— Я пока что видела только несколько, — с игривой улыбкой ответила Теодора.

И сэр Иэн нарочито разохался.

— Картины! Всегда картины! — изображая обиду и безутешность, воскликнул он. — Вот я, если мне предоставят выбор, предпочитаю женщин из плоти и крови. Ничего не имею против картин, когда они висят на стенах, но, уверяю вас, существуют куда более увлекательные занятия, которым мы с вами могли бы себя посвятить.

Неужели сэр Иэн пытается с ней флиртовать? Теодора, пока длился его маленький монолог, успела приготовить ответ — который, как она надеялась, не прозвучит вызывающе. Однако проверить это ей не пришлось: дверь отворилась, чтобы впустить леди Шейлу. Сразу было ясно — та очень готовилась произвести фурор своим появлением.

Если Теодора воображала себя с золотой тиарой на голове, то леди Шейла удовлетворилась серебряным платьем, и в нем была ослепительна, как первая зажегшаяся на небосклоне звезда. Ее воздушно-пышная юбка была сплошь расшита серебряными цветами с алмазными серединками, платье ловило отблески свечей в канделябрах, и, с бриллиантами вокруг шеи и в огненных волосах, леди Шейла представилась Теодоре окутанной лунным светом райской птицей — среди рисунков Одюбона она таких видела: цвета пламени, с пушистыми изящными крылышками… Это было так театрально и так восхитительно, что Теодора внутренне сникла: наверное, слова графа в саду у фонтана ей просто приснились. Ну как можно думать о ком-то другом, когда есть леди Шейла, птица из райского сада, облако неземного очарования?

А леди Шейла именно такого эффекта и ожидала. Приблизившись к графу и подняв к нему сияющее лицо, она грациозно чмокнула его в щеку.

И тихим голосом — но Теодоре все было слышно — проговорила:

— Спасибо, дорогой Кимбалл. Надеюсь, ты чувствуешь, что это стоило своих денег.

Если тот и ответил, Теодора этого не услышала. Присутствующие мужчины, включая майора Бэзила Гауэра, который сопровождал леди Шейлу при ее появлении, принялись наперебой сыпать комплиментами, а сэр Иэн даже упомянул с легкой саркастической ноткой в голосе царицу Савскую.

— Я вполне готова сыграть роль Клеопатры, если Кимбалл будет Соломоном или Антонием! — ответила леди Шейла, и все рассмеялись.

Граф не принимал участия в славословии в честь «царицы». Увидев, что Теодора сидит в одиночестве, он спокойно отделился от своего окружения и подошел к ней:

— Могу я предложить вам бокал шампанского, мисс Колвин?

Она попыталась ответить невозмутимо, но вопреки желанию ее голос дрогнул:

— Н…нет… благодарю вас.

Граф на миг повернулся ко всем спиной. Казалось, он был в легком смятении и вдруг вкрадчиво напомнил:

— Я просил вас довериться мне.

Не этих слов ждала Теодора. Она вопросительно взглянула на графа. И поймала в его глазах удивившее ее выражение. Ей неясна была причина того, но ошибиться девушка не могла: во взгляде его были тоска, печаль и отчаяние.

Глава 5

А утром они, как и договаривались, отправились кататься верхом.

— Я был уверен, что вы отличная наездница! — восхищенно воскликнул граф, когда они позволили лошадям перейти с галопа на рысь.

— Как вы могли это знать или предполагать? По каким таким признакам? — рассмеялась в ответ Теодора.

Скачка на лошади заставила ее отвлечься от вчерашних событий и чувств.

Граф Хэвершем казался все более удивительным. Щеки ее горели, ветер освежал, и она чувствовала себя как в волшебном сне, молясь только о том, чтобы подольше не просыпаться.


Верховая езда не была для нее в новинку. Когда она была еще совсем маленькой и дела в поместье им позволяли, ее отец и мать участвовали в охотничьих выездах, которые организовывали в соседних имениях. Так было принято, учитывая традиционное значение охоты в культуре страны, и это было хорошим тоном, дабы чувствовать себя причастным к определенному — «своему» — кругу. Принадлежать к узкому кругу было очень престижно и важно. Собственных гончих Колвины не держали, но лошади у них были, так что маленькую Теодору родители смогли обучить кататься верхом. Она с детства помнит, что начало охоты обставлялось как праздник, на который съезжались мужчины и дамы, радуясь в том числе поводу щегольнуть нарядами.

Не только отец и мать были весьма и весьма — неузнаваемо! — элегантны в костюмах для верховой езды, но и все прочие знакомые Теодоре леди и джентльмены во время охоты казались ей совсем не такими, какими были в обычной жизни.

