— Я сержусь не на вас, — сказал он, — а на вашу тетку. Это она виновата, что вы оказались в таком положении. Она не имела права отправлять вас одну в далекую неизвестную страну. Это по меньшей мере жестоко!

— Я уверена, что она сделала это не специально, — откликнулась Полина. — Папа всегда говорил, что она… легкомысленная и пустоголовая. Вот поэтому-то он так редко с ней виделся.

Лорд Чарнок решил, что приезд племянницы должен был оказаться для Кэтлин Ротбери весьма неприятным сюрпризом.

— Вы смотрите на поступки своей тети очень снисходительно, — сказал он. — Но не забывайте о том, что я вам только что сказал, Полина. Такая ситуация не должна повториться. Какие бы соблазны вас ни манили, вы должны оставаться с княгиней или какой-нибудь другой женщиной старшего возраста, где бы вы ни оказались. И не верьте и половине тех комплиментов, которыми вас будут осыпать.

Полина рассмеялась — и смех ее прозвучал необыкновенно и очень естественно.

— Я сильно сомневаюсь, что мне достанется хотя бы один комплимент. Но если это произойдет — мне будет очень приятно!

— Вот именно так вам и не следует к ним относиться, — совершенно серьезно возразил лорд Чарнок.

— Я постараюсь, — пообещала она. — Теперь, когда вы были так добры и научили меня, что надо делать, мне надо только чаще напоминать себе, что как бедная, приниженная и заваленная работой гувернантка я вообще не должна привлекать к себе ничьих взглядов.

Лорд Чарнок подумал, что это совершенная глупость, однако объяснять ей это он не мог. Ему оставалось только надеяться, что Полина запомнит его совет и постарается ему следовать. И, самое главное, не влюбится в какого-нибудь молодого аристократа, который слишком поздно сообщит ей, что в его намерения не входит женитьба на ней.

А Полина тем временем горячо благодарила его:

— Спасибо вам… Спасибо! Вы… просто необыкновенный… И вы ко мне так добры!


Как и предсказывал лорд Чарнок, полномочный представитель Британии в Копенгагене ужаснулся, когда услышал повествование о неблагоприятном стечении обстоятельств, в результате которого племянница графа и графини Ротбери оказалась на британском корабле без сопровождающих, совершенно одна, — и чуть было не пересела на русский корабль. Все так же одна!

— Этого никак нельзя допустить, милорд! — сказал он лорду Чарноку. — Я переговорю с генералом Сухтеленом, который, насколько я понимаю, дожидается здесь, чтобы приветствовать вас на борту «Ижоры».

— Кажется, мне уже приходилось встречаться с генералом, — заметил лорд Чарнок. — Если я не ошибаюсь, его отец был предыдущим послом России в Стокгольме.

— Да, это так. И тогда вы должны знать, что генерал — человек очень умный, так что плавание по Балтике обещает вам много интересных разговоров.

— Я с удовольствием буду его ждать, — ответил лорд Чарнок.

Он сошел с сэром Генри на берег, а Полина дожидалась в своей каюте, как ей было велено. Все ее вещи были собраны. Она достала из чемодана и надела дорожный плащ — очень красивый, подбитый мехом и с меховой опушкой по воротнику. Лорд Чарнок предупредил ее, что при северном ветре на Балтике может быть очень холодно, так что разумнее одеться потеплее. Однако сейчас ее била дрожь не из-за северного ветра, а потому, что она была сильно испугана.

А что, если те, кто встречает лорда Чарнока, откажутся взять ее на императорскую яхту? Тогда ей придется плыть дальше одной!

Полина с отчаянием подумала, что если она сейчас потеряет человека, которого уже привыкла считать своим наставником и защитником, то ей станет еще тяжелее, чем поначалу, когда она еще не была с ним знакома и смотрела на него издали, считая холодным и недоступным.

«Я только теперь поняла, насколько я невежественна во всем, кроме тех вещей, о которых читала в книгах! — грустно подумала она. — Прежде я даже не задумывалась, что реальная жизнь так сильно отличается от той, что изображается в романах».

Девушке показалось, что прошло несколько бесконечных часов, прежде чем ей сообщили, что ее у причала дожидается карета.

Полина радостно вскочила: ей настолько не терпелось поскорее сойти с корабля, что она чуть было не забыла поблагодарить корабельную горничную за то, что та так хорошо о ней заботилась, и дать ей щедрые чаевые. А ведь надо было еще попрощаться с помощником капитана и тоже сказать ему спасибо.

