Я обязательно должна рассказать Бридж об этой книге.


Письмо я заканчиваю почти в полночь, но в коридоре до сих пор шумно. Свободу старшеклассников никто не ограничивает, поскольку предполагается, что мы достаточно взрослые и умеем ею распоряжаться. В себе-то я уверена, но вот в одноклассниках не очень. У моего соседа напротив возле двери высится целая пирамида пивных бутылок – в Париже шестнадцатилетним разрешается пить вино и пиво. А вот крепкие напитки только после восемнадцати.

Конечно, я прекрасно вижу, что творится вокруг.

Интересно, когда мама подписывалась на все это, она осознавала, что я могу здесь пить на законных основаниях? Когда об этом упомянули на семинарах по жизненным навыкам, мама была сильно удивлена и вечером за ужином прочитала мне длинную лекцию об ответственности. Но я не собираюсь напиваться. Мне всегда казалось, что пиво воняет как моча.

На проходной работает несколько человек, все на полставки, а вот смотритель в общежитии только один. Его зовут Нейт, и комната у него на первом этаже. Он учится в аспирантуре одного из близлежащих университетов. Должно быть, ему хорошенько приплачивают за то, что он с нами живет.

Нейту двадцать с небольшим, он небольшого роста, бледнокожий и гладко бреется. Звучит дико, но выглядит он весьма привлекательно. У него вкрадчивый голос, и он как будто бы неплохой слушатель, однако в его тоне всегда сквозит серьезность. С таким шутки плохи. Моим родителям он понравился. А еще рядом с его дверью стоит емкость с презервативами.

Не уверена, что родители это заметили.

Ребята с первого и второго курсов живут в другом здании. Комнаты у них рассчитаны на несколько человек, мальчики и девочки живут на разных этажах, и всегда под присмотром. Кроме того, у них действует комендантский час. У нас его нет. Мы лишь должны расписываться по вечерам в журнале, отмечая время прихода и ухода, чтобы Нейт знал, что мы все еще живы. Да уж. Уверена, никто ни разу не пренебрег этими мерами безопасности.

Я медленно иду по коридору в ванную комнату. Занимаю свое место в очереди – здесь всегда очередь, даже в полночь, – за Амандой, девочкой, которая приставала к Сент-Клэру за завтраком. Она ухмыляется, разглядывая мои выцветшие джинсы и винтажную оранжевую футболку.

Не знала, что она живет на моем этаже. Супер!

Мы молчим. Я вожу пальцами по цветочному узору на обоях. Дворец Ламберт – это специфическая смесь парижского шика и подростковой практичности. Благодаря хрустальным светильникам коридоры заливает золотистое сияние, но в спальнях гудят флуоресцентные лампы. На полу глянцевый паркет, но коврики – промышленная штамповка. Лобби украшают свежие цветы и лампы Тиффани, но вместо кресел жалкие диванчики на двоих, а на столах нацарапаны инициалы и неприличные слова.

– Так вот кто у нас новый Брэндон, – говорит Аманда.

– Что, прости?

– Брэндон. Двадцать пятый. Его исключили из школы в прошлом году – учитель обнаружил у него в сумке кокс. – Аманда окидывает меня хмурым взглядом еще раз:– Так откуда ты?

Я понимаю, что девушка имеет в виду на самом деле. Аманда хочет знать, с какой стати на его место взяли кого-то вроде меня.

– Из Атланты.

– О! – говорит она таким тоном, словно это объясняет мою полнейшую провинциальность. Да пошла она! Атланта – один из самых больших городов в Америке. – Вы с Сент-Клэром так мило общались за завтраком.

– Гм…

Неужели она меня боится?

– Но я бы твоем месте не питала иллюзий, – продолжает Аманда. – Ты не настолько хороша, чтобы он бросил ради тебя свою девушку. Они будут вместе всегда.

Это был комплимент? Или нет? Манера Аманды делать ударение на отдельных словах реально действует мне на нервы. (Мои нервы!)

Аманда делано зевает:

– Интересная прическа.

Я застенчиво касаюсь волос:

– Спасибо. Подруга мелировала.

На прошлой неделе Бридж сделала в моих темно-каштановых волосах светлую прядку. Обычно я убираю ее за правое ухо, но сегодня вечером волосы собраны в конский хвост.

– Тебе нравится? – спрашивает Аманда традиционным для стерв тоном. Лучше бы сразу сказала: «Как отвратительно».

Я опускаю руку:

– Ну да. Поэтому я ее и сделала.

– Знаешь, я бы заколола ее, как раньше. Так ты похожа на скунса.

– По крайней мере, от нее не воняет, как от некоторых.

