Внезапно Сент-Клэр вскакивает. Я почти уверена, что он собрался уйти, и даже не знаю, радоваться или огорчаться, но… он просто выключает свет. Теперь в комнате темным-темно. Он шаркает обратно к кровати и плюхается сверху.

– Уф! – говорит он.

– Эй, тут вообще-то кровать.

– Спасибо за предупреждение.

– Нет проблем.

– Ну и холодина. У тебя тут вентилятор, что ли?

– Просто ветер. Окно до конца не закрывается. Я заткнула щель полотенцем, но это не особо помогает.

Сент-Клэр обходит кровать и снова садится:

– Ой!

– Да?

– Мой ремень. Это было бы не слишком странно…

Какое счастье, что он не видит, как я краснею.

– Конечно нет.

Я слушаю, как Сент-Клэр вытаскивает ремень из петель и аккуратно опускает на деревянный пол.

– Мм… – продолжает он. – Было бы не слишком странно…

– Да!

– Ой, да брось. Я вовсе не про штаны. Просто хочу под одеяло. Ветер просто жуть.

Он залезает под одеяло, и теперь мы лежим бок о бок. В моей узкой кровати. Забавно, я даже не думала, что в свою первую ночь с парнем буду… ну, в общем, просто спать.

– Не хватает только «Шестнадцати свечей» и игры «Правда или действие», – хмыкаю я.

Сент-Клэр закашливается.

– Ч-что?

– Я про кино, извращенец. Просто подумала, что давненько не устраивала пижамной вечеринки.

Пауза.

– О!

– …

– …

– Сент-Клэр?

– Да?

– Твой локоть упирается мне в спину.

– Блин! Прости.

Он ерзает и ерзает до тех пор, пока мы не устраиваемся поудобнее. Одну ногу он закидывает сверху. Несмотря на два слоя штанов между нами, я чувствую себя голой и беззащитной. Он снова ворочается, и теперь вся моя нога, от голени до бедра, лежит на его ноге. Я вдыхаю запах его волос. Мм…

НЕТ!

Я сглатываю, и звук получается очень громким. Сент-Клэр снова откашливается. Я пытаюсь не шевелиться. По ощущениям проходит несколько часов, хотя на самом деле лишь несколько минут. Дыхание Сент-Клэра выравнивается, тело расслабляется. Я тоже наконец начинаю расслабляться. Мне хочется запомнить его аромат, прикосновение кожи – его рука лежит на моей – и мощь его тела. Что бы ни случилось дальше, я буду помнить этот момент всю оставшуюся жизнь.

Я изучаю его профиль. Его губы, нос, ресницы. Он такой красивый.

Ветер стучит о стекла, в коридоре тихо гудят светильники. Сент-Клэр крепко спит. Как давно он нормально не спал ночью? На сердце остается еще один нерешенный вопрос. Почему я так сильно переживаю об этом парне и почему так боюсь этого? Как может один человек так сильно меня смущать?

Что это? Сексуальное притяжение? Или что-то совсем другое? И как я могу испытывать такие чувства, пусть даже они и безответны? Этьен сказал, что ему я нравлюсь. Правда. И, несмотря на то что был пьян, он бы ни за что не стал так делать, если бы в этом не было ни капли правды. Так ведь?

Не знаю.

Я ничего не понимаю, как и всегда, когда он рядом. Он пододвигается ближе. Его дыхание согревает мою шею. Я ничего не знаю. Он так прекрасен, так совершенен. Интересно, а что, если он… или если я…

Луч света бьет по глазам. Я щурюсь, не понимая, где нахожусь. Дневной свет. Красные числа на часах показывают 11:27. А! Неужели я заснула? Какой сегодня день? Я вижу рядом спящего Сент-Клэра. И чуть не подпрыгиваю до потолка.

Значит, это был не сон.

Его рот приоткрыт, одеяло сброшено. Одна рука покоится на животе. Рубашка задрана, я вижу его живот. И не могу оторвать взгляда.

Господи! Я только что переспала с Сент-Клэром.

Глава двадцать первая

Ну не то чтобы ПЕРЕСПАЛА. Не в буквальном смысле. Но мы спали вместе.

Я спала с парнем! Я закутываюсь обратно в одеяло и ухмыляюсь. НЕ МОГУ дождаться, чтобы рассказать все Бридж. Если только… а что, если она проболтается Тофу? И я не могу рассказать Мер, потому что она будет ревновать, а значит, Рашми и Джош тоже отпадают. До меня доходит, что нет никого, с кем можно было бы этим поделиться. Я сделала что-то не то?

Я валяюсь в постели как можно дольше, но в конечном счете мой мочевой пузырь одерживает победу. Когда я выхожу из ванной, Сент-Клэр смотрит в окно, а потом оборачивается и смеется:

– Твои волосы. Они торчат во все стороны.

