Лили Феррари - Ангельское личико

— Нет! — с горечью прервал он ее. — Ты ничего не понимаешь! Дело не только в полиции.

Марионетта со стуком поставила чашку ка блюдце. Она знала, что он скажет: «Дело в Моруцци…»

Тони замолчал. По его лицу было видно, что он готов пуститься в бега. Брат поднялся из-за стола.

— Мне придется исчезнуть, — произнес он. Лицо его было белее мела. Он выглядел очень уязвимым, стоя пред ней со взъерошенными от сна волосами, в мятой пижаме. Взгляд Марионетты задержался на фотографии деда на комоде. Брат так внешне похож на дедушку, но какая разница в характерах!

Тони поспешил в спальню. Она слышала, как он там ходит на цыпочках, тихо открывает ящики, дверцы шкафа. Брат собирал вещи. Она взяла в руки фотографию деда с бабкой и всмотрелась в нее. Мама права, юную девушку на фотографии вполне можно принять за Марионетту: такой же прямой взгляд, те же непокорные вьющиеся волосы, такая же решимость на лице и во всем облике. Конечно, лицо Джульетты было идеальным, не изуродованным безобразным шрамом. Марионетта легонько дотронулась пальцем до того места на фотографии, где был изображен молодой дедушка. Джульетте повезло. Она вышла замуж за любимого человека, но какой ценой! Марионетта сомневалась, что ее бабушка согласилась бы на этот брак, знай она, какие беды принесет он следующим поколениям. Девушка вздохнула. Но иметь такую возможность! Действительно ощущать, что ты можешь быть счастлива вечно!..

Из спальни появился уже одетый в пальто Тони. Он нес маленький коричневый чемоданчик, с которым ездил в полицейский колледж в Хендон. Неужели прошло только четыре года? Тогда брат был полон надежд, собирался стать народным героем, борцом с преступностью.

— Прощай, — неловко сказал он. — Попрощайся за меня с папой, ладно? И с Марио.

Девушка молчала, глядя в окно. На улице уже появились первые прохожие. Группа мужчин на углу что-то живо обсуждала, один из них размахивал газетой. Создавалось впечатление, что новости об отсрочке приговора Лино уже обошли весь Сохо.

Тони попытался поцеловать сестру в щеку, но она отвернулась, машинально дотронувшись до того места, где шрам достигал ее губ. Марионетта слышала, как брат дошел до двери. После небольшой паузы послышались звук открываемой и закрываемой двери, его шаги по лестнице, которые постепенно затихли.

Когда в то утро часы на башне Святой Анны пробили девять, все жители Сохо высыпали на улицы, они смялись, разговаривали, радовались… даже пили. Игроки, вывалившиеся из Мальтийского клуба, услышав новости, обняли дворника. Двое прохожих, заказавшие себе завтрак в «Кинг бомба», заплакали, когда хозяин сообщил им новости насчет Лино. Музыканты на Арчер-стрит завопили от радости, прочитав заголовки газет, а студенты-художники, сидевшие в кондитерской мадам Валери, оставили свой кофе и пустились в пляс по улице. И не только итальянцы благодарили Бога за чудо спасения Лино Ринальди от виселицы. Проститутки, картежники, пьяницы, танцоры — все веселились, устроив импровизированную вечеринку, какая возможна только в Сохо. Никто не заметил, что двоих не хватает. Марионетта ехала на автобусе в тюрьму Уондсуорт, чтобы повидаться с Лино, а Микки Энджел сидел за пианино в тесной квартирке, которую он снимал на паях с Питером Трэвисом на Бродуик-стрит. Он наигрывал «Бродвейскую колыбельную», сначала тихо, осторожно и мягко, будто поддразнивая звуки своими тонкими длинными пальцами, потом все громче и громче, и закончил сильным аккордом, после чего долго сидел в полной безнадежности, прислушиваясь, как затихает последний звук, эхом отдаваясь от стены, подобно тихому бормотанию призрака.

Ноябрь 1952 года

В церкви Святого Патрика стояла тишина. Во второй половине дня в пятницу рабочий люд Сохо еще не успел собраться на раннюю вечернюю мессу. Марионетта на полчаса ушла из кафе, чтобы успеть на исповедь. У нее едва хватило времени, сидя в узорчатой исповедальне, шепотом поведать отцу Джозефу о своих грехах. Теперь она преклонила колени у алтаря Иисуса Христа, Святой Девы Марии и Святой Марфы и шептала молитву.

