Анна не собиралась танцевать — она была всецело поглощена своими переживаниями, но перед ней выросла знакомая фигура Никиты Обольянинова: секретарь императора приглашал ее. Нет, она не могла отказать такому милому человеку, как Никита. И они, вступив в круг, закружились в привычных движениях. Танцуя, Анна продолжала искать глазами Гагарина. И при этом то и дело натыкалась на взгляд Павла, полный обожания. Он искал глазами ее так же, как она сама высматривала князя. И ей стало стыдно. Она несколько раз улыбнулась императору и заметила, как лицо его мгновенно озарилось радостью.

Первый танец закончился, кавалеры отводили своих дам к их местам. Гости переглядывались, переговаривались между собой, и Анна догадывалась, что все обсуждают, когда же будет обещанный и так ожидаемый вальс? И будет ли он вообще? Не передумал ли государь, известный своим непостоянством? Минуту назад она и сама сомневалась в исполнении обещанного, но теперь, увидев счастливое лицо Павла, вновь была уверена: он выполнит свое обещание.

Император повернулся к дирижеру, едва заметно кивнул. Дирижер-немец в ответ низко поклонился, повернулся к оркестру, его палочка на секунду застыла в воздухе, затем последовал плавный взмах — и в зале послышались божественные звуки всеми ожидаемого танца.

Анна уже знала, что будет вслед за этим, и оно произошло. Павел уверенно направился прямо к ней. Она уже ждала, она протягивала ему руку. Он обнял ее талию, она положила свою руку на его локоть… Раз-два-три, раз-два-три… Лицо государя так и светилось от сдерживаемой радости, и Анна подумала, как же легко подарить человеку ощущение счастья, и как оно, в сущности, обманчиво. Ведь Павел так счастлив, потому что уверен, что любим, что его избранница верна ему, ждет его. А она между тем ищет в толпе другого.

— Я пребываю в надежде, что мы с вами танцуем сегодня не один лишь этот танец? — спросил государь.

— Конечно, — кивнула Анна. — А я пребываю в надежде, что этот вальс тоже будет не один?

— Нет, я распорядился, чтобы музыканты исполнили его не менее трех раз, — ответил император.

Музыка стихла, Павел повел ее обратно к ее месту. И вдруг она наконец увидела его — красавца-князя! Он стоял неподалеку, совсем рядом с ней, и в упор смотрел на нее. Сердце ее болезненно сжалось. Она едва заметила, как государь, уходя, легонько сжал ее руку, она уже забыла о нем, прикладывая все усилия, чтобы не смотреть в сторону князя.

Музыка между тем вновь заиграла. Это был не вальс, а один из вариантов того же менуэта. И тут же к Анне подошли, чтобы пригласить ее. Это был незнакомый ей генерал, весь увешанный орденами. Еще несколько месяцев назад она была бы польщена таким приглашением и приняла бы его с радостью, но сейчас довольно сухо заявила генералу, что устала и просит ее простить. Она понимала, что недостатка кавалеров у нее теперь не будет — только выбирай. Но она не хотела выбирать! Она уже сделала свой выбор и только ждала.

И дождалась! Когда стихли звуки старинного танца и оркестр снова заиграл, это опять был вальс. Анна искоса посмотрела в сторону Павла — идет ли он к ней. Но нет — государь был занят беседой с австрийским посланником. Как видно, не только она следила за поведением государя. Как только стало ясно, что Павел не будет ее приглашать, князь Гагарин подошел к Анне:

— Позвольте вас пригласить?

Она едва заметно кивнула. Храня на лице выражение твердости и недоступности, глядя все время в сторону, позволила обнять себя. Раз-два-три, раз-два-три… Как же прекрасно он танцует! Несет ее, словно пушинку, держит уверенно, как скрипач держит свой смычок. Какое наслаждение — танцевать с таким партнером!

— Вы прекрасно вальсируете, мадемуазель Лопухина, — услышала она красивый звучный голос князя. — Где вы учились? Может быть, за границей?

— Нет, сударь, я не была за границей, — ответила Анна, стараясь говорить небрежно. — Меня учили в Москве.

