Я устал и заканчиваю писать. Хотя с помощью Грааля я поправляюсь быстрее, чем можно было бы ожидать от человека с более сильной конституцией, моя рана все еще утомляет меня. Предвкушаю, как окажусь в постели, и не в последнюю очередь из-за того, что со мной там будет Арабелла.

Кстати о постели… одно я должен написать. Порой вокруг нас сияет свет, когда мы там… вместе. Я не знаю, что это значит и видит ли этот свет Арабелла. Не знаю, как сказать ей об этом, я должен быть деликатен с ее чувствами. Разумеется, она была невинна, и упоминание о чем-то, связанном с нашей интимностью, может смутить ее.

Это неловко, но я попытаюсь быть деликатным, как могу. Возможно, у меня мало опыта в общении со слабым полом, но по крайней мере я знаю, что к таким вещам надо подступаться с заботой и осмыслением.

У. Марстоун. 18 апреля 1806 года

Я толком не понимаю, злиться на мерцающий вокруг нас свет или нет. Не могу отрицать, это очень весело и радостно, когда мы с Уиллом вместе в постели, целуемся и касаемся друг друга. Даже приятно, когда мы пытались сделать это в кресле. Но я не верю, что ошиблась, считая, что каждый раз, когда мы в постели… гм… и даже когда в кресле, свет становится ярче.

Уилл не упомянул об этом, но наверняка он должен был заметить. Когда мама говорила, что брачная постель доставляет удовольствие, она ничего не сказала о сиянии. Если свечение — естественный результат прикосновений мужчины и женщины друг к другу, тогда требуется определенная скромность, чтобы наша активность не стала заметной, во всяком случае, не более заметна, чем скрип кровати (хотя в последний раз Уилл двигался медленно и мягко, чтобы она не скрипела, а я изо всех сил старалась не шуметь).

Если такой свет это нечто необычное, тем более важно не привлекать к себе внимания.

И свет отвлекает. Прошлой ночью Уилл целовал мне грудь, заставляя меня задыхаться, и свет начал становиться ярче под пологом кровати. Я плотно задернула полог, как и шторы на окнах, опасаясь, что свет могут заметить проходящие мимо люди. Я зажмурилась, на какое-то время это помогло и усилило ощущения, которые дарил мне Уилл, скользя губами по ложбинке на груди вниз к моему животу. Я ухватила его за волосы, когда он спустился ниже, поскольку то, что он собирался делать, похоже, крайне дерзко. Но даже с закрытыми глазами я могла сказать, что свет становится ярче, он был ярким, как солнечный свет, и раздражат, как утром раздражают солнечные лучи того, кто хочет еще поспать.

Если не считать того, что я не хотела спать. Я хотела, чтобы Уилл снова был во мне, хотела не думать о сиянии света и о том, что это значит.

— Уилл… ох… ах! Уилл… — Я пыталась говорить, но это было трудно, поскольку он не только целовал меня, спускаясь ниже, но делал нечто неописуемое пальцами, это заставило меня на время потерять разум.

Свет стал даже ярче.

— Свет, — выдохнула я.

— Мм… — Уилл снова заскользил губами по моему животу вверх, к груди.

— Ох! — Больше я ничего не могла сказать. Он поднялся надо мной, света он точно не видел, потому что его глаза были сильно зажмурены, и когда он вошел в меня, я могла думать только о нем, о том, что он во мне, о прикосновениях его рук и губ. Я могла лишь крепче прижимать его к себе, обхватив ногами, чтобы мы слились еще глубже. Свет на этот раз вспыхивал вокруг нас с яркостью молнии, так что я рада, что закрыла глаза, поскольку уверена, что иначе ослепла бы.

Уилл упал на меня, я прижала его к себе, целуя шею и плечи, не желая отпускать его. Я осмелилась открыть глаза. Свет вокруг нас немного потускнел, но все еще сиял так, будто полная луна поселилась под пологом нашей кровати.

— Ты видишь, Уилл? — спросила я.

Он поцеловал меня и сказал:

— Я вижу только самую красивую женщину на свете.

Мы не разделились, он снова начал двигаться во мне, но хотя я очень желала этого, я покачала головой:

— Подожди… ох, прекрати, пожалуйста.

Вместо того чтобы отступить, он вместе со мной повернулся на бок.

— Да? — сказал он, целуя мою шею.

— Свет… ты его видишь?

Это заставило его оторваться и взглянуть на меня:

— Свет?

— Да. Всякий раз, когда ты случаешься со мной, вокруг нас появляется свет.