Сент-Клэр произносит последнее слово как «встоо-роны» и растопыривает пальцы, словно изображая рога.

– Уж кто бы говорил.

– Ну я-то специально так делаю. До меня целую вечность доходило, что лучше всего небрежная прическа получается в том случае, если ее просто-напросто игнорировать.

– Хочешь сказать, у меня солома на голове? – Я смотрюсь в зеркало и, к своему ужасу, обнаруживаю, что действительно похожа на рогатое животное.

– Да нет. Мне нравится. – Сент-Клэр с улыбкой поднимает ремень с пола. – Завтрак?

Передаю ему ботинки:

– Уже полдень.

– Спасибо. Ланч?

– Нет, сначала в душ.

Мы расходимся на час и встречаемся в его комнате. Дверь распахнута настежь, и на весь коридор гремит французский панк-рок. Я захожу внутрь и вижу, что Сент-Клэр привел свою комнату в порядок. Поразительно. Кучи одежды и полотенец рассортированы для прачечной. Пустые бутылки и пакетики из-под чипсов выброшены.

Парень с надеждой смотрит на меня:

– Это только начало.

– Выглядит замечательно.

И это действительно так. Я улыбаюсь.

Мы снова проводим день в прогулках по городу. Застаем часть кинофестиваля Дэнни Бойла и гуляем вдоль Сены. Я учу Сент-Клэра правильно бросать камушки – не могу поверить, что он этого не умеет. Начинает моросить, и мы забегаем в книжный магазин напротив Нотр-Дама. Желто-зеленая вывеска гласит: «Шекспир и компания».

Мы поражены царящим внутри хаосом. Орда клиентов толпится у стола, и везде, куда ни глянь, книги, книги и книги. Но не как в сетевых книжных, где все аккуратно рассортировано по полкам, столам и рекламным стендам. Здесь книги валяются на шатких стендах, падают со стульев и покосившихся полок. Повсюду картонные коробки, полные книг, а возле внушительной стопки на лестнице дремлет черная кошка. Но самое удивительное в том, что все эти книги на английском.

Сент-Клэр замечает мое испуганное выражение лица:

– Ты никогда не была здесь прежде?

Я качаю головой. Сент-Клэр удивлен.

– Это место довольно известно. Слушай… – Он держит экземпляр «Бальзака и портнихи-китаяночки». – Знакомо, да?

Я рассеянно блуждаю по магазину, взволнованная тем, что оказалась в окружении книг, написанных на моем родном языке, и в то же время испытываю постоянный страх что-то задеть. Одно неловкое прикосновение может уничтожить весь магазин. Он рухнет, и мы окажемся погребены под грудой пожелтевших страниц.

Дождь барабанит в окна. Я протискиваюсь сквозь группу туристов и углубляюсь в секцию беллетристики. Не знаю, почему я ищу его, но ничего не могу с собой поделать. Я начинаю с конца. Кристи, Кэсер, Колдуэлл, Берроуз, Бронте, Берри, Болдуин, Остер, Остин. Эшли. Джеймс Эшли.

Стопка книг моего отца. Все шесть штук. Я вытаскиваю экземпляр «Инцидента» в твердом переплете и чувствую, как от знакомой картинки на обложке по коже бегут мурашки.

– Что это? – интересуется Сент-Клэр.

Я застываю на месте. Я даже не поняла, что он стоял возле меня.

Он берет книгу у меня из рук, и его глаза округляются. Сент-Клэр переворачивает книгу, мы видим фото моего улыбающегося папочки. Отец дочерна загорелый, а его зубы сияют неестественной белизной. На нем рубашка поло цвета лаванды, а волосы слегка развеваются на ветру.

Сент-Клэр приподнимает брови:

– Не вижу сходства. Он как-то уж слишком красив.

Я что-то нервно бормочу в ответ, и Сент-Клэр сжимает мою руку с книгой.

– Дела хуже, чем я думал. – Он смеется. – И всегда он такой?

– Да.

Сент-Клэр открывает книгу и читает аннотацию. Я в волнении наблюдаю за его лицом. Оно становится озадаченным. Потом парень вдруг останавливается и начинает читать сначала. Наконец он отрывает от книги глаза:

– Она о раке.

О, мой Бог!

– У этой женщины рак. Что с ней происходит?

Я пытаюсь сглотнуть.

– Мой отец – идиот. Я же говорила тебе, он полный придурок.

Мучительная пауза.

– У него неплохие продажи, не так ли?

Я киваю.

– И люди наслаждаются этим? Находят это увлекательным?

– Прости, Сент-Клэр.