С высокими накрахмаленными воротничками, в белых бриджах и до блеска начищенных сапогах мужчины и в облегающих в талии костюмах, в шляпах, окутанных облаками воздушных вуалей, — женщины… Все они словно сходили с картин живописцев. Теодоре нравилось всех разглядывать до мельчайших деталей — за общую красоту происходящего на ее глазах действа.

Женские костюмы вообще были так красивы, что часто надевались даже как платье, в котором дама могла выйти к завтраку. Необычайно широкая юбка благодаря именно своей ширине очень красиво лежала, когда дама сидела на лошади; под юбку полагались трикотажные трико, которые плотно облегали подъем и удерживались протянутой под ступней штрипкой. На голове — шелковый или фетровый мужской цилиндр. Модный мужской шейный платок завязывался спереди бантом и дополнялся белым жабо.

Отправляясь в замок, Теодора постаралась позаботиться и об одежде для верховой езды. Разумеется, насколько ей это позволяли мамины вещи. Она обнаружила в сундуке охотничью юбку, но сразу же поняла, что, надев ее, она и тут не блеснет модным шиком: юбка была полинявшей, но в этом случае можно было спасти дело, перелицевав ее — что Теодора с успехом и совершила.

В начале века в дамских костюмах для верховой езды практиковался низко вырезанный спереди воротник жакета. Короткий жилет имел лацканы, которые накладывались на лацканы жакета с укороченной талией. Юбка была такой длинной, такой объемной, что при ходьбе даме приходилось перекидывать ее через руку. Да, с шириной юбки Теодоре на этот раз повезло, но с жакетом поработали крысы. Он был бархатный, и крысам бархат пришелся весьма по нраву — точнее сказать, по зубам, пошутил Джим, которому Теодора поведала о результатах своих изысканий.

Так что в отсутствие жакета Теодора в это прекрасное утро — а день обещал быть жарким — удовольствовалась батистовой блузой с оборками на груди и мужским шейным платком, который она спереди завязала узлом.

Поскольку непременный в ансамбле мужской цилиндр (а таковой можно было легко подобрать ей в шкафу с мужской одеждой, как предлагал Джим) был нелеп без жакета, она им пренебрегла, ограничившись из непременных атрибутов образа амазонки тонкими короткими кожаными перчатками — «родом» тоже из маминого сундука, и как их только не тронули крысы! Теодора готова была выразить им благодарность — она почти реабилитировала свой гардеробный крах наличием этих отличных и не потерявших вида перчаток в тон юбке — цветом густо-малиновых.

Всадницу обычно изображали с локонами, развевающимися из-под цилиндра, но Теодора гладко причесала волосы, и такой облик ей в целом понравился, хоть он и грешил нарушением незыблемых правил. Посокрушавшись немного над этим, но отчасти повеселев в предвкушении чистой радости, так знакомой ей с детства, с вызывающе горящим взором, она первым делом завернула в конюшню.

Увидев графских лошадей, Теодора забыла про все на свете.

Она ожидала, что лошади будут хороши, но что так прекрасны — не подозревала. Старого конюха порадовал искренний восторг, и он повел девушку от стойла к стойлу, рассказывая родословную каждой лошади с упоминанием времени их приобретения графом.

Они почти дошли до конца конюшни, когда во дворе появился граф.

— Я так и думал, что найду вас скорее здесь, чем у парадных дверей в ожидании, когда вам выведут лошадь, — приветствовал он Теодору. С ног до головы образец элегантности.

— Я… должна была ждать у парадной двери? — лукаво спросила его Теодора, надышавшаяся конюшенным запахом, разогретая и плененная красотой этих самых красивых в мире животных.

— Нет, конечно же нет! — весело рассмеялся граф. — Я всегда сам выбираю лошадь, на которой поеду, хотя и подозреваю, что сегодня Ник уже выбрал ее для меня!

И он послал конюху вопросительный взгляд.

— Что ж, может, и так, милорд, — ответил хозяину конюх, — не желаете ли проехаться на Юпитере? Он соскучился по свежему воздуху за неделю.

— Пусть будет Юпитер, — покладисто отвечал граф, — а какая лошадь подойдет мисс Колвин?

— Коли молодая леди понимает толк в лошадях, милорд, думаю, Вулкан ее не испугает.

Граф согласно кивнул и, когда во двор вывели славную гнедую, помог Теодоре забраться в седло. Теодора была такой легкой, что, подняв ее руками за талию, граф заметил:

— Боюсь, вас унесет первый же малейший порыв ветра. Вы вполне уверены, что справитесь с лошадью?