— «Случаешься»? — На его лице появилось болезненное выражение.

— А разве не это ты делаешь?

— Я не жеребец. Это называется «заниматься любовью».

Я улыбнулась. Это выражение нравилось мне куда больше.

— Так когда люди занимаются любовью, обычно появляется свет?

Уилл отстранился, и я увидела, как на его лице промелькнуло облегчение. Потом он задумался.

— Ты тоже видела?

— Да, он очень яркий, его трудно не заметить, хотя я не была уверена, видишь ли его ты, поскольку несколько минут назад твои глаза были крепко зажмурены.

Он улыбнулся и лениво скользнул пальцем по моей груди. Я вздрогнула, потом сообразила, что свет сохранился, поскольку иначе я не увидела бы среди ночи при задернутом пологе кровати выражения лица Уилла. Я легонько оттолкнула его руку.

— Конечно, видишь, и даже сейчас, иначе я не разглядела бы твою глупую улыбку. Что это значит?

Он нахмурился:

— Не знаю. В моей подготовке рыцаря Грааля ничего об этом не говорилось. Мне полагалось…

— Оставаться целомудренным, я знаю. — Я думала о том, когда свет появился впервые и потом появлялся всякий раз. — Думаю… думаю, он становится ярче всякий раз, когда мы занимаемся любовью.

— Я не заметил перемены.

— Разница небольшая, свет становится лишь немного ярче. — Я задумалась: это закономерность или случайность? — Возможно, нам следует заметить, когда он становится ярче… — Я потянулась к нему…

Я не знаю, каким словом называется эта часть тела. Надо будет спросить Уилла. В любом случае его реакция была быстрой, и свет действительно засиял ярче, чем в прошлый раз.

— Что ты думаешь? — спросила я наконец, переведя дух.

— Восхитительно, — ответил Уилл.

— Нет, я про свет.

— И это тоже.

Я села и строго посмотрела ему в глаза:

— Уилл, я серьезно.

Он вздохнул:

— Хорошо. Свет изменился и стал ярче. Но я до сих пор не знаю, что это значит. — Уилл тоже сел, подобрал свалившиеся на пол подушки и положил в изголовье кровати нам под спины (конечно, не подушки с Граалем и Копьем, это было бы неправильно). Он смотрел на задвинутый полог, темные углы, узкое пространство между нами, потом взял мою руку и сжал. В какой-то миг свет запульсировал ярче, потом померк. Взглянув на меня, Уилл удивленно поднял брови: — Он исходит от нас.

Я нервно сглотнула.

— Это ведь хороший знак?

— Надеюсь. Это свет, а не тьма, и он напоминает мне… — Уилл медленно выдохнул. — Напоминает мне свет, исходящий от Грааля.

— Мне тоже. Только я никакого света от Грааля не видела, зато Копье сияло. — Я с надеждой посмотрела на Уилла: — Может быть, нам было предназначено пожениться? Заниматься любовью?

Он широко улыбнулся, потом посерьезнел.

— Это весьма убедительно. Могу лишь сказать, что надеюсь на это. А пока… — Он снова обнял меня, прижимая мою голову к своему плечу. — А пока мы должны поспать, и как только рассветет, отправимся в путь. Чем скорее мы доберемся до Рослина, тем лучше.

Я кивнула и натянула повыше одеяло. В какой-то миг свет снова запульсировал вокруг нас, и я позволила себе надеяться. И все-таки я не сразу заснула, я никогда не могла хорошо спать при свете.

Мы уехали на рассвете. Я видела, что Уилл все еще утомлен, и через несколько часов предложила сменить его. Сначала он сопротивлялся, не веря, что я смогу справиться с экипажем и парой лошадей. Однако мои навыки произвели на него такое впечатление, что он позволил себе немного вздремнуть. Время от времени я с тревогой поглядывала на него. Он все еще бледен после ранения. И хотя Грааль помог ему быстро оправиться, он все-таки потерял много крови и сильно страдал от лихорадки.

Уилл этого не знает, но я старалась и стараюсь, чтобы Грааль совсем исцелил его. Каждое утро, перед тем как отнести Грааль в карету, я беру его в руки и молюсь, чтобы он избавил Уилла от болезни. Если он не годится в рыцари Грааля, как он уверяет, то я также не подхожу на роль Хранительницы Грааля, поскольку, насколько я вижу, его выздоровление не ускоряется.

