Стефани Перкинс - Анна и французский поцелуй

Сент-Клэр заливается румянцем:

– Знаешь, Раш, ты такая же грубиянка, как тупые юниоры с моего этажа. Дэйв-как-его-там и Майкл Рейнард. Боже, они такие придурки.

Майкл Рейнард – лучший друг Дэйва, они вместе ходят на уроки истории и французского. Не знала, что они живут рядом с Сент-Клэром.

– Следи за языком, Сент-Клэр, – вмешивается в разговор Джош. Его терпению явно приходит конец.

– Хочешь сказать, я гадина? – шипит Рашми в лицо Сент-Клэру.

– Нет, но если не возьмешь свои слова обратно, то скажу.

Их тела напряжены, словно они собираются бодаться рогами, как в фильме о дикой природе. Джош пытается оттащить Рашми, но та отбивается.

– Боже, Сент-Клэр, ты можешь болтать с нами весь день, а затем каждый вечер убегаешь! Нельзя возвращаться в таком настроении и делать вид, будто все хорошо. – Рашми чуть не плачет.

Мер пытается разнять их:

– Эй, эй, эй…

– Все прекрасно! Что, черт возьми, на тебя нашло? – удивляется Джош.

– Эй! – Мер пользуется своим внушительным ростом и силой, чтобы встать между ними. К моему удивлению, она начинает сюсюкать с Рашми: – Я знаю, что ты скучаешь по Элли. Знаю, что она была твоей лучшей подругой, и это подло вот так уезжать, но у тебя по-прежнему есть мы. И, Сент-Клэр, она права. Больно терять еще и тебя. Я имею в виду, вне школы. Мы раньше были так близки.

Джош обнимает Рашми, и она крепко обнимает его в ответ. Он буравит Сент-Клэра взглядом, словно говоря: «Это твоя ошибка. Исправь ее».

Сент-Клэр идет на попятную:

– Ладно-ладно. Ты права.

Это не совсем извинение, но Рашми кивает. Мер облегченно выдыхает.

Мы шагаем в неловком молчании. Значит, Рашми и Элли раньше были лучшими подругами. Мне тяжело пережить временную разлуку с Бридж, но я не могу представить, как ужасно я бы себя чувствовала, если бы она совсем перестала со мной общаться. Я чувствую себя виноватой. Неудивительно, что Рашми так горько.

– Прости, Анна, – говорит Сент-Клэр спустя квартал. – Я знаю, как ты ждала похода в кино.

– Все нормально. Это не мое дело. Мои друзья тоже ссорятся. Я имею в виду, мои друзья дома. Не то чтобы вы, ребята, не были моими друзьями… Просто… все друзья ссорятся…

Как глупо получилось!

Сумрак окутывает нас как густой туман. Мы продолжаем молчать, и мысли ходят по кругу. Как бы мне хотелось, чтобы здесь была Бридж. Как хотелось бы, чтоб Сент-Клэр не встречался с Элли, а Элли не обижала Рашми, а Рашми не напоминала мне Бридж. Если бы только Бридж была здесь.

– Эй! – восклицает Джош. – Гляньте сюда.

В этот миг из темноты выступают белые неоновые буквы в стиле арт-деко. Они горят в ночи, объявляя о нашем прибытии в «CINEMA LE CHAMPO». Эти слова сбивают с ног. Синема. Есть ли в мире слово более прекрасное? Сердце поет, и мы проходим мимо красочных афиш прямо к сверкающим стеклянным дверям. Вестибюль меньше, чем я привыкла, и отсутствует резкий масляный запах попкорна, но в воздухе я безошибочно ощущаю аромат затхлости и чего-то до боли знакомого.

Верная своему слову, Рашми оплачивает мой билет. Я пользуюсь возможностью, чтобы достать клочок бумаги и ручку, которые я носила в кармане куртки все это время. Мер следующая в очереди, и я расшифровываю ее речь по звукам.

Оон плосс си вуу плей.

Сент-Клэр опирается на мое плечо и шепчет:

– Ты записала неправильно.

От смущения я резко поднимаю голову, но он улыбается. Тогда я пытаюсь закрыться волосами. Мои щеки уже ярко-алые. А все его улыбка!

Синие огоньки указывают нам дорогу, отмечая проходы. Интересно, во всех французских кинотеатрах синие огни? В Америке они золотистые. Мое сердце начинает биться быстрее. Все остальное ничем не отличается. Такие же кресла. Такой же экран. Те же стены.

Впервые в Париже я чувствую себя как дома.