Мои глаза наполняются слезами. Я никогда так сильно не ненавидела своего отца, как сейчас. Как он мог? Как он смеет делать деньги на чем-то столь ужасном? Сент-Клэр закрывает книгу и запихивает обратно на полку. Берет другую. «Выход». Роман о лейкемии. На обложке фото моего отца в классической рубашке, верхние пуговицы небрежно расстегнуты. Руки скрещены, но на лице та же глуповатая усмешка.

– Он ненормальный, – говорю я. – Абсолютно… безобразно… ненормальный.

Сент-Клэр фыркает, он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но видит, что я плачу.

– Нет, Анна, – смущенно бормочет он. – Анна, прости.

– Это ты извини. Тебе не стоило на такое смотреть.

Я выхватываю книгу и убираю на полку. Оттуда мгновенно вываливается стопка книг и приземляется на пол между нами. Мы опускаемся, чтобы поднять их, и сталкиваемся головами.

– Ой! – вскрикиваю я.

Сент-Клэр потирает лоб:

– С тобой порядок?

Я вырываю книги у него рук:

– Я нормально. В порядке.

Заталкиваю их обратно в шкаф и ухожу в дальний конец магазина, подальше от Сент-Клэра, подальше от моего отца. Но всего через несколько секунд Сент-Клэр вновь оказывается рядом.

– Это не твоя вина, – мягко говорит он. – Родителей не выбирают. Я знаю это, как никто, Анна.

– Я не хочу об этом говорить.

– Тогда хватит об этом. – Парень держит в руках сборник поэзии. Пабло Неруда. – Ты его читала?

Я качаю головой.

– Хорошо. Потому что я купил его для тебя.

– Что?

– Он входит в список по английскому на следующий семестр. Тебе бы и так пришлось его купить. Открой.

Я смущена, но вынуждена подчиниться. На первой странице стоит штамп «Шекспир и компания, нулевой километр Парижа».

Я изумленно моргаю:

– Нулевой километр? Это то же самое, что и нулевая точка? – Я вспоминаю нашу первую совместную прогулку по городу.

– Как в старые добрые времена, – улыбается Сент-Клэр. – Ладно, дождь прекратился. Пойдем отсюда.


Я молча иду по улице. Мы пересекаем тот же мост, что и в первый вечер – я опять по внешней стороне, Сент-Клэр по внутренней, – и он продолжает говорить за нас обоих.

– Я когда-нибудь упоминал, что ходил в школу в Америке?

– Что?! Нет.

– Правда, целый год. В восьмом классе. Это было ужасно.

– Восьмой класс для всех жуткий, – отвечаю я.

– Ну, для меня все было еще хуже. Мои родители только что разошлись, и мама вернулась в Калифорнию. Я не был там с раннего детства, но поехал с нею и попал в ужасную государственную школу…

– О, нет. Государственная школа.

Этьен толкает меня плечом:

– Дети были безжалостны. Они высмеяли меня с головы до ног: мой рост, акцент, манеру одеваться. Я поклялся, что никогда больше туда не вернусь.

– Но американкам нравится английский акцент, – бездумно выпаливаю я, а потом молюсь, чтобы он не заметил мой румянец.

Сент-Клэр берет гальку и бросает в реку:

– Только не в средней школе. Особенно когда мальчик им ростом по колено.

Я смеюсь.

– В общем, когда год закончился, родители нашли для меня новую школу. Я хотел вернуться в Лондон, к друзьям, но отец настоял на Париже, чтобы можно было приглядывать за мной. Так я попал в Американскую школу.

– И часто ты возвращаешься? В Лондон?

– Не так часто, как хотелось бы. В Англии живут мои друзья плюс бабушка и дедушка, родители моего отца, так что приходится делить каникулы между Лондоном…

– Твои бабушка и дедушка – англичане?

– Дедушка – да, а бабушка, – француженка. А мамины родители, естественно, американцы.

– Вау. Да ты и впрямь человек мира.

Сент-Клэр улыбается:

– Говорят, больше всего я похож на дедушку-англичанина, но это только по акценту.

– Не знаю. Мне кажется, от англичанина в тебе больше, чем от кого-то еще. И ты не просто говоришь как англичане, ты и внешне на них похож.

– Правда? – Сент-Клэр удивлен.

Я улыбаюсь:

– Ну да, все дело в нездоровой бледности. Я в хорошем смысле, – добавляю я, заметив его встревоженное лицо. – Честно.

– Ага, – косится на меня Сент-Клэр. – Не важно. Прошлым летом я был не в силах больше выносить отца и впервые провел все каникулы с мамой.

– И как все прошло? Могу поспорить, девчонки больше не дразнили тебя за акцент.

Сент-Клэр смеется:

– Нет, не дразнили. Но с ростом я ничего не могу поделать. Я навсегда останусь коротышкой.