Полина страшно удивилась, увидев, что у трапа ее дожидается сам капитан. Когда он пожелал ей счастливого пути и велел быть осторожной в России, она вдруг испугалась, что надолго расстается со всем, что ей знакомо, — во всем, что представляет собой Англию, которая была ей так дорога. Однако она напомнила себе, что еще три дня побудет в обществе лорда Чарнока, и поспешно спустилась по сходням к карете, на крыше которой уже были пристроены ее сундуки, которые выгрузили из трюма.

Карета провезла ее совсем недалеко — в другую часть порта, где у причала стояла «Ижора», на которую ей предстояло пересесть.

Императорская яхта оказалась большим, но изящным судном. На борту ее встретили сэр Генри и генерал Сухтелен. Новая обстановка произвела на Полину глубокое впечатление.

Генерал сообщил ей, что у корабля прекрасная скорость и что на нем находится экипаж из шестидесяти человек. Полина до конца осознала, на каком важном судне она оказалась, когда был поднят якорь: все береговые батареи приветствовали яхту салютом, на который ответили и пушки «Ижоры».

С лордом Чарноком она встретилась только за ленчем. К этому времени Полина уже успела осмотреть яхту и пришла в восторг от той каюты, которую ей отвели. Позже она узнала, что такими были все каюты яхты: все было задрапировано атласом, а стены — обшиты необычайно красивыми панелями из редких пород дерева.

Когда сэр Генри сообщил ей, что, несмотря на столь краткий срок, ему удалось найти ей горничную, которая поедет с ней до Санкт-Петербурга, Полина поняла, насколько красноречив был лорд Чарнок, характеризуя ее высокое общественное положение, связи ее дяди и тетки и ту отчаянную ситуацию, в которой она очутилась.

— Боюсь, что жена будет очень мною недовольна за то, что я самовольно уменьшил численность нашей прислуги, мисс Тайвертон, — сказал он, — но очень важно, чтобы с вами была женщина, — не только для того, чтобы за вами ухаживать, но и для того, чтобы все приличия были соблюдены. Вы ведь окажетесь на корабле, где будут одни только мужчины!

— Будьте добры, передайте вашей жене мою самую глубокую благодарность! — попросила Полина.

— Лорд Чарнок рассказал мне о тех печальных обстоятельствах, при которых вам пришлось оставить в Англии своих спутниц, — добавил сэр Генри. — Но я уверен, что Дэйви с ее большим опытом обеспечит вам полный комфорт, если даже не сможет составить вам приятную компанию.

— Вы очень добры, — тихо проговорила Полина, испытывая немалый стыд от упоминания о печальных обстоятельствах расставания ее с вымышленными спутницами.

Дэйви оказалась женщиной лет пятидесяти, с пышными формами и седыми волосами. На вид она больше походила не на служанку, а на строгую английскую няню. Полина сразу же решила, что именно такая служанка и должна сопровождать молодую девушку, которая едет за границу. Она была уверена, что ее мать тоже одобрила бы такой выбор, и не сомневалась в том, что лорд Чарнок будет того же мнения.

Разговор за ленчем был интересным, но, конечно, очень формальным.

Кроме генерала, за столом сидели доктор — по всей видимости, на борту яхты всегда находился судовой врач — и библиотекарь, который возвращался в Санкт-Петербург из Европы, где он закупал книги для своего царственного господина. Полина увлеченно с ним разговаривала о литературных новинках: оказалось, что он владеет несколькими языками. На английском он говорил настолько чисто, что ей даже не верилось в то, что на самом деле ее собеседник — русский.

Когда трапеза закончилась, лорд Чарнок обратился к Полине со словами:

— Я хотел бы, чтобы вы вышли на палубу, и в последний раз взглянули на Данию. Вид отсюда откроется просто великолепный. Остается только сожалеть, что вы не сможете получше узнать эту чудесную страну.

Полина вышла следом за ним на палубу. Когда они стояли, глядя назад, на медленно удаляющуюся землю, от которой отплыли, ее спутник негромко проговорил:

— Я забыл предупредить вас об одной вещи.

— О какой? — спросила Полина.

— Помните: все, что вы говорите в России, может быть услышано, замечено и записано.