Я улыбаюсь своим друзьям, но Мер, Рашми и Джош обсуждают то, что произошло за обедом. Сент-Клэр замечает мою улыбку и улыбается в ответ:

– Все хорошо?

Я киваю. Он с довольным видом следует за мной. Я всегда сажусь на четвертом ряду снизу, и сегодня у нас замечательные места. Стулья классические – красные. Фильм начинается, загорается экран.

– Тьфу ты, нам что, придется смотреть титры? – спрашивает Рашми.

Как и во всех старых фильмах, их показывают в самом начале.

Я читаю их с радостью. Люблю титры. Вообще люблю кино.

Театр утопает в темноте, не считая черных, белых и серых всполохов на экране. Притворяясь спящим, Кларк Гейбл кладет руку на пустое автобусное сиденье. Клодетт Колбер злится, но спустя секунду аккуратно убирает руку в сторону и садится. Гейбл улыбается, и Сент-Клэр смеется.

Странно, но я по-прежнему не могу сосредоточиться. Возможно, все дело в том, как белеют в темноте зубы Сент-Клэра. Или в том, как вьются его волосы, спадая набок. В приятном аромате стирального порошка. Он тихонько пихает мой локоть, уступая подлокотник, но я отказываюсь, и он занимает его сам. Его рука так близко к моей и лишь слегка приподнята. Я разглядываю его ладони. Мои, по сравнению с его большими, мужественными руками с выступающими костяшками, просто крошки.

И внезапно меня охватывает желание коснуться его.

Не толкнуть, пихнуть или даже по-дружески обнять. Я хочу почувствовать каждую складочку его тела, провести пальцами по веснушкам, по тыльной стороне его запястья. Он меняет позу. Меня посещает странное чувство, что он боится меня так же, как и я его. Я не могу сконцентрироваться. Герои на экране ссорятся, но, даже если бы на кону стояла моя жизнь, я бы не смогла сказать, в чем дело. Сколько сцен я уже пропустила?

Сент-Клэр откашливается и снова меняет позу. Его нога задевает мою. И застывает на месте. Я словно парализована. Нужно отодвинуться, все это как-то странно. Как он может не замечать, что его нога касается моей? Краешком глаза я вижу очертания его подбородка и носа… и – господи боже! – изгиб губ.

Вот. Он смотрит на меня. Я знаю, что смотрит.

Я перевожу взгляд на экран, изо всех сил делая вид, будто очень заинтересована фильмом. Сент-Клэр напрягается, но ногу не убирает. Неужто он задержал дыхание? Кажется, да. Я-то уж точно. Я выдыхаю и съеживаюсь – звук получается громкий и неестественный.

И опять. Еще один взгляд. В этот раз я словно автомат поворачиваюсь как раз в тот момент, когда Этьен отворачивается. Это похоже на танец, и теперь кажется, что кто-то из нас должен что-то сказать. Сконцентрируйся, Анна. Сконцентрируйся.

– Тебе нравится? – шепчу я.

Сент-Клэр выдерживает паузу.

– Фильм?

Какое счастье, что темнота скрывает мой румянец.

– Мне очень нравится, – отчеканивает он.

Я рискую повернуться и натыкаюсь на взгляд Сент-Клэра. Глубокий и пронизывающий. Он никогда прежде так на меня не смотрел. Я отворачиваюсь первой и чувствую, что через несколько секунд отворачивается и он.

Я понимаю, что он улыбается, и мое сердце колотится как сумасшедшее.

Джош опирается на мое плечо и заглядывает в ноутбук: – Только мне кажется, что «УВИДИМСЯ» звучит как угроза?

– Нет. Это только кажется, – отвечаю я.

– Я думал, твой папа – писатель. Что это за «сфокусируйся» и «тонкий намек»?

– Мой отец постоянно использует клише. Сразу видно, что ты никогда не читал его романов. – Я делаю паузу. – Поверить не могу, что ему хватило наглости заявить, что он передаст Шонни мои наилучшие пожелания.

Джош с отвращением качает головой. На улице дождь, поэтому все выходные мы с друзьями просиживаем в холле. Никто об этом не упоминал, но, похоже, в Париже не меньше дождливых дней, чем в Лондоне. По словам Сент-Клэра, единственного, кто сегодня отсутствует, так оно и есть. Он отправился на какую-то фотовыставку в университет к Элли. На самом деле ему уже давно пора было вернуться.

Наверное, задержался. Как всегда.