— Надеюсь… — едва смогла улыбнуться она.

Она почувствовала, что ее обдало жаром, едва руки графа коснулись тонкой талии. Это был первый раз, когда Теодора села в седло не сама, не при помощи грума, подставившего ей сложенные ладони, чтобы, опершись на них ногой, как полагается, наездница вспорхнула в седло, а ее своими руками усадил на лошадь мужчина, граф Хэвершем.

Испугавшись, что он догадается о ее чувствах, она поскакала вперед, не дожидаясь, пока граф сядет в седло, но он быстро догнал беглянку, и они, достигнув парка, пустили лошадей сразу в галоп.

Она никогда не сидела на таком породистом коне, как Вулкан. А тот и впрямь будто спустился с Олимпа, и легко было вообразить себе, что скачет среди облаков.


Комплимент графа заставил Теодору покраснеть и напрячься: а что, если это простая учтивость? И она постаралась ответить ему как можно беспечнее.

— …и папа придет в восторг, когда узнает, что вам нравится, как я езжу верхом, — сказала она. — Ведь в значительной степени это он научил меня держаться в седле. Правда, его огорчит, что костюм мой… недостаточно полон…

— Я закутал бы вас в меха, украсил бы драгоценностями, — пылко ответил ей граф, — и вам никогда более не пришлось и пальцем бы шевельнуть, чтобы как-то себя украсить. Собственно, вы красивы естественной красотой, не требующей дополнительных украшений, — а мне было бы просто приятно вас радовать.

То, как он это сказал, озадачило Теодору. Но она посоветовала себе не воспринимать слова графа всерьез.

— Если бы желания были… конями, милорд, — нашлась наездница наконец, — попрошайки бы… скакали верхом… и как попрошайка… я очень довольна сейчас… и попросила бы только… скакать на Вулкане… целую вечность.

— Все, чего попросил бы я, — отозвался граф изменившимся голосом, — это скакать рядом с вами!

Теперь ошибиться было нельзя: в его голосе звучала глубоко скрываемая боль. Теодора повернула голову и посмотрела на спутника. Тоска, печаль и отчаяние, застывшие в его глазах накануне, были все еще там. Не найдя, что ответить ему теперь, девушка просто пустила Вулкана вскачь, и всадники снова понеслись галопом по открытому месту. Трава зеленым ковром устилала им путь, сверху светило солнце, ветер ласкал лица… «О, дивный сон, продлись», — молила про себя Теодора.

Но вот всадники достигли края леса, и Теодора вынуждена была придержать поводья. Куда ехать дальше, она не знала. Граф ехал бок о бок с ней. Он молчал, и они все больше углублялись в лесную чащу по просеке, прорубленной среди деревьев. Наконец перед ними открылась поляна.

Граф соскочил с лошади и, взяв Вулкана под уздцы, объявил Теодоре:

— Я хочу с вами поговорить. По крайней мере, здесь нас никто не потревожит.

Его слова накрыли Теодору теплой волной. Она молча соскользнула с седла на землю. Набросив поводья на лошадиные шеи, граф отпустил лошадей пастись. А сам, взяв Теодору за руку, подвел ее к поваленному дереву.

Увидев, что он ждет, когда она сядет, девушка устроилась и подняла голову. Сквозь густую листву на них лился золотой свет, рассыпаясь кружевом по плечам и лицам. Это снова напомнило Теодоре сказку, но она заглушила в себе волнение и настроилась на то, чтобы слушать графа. Что он ей сейчас скажет? Кругом была тишина, изредка нарушаемая лишь птичьим щебетом.

Граф, посмотрев на Теодору, снял цилиндр и положил его на землю рядом с собой. Как он красив, снова подумала Теодора — но прогнала эту мысль вслед за первой, про сказку, решив не терять головы, что бы в эту голову ей ни пришло.

Но граф Хэвершем сидел так близко, что ею овладели одновременно смущение и волнение, и легкий страх, и в то же время с небес на нее струилась радость, которая обтекала ее, как солнечный свет падал на них сквозь зеленые ветви. Она забыла о леди Шейле, забыла о странной женщине… Точнее, она просто о них не вспомнила этим утром — настолько захватила ее прогулка и скачка на лошадях. Слова графа, что он ощущает ее, Теодору, частицей своего мира, она могла сейчас отнести к себе — ее чувства были точь-в-точь такими в этой зелено-золотой колыбели, которая приняла их в свои объятия.