Рядом появляется Рашми. Она заходила к Мередит, я слышала за стеной их приглушенные голоса.

– Чудесные духи, Аманда. В следующий раз надушись посильнее. А то в Лондоне тебя еще не везде почуяли.

– Милые очки, – рычит Аманда в ответ.

– Хорошие, – невозмутимо подтверждает Рашми, но я вижу, что она задета.

Ногти у нее того же цвета электрик, что и оправа очков.

Рашми поворачивается ко мне:

– Я живу двумя этажами выше, комната номер шестьсот один. Заходи, если что-нибудь понадобится. Увидимся за завтраком.

Значит, она меня не ненавидит! А может, просто больше ненавидит Аманду. Так или иначе, я испытываю благодарность и кричу «Пока!» вслед удаляющейся фигурке. Рашми машет мне рукой и врезается в Нейта возле лестницы. Он приветствует нас в своей тихой, дружелюбной манере:

– Готовитесь ко сну, леди?

Аманда приветливо улыбается:

– Конечно.

– Вот и славно. Первый день прошел хорошо, Анна?

Так непривычно, что все уже знают мое имя.

– Да. Спасибо, Нейт.

Он кивает, как будто я сказала что-то умное, желает нам спокойной ночи и направляется к парням, болтающим в другом конце коридора.

– Ненавижу, когда он так делает, – говорит Аманда.

– Делает что?

– Нянчится с нами. Как идиот какой-то.

Дверь ванной комнаты открывается, и маленькая рыжуля проскакивает мимо Аманды, которая остается стоять, словно Королева Порога. Похоже, девочка с предпоследнего курса. Не помню, чтобы видела ее во время урока английского.

– Боже, тебя там что, прорвало? – спрашивает Аманда.

Бледная кожа девушки розовеет.

– Она просто сходила в туалет, – говорю я.

Аманда скользит по плитке – пушистые фиолетовые тапочки шлепают по пяткам – и резко дергает на себя дверь:

– Думаешь, меня это волнует, скунсик?

Глава шестая

Всего неделя в школе, но я уже с головой окунулась в причуды международного обучения.

В учебном плане профессора Коул нет Шекспира и Стейнбека, вместо них мы изучаем неанглоязычных писателей. Каждое утро у нас завязываются дискуссии на самые разные темы, словно это собрание книжного клуба, а не скучный обязательный урок. Так что с английским все прекрасно.

Однако моя преподавательница французского явно некомпетентна. Как еще объяснить тот факт, что, несмотря на название нашего учебника «Французский, первый уровень», профессор Жиллет настаивает на том, чтобы мы говорили только на французском? Она вызывает меня по десять раз на дню, и я никогда не знаю ответа.

Дэйв прозвал ее мадам Гильотина. В яблочко.

Он уже выбирал этот класс раньше, а значит, курс полезен, но, видимо, не настолько, раз Дэйв завалил первый же экзамен. У Дэйва лохматые волосы, пухлые губы и темная кожа с веснушками – необычное сочетание. Несколько девочек втрескались в него по самые уши. Мы вместе ходим на историю. Мне приходится заниматься с предпоследним курсом, поскольку выпускники обычно выбирают «Основы государства», а я уже их уже прошла. Так что мое место теперь между Дэйвом и Джошем.

В классе Джош тихий и сдержанный, но, едва переступив порог, он начинает юморить похлеще Сент-Клэра. Понятно, почему они такие закадычные друзья. Мередит говорит, они боготворят друг друга: Джош Сент-Клэра за природную харизму, а Сент-Клэр Джоша за редкий художественный дар. Джош нечасто ходит куда-то без альбома и кисти. Его работы невероятны – толстые уверенные мазки и мелкие, тщательно прорисованные детали, – пальцы Джоша всегда измазаны краской.

Но самое интересное начинается после уроков. Об этом никто не пишет в глянцевых буклетах. Дело в том, что поступить в школу-пансион – это все равно что поселиться в обычной средней школе. Отсюда нельзя уйти. Даже в спальне я постоянно «наслаждаюсь» грохотом поп-музыки, шумом стиральных машинок и пьяными воплями танцующих на лестничной площадке. Мередит утверждает, что все устаканится, как только юниоры немного попривыкнут, но я не слишком в это верю.

И тем не менее…

Сегодня пятничный вечер, и в общежитии пусто. Мои соученики совершают набеги на бары, а я впервые наслаждаюсь тишиной. Если закрыть глаза, кажется, будто я дома. Не считая оперного пения. В ресторанчике напротив почти каждый вечер выступает оперная дива. Для обладательницы столь сильного голоса она на удивление миниатюрная. И еще она зачем-то выщипывает брови, после чего рисует их карандашом. Словно статист из «Шоу ужасов Рокки Хоррора».