Грааль каждое утро выглядит для меня красивее, но он не сияет, как Копье. Возможно, я не очень нравлюсь Граалю. И если он так относится ко мне, назначенной Хранительницей, то я не чувствую себя обязанной любить его в ответ.

Я должна заканчивать — мы остановились в гостинице, чтобы запастись провизией, и позволили себе задержаться на час и перекусить. Уилл снова возьмется за поводья, и я уверена, что мы наверстаем проведенное здесь время.

Арабелла.

Глава 5,

в которой Хранительница и рыцарь путешествуют по грязи

19 апреля 1806 года

Только этого нам не хватало. К вечеру мы добрались до шотландской границы, миновали ее и проехали несколько миль от Мелроуза. Я решил ехать более коротким, хоть и трудным путем через Нортумберленд, и тогда начался дождь и разошелся не на шутку. Вспышки молнии, перепуганные лошади, рытвины на дороге, всего этого хватило, чтобы экипаж перевернулся.

Выпустив поводья, я схватил Арабеллу и полетел на траву, вернее, в грязь на обочине дороги. Боль пронзила мою руку, я надеялся, что рана не открылась. Я видел, что Арабелла в порядке, поэтому отпустил ее и пошел к лошадям. Это оказалось трудным делом — ноги разъезжались на скользкой грязи, лошади вставали на дыбы и ржали от страха. Но я ухитрился ухватить уздечку коренника и ласково говорил с ним, пока обе лошади не успокоились.

Рука у меня болела, но я не мог себе позволить обращать на это внимание. Было ясно, что ось сломалась, карета развалилась. Освобождая лошадей от упряжи, я оглянулся на Арабеллу. Меня порадовало, что она правильно восприняла ситуацию — уже забрала из чемодана самое необходимое, выбросила на обочину несколько шляп, спрятала Грааль в шляпную картонку, тщательно завернула в шаль Копье, положила его в наволочку и связала углы, чтобы получилась ручка.

К тому времени, когда я закончил осматривать лошадей, Арабелла уже была готова ехать верхом на мерине, более спокойном из двух лошадей. Вторую лошадь придется вести за собой на поводе. Серьезных ран у нее нет, но есть легкая ссадина, я не хочу утомлять лошадь, нагружая седоком.

Арабелла нашла пень, с которого можно сесть в седло, я согнул ногу и ухватился за лодыжку. Сунув ногу в это своеобразное стремя, Арабелла уселась позади меня. Она ободряюще улыбнулась, взяв меня за руку, и я заметил синяк у нее на подбородке. Мне было невыносимо, что она пострадала, но я восхищался ее силой духа.

Когда мы продолжили путь, я чувствовал, как Арабелла дрожит, позади меня, она прижималась ко мне, чтобы согреться. Небо потемнело, к холодному дождю добавился снег. Нужно поскорее найти укрытие: не хочу, чтобы Арабелла заболела. Я проклинал себя за то, что по дороге мы не пересели в дорожную карету, но я хотел ехать быстро, а быстрее моего экипажа я ничего не знал: это компромисс между медленной тяжелой каретой и быстрой верховой ездой.

Увидев в отдалении свет, я вздохнул с облегчением, мерин, должно быть, почувствовал мои эмоции и побежал резвее. Впереди замаячил большой дом, мы явно во владениях какого-то джентльмена, и если он окажется гостеприимным, мы скоро получим передышку.

Потребовалось три громких удара в дверь, чтобы на пороге появился лакей. Он собирался отказать нам, поскольку наш затрапезный вид не рекомендовал нас респектабельными людьми. Но позади лакея послышался детский голос, темноволосый мальчик подбежал к двери и выглянул на улицу. Его глаза округлились, когда он нас увидел.

— Вы ангелы? — спросил он.

— Уолт, проказник, иди сюда, — произнес мужской голос с мягким шотландским акцентом. — Роб, я сам посмотрю, кто там.

Лакей послушно поклонился и отошел.

— Смотри, пап, ангелы!

Крупный крепкий мужчина шире распахнул дверь и всматривался в нас.

— Ну если так, окажем ангелам гостеприимство. Входите, входите. Погода ужасная. Хороший хозяин собаку в такую погоду не выгонит.

Маленький Уолт серьезно посмотрел на отца:

— Пап, ты говорил, что ангелы могут маскироваться, или это только сказки?

— Это правда, мой мальчик, — улыбнулся ему отец. — И если ты поднимешься поужинать, то одного увидишь, уверяю тебя.

— Но ведь наверху только мама, — озадаченно посмотрел на него мальчик.