Мер с Рашми свернулись на диванчике и читают заданную по литературе книгу «Бальзак и портниха-китаяночка». Я возвращаюсь к папиному письму.

Тонкий намек… На то что твоя жизнь – дерьмо.

Воспоминания этой недели – о том, как я сижу рядом с Сент-Клэром в темном кинотеатре, его нога касается моей и мы обмениваемся взглядами, – нахлынули на меня с новой силой, так же как и чувство стыда. Чем больше я думала о случившемся, тем больше убеждалась, что ничего не было.

Поскольку ничего и НЕ БЫЛО.

Когда мы вышли из кино, Рашми заявила:

– Конец слишком резкий. И ни одной хорошей сцены.

К тому моменту, как я закончила пламенную речь по защите фильма, мы уже были в общежитии. Я хотела поговорить с Сент-Клэром, убедиться, что в отношениях между нами что-то изменилось, но Мер заняла мое место, решив обнять его перед сном. И поскольку теперь объятия с Сент-Клэром для меня под запретом – иначе он услышит бешеный стук моего сердца, – мне пришлось топтаться позади.

Потом мы неуклюже помахали друг другу на прощание.

И я легла спать. Смущенная, как никогда.

Что произошло? Каким бы волнующим ни показался мне этот миг, я, должно быть, преувеличила его значение, потому что на следующий день за завтраком Сент-Клэр вел себя как обычно. Мы, как всегда, дружески поболтали. Кроме того, у него есть Элли. Он не нуждается во мне. Могу лишь предположить, что я спроецировала свои непонятные чувства к Тофу на Сент-Клэра…

Джош долго внимательно меня разглядывает. Но прежде, чем он успевает задать вопрос, я задаю свой:

– Как дела с домашней работой?

Наша команда по Ла Ви (уроки жизнеобеспечения) победила (и вовсе не благодаря мне), поэтому мы с Рашми заслуженно пропустили урок в пятницу, ну а Джош прогулял занятие с нами за компанию. В наказание его оставили после уроков и заставили делать несколько лишних страниц домашней работы.

– Уф… – Он плюхается на соседний стул и пролистывает свой альбом. – У меня есть дела получше.

– Но… разве у тебя не будет из-за этого неприятностей?

Я никогда не прогуливала уроки. Не понимаю, как можно вот так просто наплевать на учебу.

– Возможно. – Джош сгибает руку и морщится.

Я нахмуриваюсь:

– Что случилось?

– Кисть затекла, – объясняет он. – Из-за рисования. Все нормально, такое часто бывает.

Странно. Никогда раньше не задумывалась о муках художников.

– Ты очень талантлив. Это и есть то, чем ты хотел бы заниматься? Зарабатывать на жизнь?

– Я работаю над графическим романом.

– Правда? Здорово. – Я отодвигаю ноутбук в сторону. – И о чем он?

Джош хитро улыбается уголком рта:

– О парне, которому пришлось учиться со снобами в школе-интернате, потому что его родители не хотят его больше видеть.

Я фыркаю:

– Как знакомо. Кстати, кем работают твои родители?

– Мой папа политик. Разрабатывает предвыборную кампанию, чтобы его снова переизбрали. Я не общался с сенатором Уассирштейном с начала учебного года.

– Сенатором? Прямо-таки настоящим?

– Еще каким настоящим. К сожалению.

Ну вот опять. И о чем-таки думал мой отец? Отправил меня в школу, где учатся отпрыски американских сенаторов.

– Здесь у всех ужасные отцы? – спрашиваю я. – Это что, обязательное требование для поступления?

Джош кивает в сторону Рашми и Мер:

– У них нет. Но отец Сент-Клэра – особый случай.

– Я слышала. – Меня раздирает любопытство, и я понижаю голос: – Каков он?

Джош пожимает плечами:

– Просто урод. Держит Сент-Клэра и его мамочку на коротком поводке, а со всеми остальными само дружелюбие. Похоже, от этого только хуже.

Внезапно мое внимание привлекает странная фиолетово-красная вязаная шапочка, вплывающая в холл. Джош оборачивается, чтобы посмотреть, на что это я глазею. Мередит и Рашми отрываются от книг.

– О боже! – восклицает Рашми. – Он надел шапку.

– А мне нравится, – говорит Мер.

– Само собой, – замечает Джош.

Мередит бросает на него испепеляющий взгляд. Я поворачиваюсь, чтобы получше разглядеть шапку, и с удивлением обнаруживаю, что она прямо позади меня. Красуется на голове у Сент-Клэра.