Это был ее любимый уголок в церкви, с изящными зелеными с золотом колоннами, обрамляющими фреску с изображением Иисуса Христа и двух женщин в крестьянской одежде и с золотыми нимбами над головами. С раннего детства Марионетту завораживал этот сюжет, а притчу она знала наизусть. Стоящая фигура с протянутой рукой — Марфа, сестра Лазаря и Марии, Мария сидит у ног Христа, внимательно слушая его проповедь, а Марфа жалуется на тяжесть домашней работы. Марионетта пристально всмотрелась в лики, заметно потускневшие со времени. Эти два образа олицетворяли собой противоречивость натуры, свойственную большинству женщин. С одной стороны — покорность, с другой — неудовлетворенность своей женской долей и нежелание с ней мириться. И многие женщины всю свою жизнь кидаются из одной крайности в другую. Себя же Марионетта втайне всегда считала скорее гордой Марфой, нежели смиренной молчаливой Марией. Мама рассказывала ей, что Марфа стала святой, покровительствующей хорошим домохозяйкам. Девушке это казалось высшей несправедливостью, даже насмешкой, наказанием женщине, не желавшей молчать. Она виновато осознала, что не сосредоточилась на своих молитвах, и закрыла глаза, стараясь забыть выражение мольбы на лице Марфы. Закончив молиться во славу Богородицы, Марионетта перекрестилась и поднялась с колен. Поколебавшись немного, вернулась и взяла из ящика свечу, бросив несколько монет в копилку рядом с алтарем. Она зажгла свечу, поставила ее к остальным и помолчала, глядя на ряд свечей, освещавших роспись. Нимбы сверкали, ярко выделяясь на старом холсте. Девушка помолилась за Марфу, осмелившуюся поднять голос и восстать против своего образа жизни даже в присутствии Христа.

Марионетта тихонько направилась к двери, в последний раз обернувшись, чтобы посмотреть на свечи, мерцающие под позолоченной надписью: «Dilegebat Jesus Martham et Mariam». Ее душа протестовала против необходимости вернуться в «Империал» и несколько часов работать, потом, сломя голову, бежать домой, переодеваться и лететь обратно, потому что «Минт» открывался в восемь вечера. Она устала, в церкви было так тихо, прохладно, особенно по сравнению с шумным и душным кафе. Вздохнув, она уж было повернулась, но тут увидела, как кто-то вышел из исповедальни, плотно запахнув пальто. Девушка замерла. Это был Микки Энджел, лицо его выглядело озабоченным.

Марионетта поспешила к выходу и выскользнула на солнечную улицу, стараясь поскорее уйти. Она не разговаривала с Микки с той ночи, когда отложили исполнение приговора Лино. Мельком видела его на Арчер-стрит среди других музыкантов, но он ни разу не спустился в клуб, и ее это задевало. Вернулся из своего морского круиза саксофонист Питер Трэвис, приятель Микки, который часто заходил в «Минт», но, когда Марионетта набралась храбрости и спросила его про Микки, он лишь смутился и пробормотал что-то насчет большой занятости пианиста.

Она перешла дорогу и вошла в небольшой скверик на площади. Ярко-красная герань, воспользовавшись уходящим теплом, пыталась цвести. Кроме пары бродячих собак, которые дрались у памятника Карлу Второму, да нескольких пожилых людей, дремлющих на скамейках, в скверике никого не было.

— Марионетта! — Он-таки заметил ее.

Девушка неохотно обернулась. Зачем начинать все сначала, снова переживать и мучиться? Ей захотелось убежать, но было уже поздно, иначе она покажется ему смешной. Марионетта остановилась с каменным лицом, глядя на него. Микки стоял у церкви, явно удивленный тем, что встретил ее здесь. Он перешел дорогу, увернувшись от мчавшегося такси, и поспешил к девушке, сияя от радости.

— Как ты? Выглядишь замечательно!

Она со злостью почувствовала, что краснеет. Как он смеет говорить такие слова? Замечательно, как же, с этим шрамом через всю щеку, который никогда не позволит ей выглядеть действительно замечательно, сколько бы она ни старалась!..

— Я не знала, что ты католик… — с трудом нашлась она.

Микки приноровился к ее шагу, когда, смутившись, девушка поспешила к выходу, из скверика.

— Ты не знаешь обо мне очень многого, — ответил он, поддразнивая ее. Затем лицо его внезапно стало серьезным, и он взял ее за руку, чтобы помешать уйти. — Подожди, Марионетта, — попросил он. — Удели мне пять минут. Мы так давно не виделись, и день такой хороший… — Он показал ей на ближайшую скамейку.

