрасный сторож.