Когда звонит Бридж, я, уютно устроившись на кровати, смотрю «Академию Рашмор» Уэса Андерсона. Уэс – настоящий режиссер, просто удивительно, как он успевает следить на съемках абсолютно за всем. Его стиль просматривается в любом кадре, ему подвластны и самые серьезные, и самые смешные моменты… «Академия Рашмор» – один из моих любимых фильмов. Речь там идет про подростка Макса Фишера, который настолько погружен в свои увлечения, что его решают отчислить из школы. Какой стала бы моя жизнь, если бы я настолько же сильно увлеклась внеклассной деятельностью АШП[18], как Макс – своими занятиями в Академии Рашмор? Уж наверное я бы не сидела в спальне, намазавшись белым кремом от прыщей.

– Ан-н-н-ууук, – раздается крик Бридж. – Я нее-на-вии-жуу их.

Значит, место лидера ей не досталось. Глупо, если учесть, что она самая талантливая барабанщица в школе. Это все знают. Препод выбрал Кевина Квиггли, решив, что другие парни-барабанщики не будут воспринимать Бридж как лидера… потому что она девчонка.

Ну, теперь-то точно не будут. Идиот.

Бридж возненавидела свою группу, своего инструктора и придурка Кевина с гипертрофированным эго.

– Подожди, – говорю я. – Скоро ты станешь новой Меган Уайт или Шейлой Е., и Кевин Квиггли будет хвастаться тем, что когда-то давным-давно вы были знакомы. И поджидать тебя после шоу, ожидая специального приглашения, чтобы пройти за кулисы, а ты сможешь продефилировать мимо, ни разу не оглянувшись.

В ее голосе слышится смешок.

– Зачем ты меня бросила и уехала, Банана?

– Потому что мой отец – кусок дерьма.

– Причем чистокровный, детка.

Мы болтаем до трех ночи, поэтому на следующий день мне удается разлепить глаза лишь ближе к полудню. С трудом встаю и одеваюсь – нужно успеть до закрытия столовой. Поздний завтрак там бывает только по выходным. Когда я наконец прихожу, в столовой тихо, но Рашми, Джош и Сент-Клэр сидят за своим обычным столиком.

На душе тяжело. Всю неделю ребята дразнили меня за то, что я не отваживалась сделать заказ. Я придумывала отговорки («у меня аллергия на говядину», «нет ничего вкуснее хлеба», «равиоли не такие уж и вкусные»), но нельзя же делать это вечно. За стойкой снова месье Бутен. Я хватаю поднос и делаю глубокий вдох:

– Бонжур, мм… суп? Сопа? Силь ву пле?

«Привет» и «пожалуйста». Первым делом я выучила эти слова в надежде, что французы простят мне за это катастрофические пробелы в знании их прекрасного языка. Я показываю на чан с оранжево-красным супом. Похоже на мускатную тыкву. Пахнет необычно – осенью и шалфеем. Сейчас начало сентября, но погода пока стоит теплая. Интересно, когда в Париже начинается листопад?

– Ах! Суп, – мягко поправляет месье Бутен.

– Си, суп. То есть ви. Ви! – Мои щеки горят. – И… мм, уф… куриная салатная с зеленой фасолью штуковина?

Месье Бутен смеется, словно Санта-Клаус, весело и раскатисто. И трясется, как желе.

– Цыпленок и харикос вэрс, ви. Знаете, вы мошете говорить со мной по-онглийски. Я понимать тебя оч-чень хорошо.

Мой румянец становится ярче. Ну конечно, в Американской школе должны говорить по-английски. А я пять дней перебивалась этими дурацкими грушами и багетом.

Месье Бутен протягивает мне миску супа и маленькую тарелку с куриным салатом, и в животе урчит при виде горячей еды.

– Мерси, – говорю я.

– Де рьен. Добро пошаловать. И надеюсь, вы больше не станете избегать меня! – Месье Бутен прикладывает руку к сердцу, словно убит горем.

Я улыбаюсь и качаю головой. Теперь я умею это делать. Я умею. Я уме…

– ЭТО ОКАЗАЛОСЬ НЕ ТАК УЖ И СТРАШНО, ДА, АННА? – кричит Сент-Клэр на всю столовую.

Я резко оборачиваюсь и показываю ему средний палец, надеясь, что месье Бутен этого не заметит. Сент-Клэр усмехается и отвечает мне по-британски, растопыривая указательный и средний палец буквой «v». Месье Бутен что-то ворчит за моей спиной. Я беру поднос с едой и сажусь рядом с Сент-Клэром:

– Спасибо. А то я и забыла, как отшивают по-английски. В следующий раз буду использовать правильный жест.