Лицо Полины выразило глубокое удивление. Немного помолчав, она спросила:

— Вы… имели в виду тайную полицию, о которой я слышала? Но я ведь никто и не могу представлять для них никакого интереса.

— Все иностранцы представляют немалый интерес для этой организации, — возразил лорд Чарнок. — Вот почему вам вообще не следует о ней упоминать.

— Но вы ведь не думаете… что они могут… заинтересоваться мной! — испуганно взглянула на него девушка.

— Конечно, это будет зависеть еще и от того, с кем вы будете разговаривать.

— Наверное… это очень осложняет жизнь… таким людям… как вы.

— Это очень осложняет жизнь всем иностранцам, кто приезжает в Россию. Именно поэтому я и счел нужным вас предостеречь. Трижды подумайте, прежде чем затрагивать какой-нибудь щекотливый вопрос. И никогда, никогда не подвергайте критике власти! — посоветовал он.

Полина поняла, что лорд Чарнок имеет в виду императора, и поспешно сказала:

— Я буду очень осторожна. И еще раз… спасибо вам за то, что вы меня предупредили.

Казалось, лорд Чарнок даже здесь, на палубе, опасается того, что их разговор могут услышать. Он указал в сторону удаляющегося берега и сказал Полине:

— Жаль, что отсюда вы не можете увидеть замок Дроттингольм. Это очень интересное старинное здание.

— Вы так много видели и столько знаете! — восхищенно воскликнула Полина. — Я забыла спросить, бывали ли вы раньше в России.

— В официальном качестве — нет, — ответил лорд Чарнок. — Но в молодости я некоторое время гостил в Санкт-Петербурге у родственников царя, вскоре после его восшествия на престол. А еще я два раза гостил у моих друзей-русских в их поместьях в различных районах страны.

— Как жаль, что вы не успели рассказать мне о них, — заметила Полина.

— Я уверен, что ваш новый друг, библиотекарь, будет рад устроить вам заочные экскурсии по всем знаменитым зданиям России! — отозвался лорд Чарнок.

Полина понимала, что он шутит, и в то же время ей показалось, что он не имеет желания рассказывать ей о своих впечатлениях о России. А еще у нее создалось впечатление, что он опять — уже в который раз! — мягко упрекнул ее за излишнее любопытство.


Библиотекарь с удовольствием беседовал с ней и дал ей почитать те книги, которые были на борту яхты, так что после этого первого дня и короткого разговора с лордом Чарноком на палубе она больше ни разу не оставалась с ним наедине.

Погода стояла теплая, море было спокойным. Императорская яхта быстро преодолела воды Балтийского моря, прошла мимо Аландских островов и бросила якорь у входа в Финский залив. По правде говоря, почти все плавание проходило в особом режиме: когда темнело, яхту обычно ставили на якорь, а с рассветом снова пускались в плавание.

Дэйви, новая горничная Полины, сказала ей, что вид башен Ревеля, открывшийся из иллюминаторов, говорит о том, что до Санкт-Петербурга осталось плыть ровно сутки.

Воодушевленные приближением родных берегов, матросы устроили для пассажиров яхты небольшой концерт, пели и лихо плясали для них.

Насколько могла понять Полина, в этом не было ничего необычного, развлекали всех знатных пассажиров яхты. Ей показалось, что у лорда Чарнока вид довольно скучающий. Сама же она была почему-то странно взволнована, хотя девушка не могла ни понять, ни тем более объяснить, в чем причина этого волнения.

Танцы показались ей очень красивыми, несмотря на то, что временами в них ощущалась преувеличенная дикость, граничащая с необузданностью. А музыка! Полина решила, что эти же мелодии должны были играть русские цыгане, и они необычайно сильно тронули ее сердце.

Она давно мечтала увидеть танцы и услышать пение цыган, и сейчас ей показалось, что ее душа подпевает этой щемящей мелодии. Полина подалась вперед, захваченная происходящим, и не отрывала взгляда от танцора, который кружился перед ними. Поглощенная новыми ощущениями, она не заметила, что лорд Чарнок пристально наблюдал за нею.

Полина чувствовала только, что музыка будит в ней какие-то новые, доселе неизвестные ей ощущения. А лорд Чарнок еще сильнее укрепился в своем убеждении, что было просто преступно оставлять среди людей, чьи чувства так экзальтированны, одинокую девушку — а тем более девушку столь юную и неопытную.