Марионетта секунду поколебалась и решила присесть, слегка улыбнувшись в душе. Совсем недавно она стояла перед изображением Марфы, не желая возвращаться в кафе, вот святая и послала ей Микки Энджела. Во всяком случае, ей было приятно так думать. Отец обойдется без нее еще десять минут… Девушка повернулась к Микки лицом, нерешительно улыбаясь и прикрывая щеку рукой в перчатке.

— Ну, и как же ты поживаешь, Микки? Я не видела тебя несколько месяцев.

Он пожал плечами, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Много работал.

— Везет тебе. — Она воспользовалась возможностью повнимательней рассмотреть его.

Молодой человек сидел рядом, глядя через площадь, явно заинтересовавшись стариком на другой стороне сквера, качающим головой над бутылкой вина. У Микки был строгий профиль, прямой нос и слегка выдающаяся вперед челюсть. Если учесть черные волосы, то он вполне мог сойти за итальянца, грека, мальтийца или представителя другой национальности Средиземноморья, каких много в Сохо.

— А ты как? — наконец спросил он.

— Что как?

Микки повернулся к ней, его карие глаза изучающе смотрели на девушку.

— Сильно занята? Я слышал, твой клуб пользуется большой популярностью.

— Верно. Я иногда и сама не верю. — «Почему бы тебе не прийти и не убедиться в этом самому?» — хотелось ей спросить, но вместо этого Марионетта поинтересовалась: — Как поживает Вики?

— Вики? — Он явно удивился. — Нормально, насколько мне известно. Поет в клубе в Найтсбридже, так, во всяком случае, я слышал, но это было два месяца назад. — Он наблюдал за ней. — А Лино? Как поживает Лино?

Ее тронула его забота.

— Ну, конечно, здорово переживает по поводу всего этого кошмара, но старается держаться молодцом, он вернулся на старую работу в «Изола Белла»…

Микки, нахмурясь, кивнул.

— Я его там видел.

— Разумеется, он не может полностью отойти от пережитого, пока не закончится суд над Уолли Уолласом, но создается впечатление, что на этот раз Моруцци держатся подальше от свидетелей, так что постучим по дереву.

Микки покачал головой.

— Я не об этом спрашиваю. Я имел в виду тебя и Лино.

Теперь настала ее очередь удивляться.

— Меня и Лино? Что ты хочешь этим сказать?

Он все еще напряженно смотрел на нее.

— Я решил, что ты и Лино… Газеты писали…

Марионетта почувствовала, что может сейчас рассмеяться.

— Никогда нельзя верить газетам, Микки Энджел! — Значит, он думал, что она — подружка Лино Ринальди, вот почему не приходил! А Вики… Он не видел Вики много недель, сам так сказал! На этот раз Марионетта открыто улыбнулась ему, не пряча улыбку за ладонью. — Лино был возлюбленным Сильвии, Микки, — уточнила она. — Вовсе не моим. Я все это делала ради Сильвии, потому что мне было стыдно.

— Стыдно?

Улыбка исчезла с ее лица. Девушка опустила глаза и рассеянно скомкала свою перчатку.

— Сильвия попала в беду, а я ее бросила.

Микки сочувственно посмотрел на нее.

— Что вполне объяснимо в известных обстоятельствах.

Но она яростно потрясла головой.

— Нет, вовсе нет! Она была моей лучшей подругой, а я не помогла ей, и теперь она мертва.

Он взял ее за руку. Нетта смотрела на его смуглую ладонь, длинные пальцы, обвившиеся вокруг ее пальцев, и сердце девушки бешено колотилось.

— Не твоя вина, Марионетта, — промолвил он. — Сильвия умерла не из-за тебя. Она умерла из-за таких людей, как Моруцци.

Девушка едва слышала его слова. Микки продолжал держать ее руку в своей. Они сидели в маленьком пыльном скверике, переплетя руки, так же, как сидели здесь до них многие влюбленные, за которыми наблюдала Марионетта и которым всегда завидовала. И вот она сидит так близко к нему, что с трудом может говорить. В этот момент ей казалось, что она способна доверить Микки Энджелу свою жизнь.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — неожиданно для самой себя сказала она. — Это касается Моруцци.

Он смотрел на нее со ст данным выражением на лице.

— Что бы ты о них ни рассказала, меня это не потрясет, — спокойно произнес он. — Я уже все слышал. И знаю, что они из себя представляют.

— Нет, — возразила Марионетта, — ты не понимаешь. Это о моей семье, о Перетти. Они связаны — Моруцци и Перетти.