Это было не совсем правдой: никакой учитель танцев с ней не занимался, училась она у подруг, у младшей сестры, которая вперед нее так удачно вышла замуж и уже бывала на балах.

— У вас были прекрасные учителя, — продолжал князь. — Скажите, а мазурка? Танцуете вы ее?

— Нет, с этим танцем я еще не знакома.

— Жаль, я был бы рад пригласить вас на этот танец.

Вот и все, что они успели сказать друг другу. Танец кончился, и они расстались. «Почему бы ему не пригласить меня еще раз? — думала Анна. — Это не обязательно должен быть вальс. Пусть будет экосез, или болеро, или что-то другое. Тут не будет ничего неприличного. Почему бы?» И действительно, заиграли болеро. Однако князь Гагарин не двинулся с места. Вместо него к Анне направлялся хозяин бала — сам император. Вновь она подала ему руку, ощутила пожатие этой слабой неловкой ладони — совсем не такой, как широкая и крепкая рука князя.

Заиграла музыка. Они сходились, расходились… При одном из сближений Павел сказал ей:

— Вы сегодня как-то особенно обворожительны. Временами я вас просто не узнаю. В вашем лице появилось что-то чувственное, что-то…

Он не успел сформулировать, что именно — танец властно требовал от них поменяться местами с танцующей рядом парой. При следующем сближении Павел произнес:

— Вы так хороши, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прижать вас к своему сердцу, чтобы на виду у всего зала не обнять вас!

— Я верю, что сознание своего долга, своего положения удержит вас, государь, — едва слышно ответила она.

При последнем сближении он снова шептал ей слова любви, и она уже не знала, что отвечать. А когда вернулась на свое место, генерал-прокурор Лопухин подошел к дочери и тихо спросил:

— Что с тобой сегодня? Ты очень похорошела. Я и не знал, что моя дочь такая красавица! Уж не влюбилась ли ты, часом?

— Что вы, батюшка, как можно! Я понимаю свой долг и понимаю, что государь назначен вовсе не для меня, но для престола.

— Молодец, что так понимаешь, — одобрил отец. — Но меня сильно беспокоит страсть, которая написана на лице его величества. Всем известна необузданность его натуры. Как бы он в порыве страсти не совершил какой необдуманный поступок, о котором сам будет жалеть впоследствии. Знаешь, давай уедем прямо сейчас, когда он занят разговором со своей царственной супругой. Сделаем это незаметно, как принято у англичан.

— Ах, папенька, как вы хорошо придумали! — воскликнула Анна. — Ничего лучше вы бы не могли предложить!

— Тогда иди сейчас, отнюдь не торопясь, словно бы в дамскую комнату. Иди к выходу и сразу садись в карету. А я подойду через пару минут.

Спустя короткое время она уже сидела в своей карете. Кутаясь в мех, Анна вспоминала два лица: озаренное радостью и любовью некрасивое лицо государя и точеное, строгое лицо князя Гагарина. Генерал-прокурор всю дорогу оживленно болтал, что-то рассказывал о своих служебных делах. Это было внове — раньше он никогда не вел таких разговоров при дочери, считая ее не слишком умной и далекой от государственных дел. Теперь, как видно, он признал в ней ум, равный своему.

Внезапно, словно о чем-то вспомнив, Анна обратилась к нему:

— Скажите, папа́, я ведь встречала на балу гостей и среди прочих заметила князя Гагарина. Но он почему-то был без супруги. А мне хотелось бы с ней познакомиться. Вы не знаете, почему ее не было?

— Познакомиться с женой князя Павла Гагарина? — удивился Лопухин. — Как же ты можешь с ней познакомиться, если ее не существует в природе? Князь не женат.

— Правда? — прошептала она. — Я и не знала. А вы обратили внимание на ожерелье, что было сегодня на императрице?

И они заговорили об ожерелье.

Глава 13

С того дня Анна жила словно бы в двух мирах. В одном она спала в родительском доме, затем отправлялась во дворец, где встречалась с государем, беседовала с ним на самые разные темы, выслушивала его признания в любви, что-то отвечала, высказывала суждения по самым разным вопросам, которые интересовали его величество. Здесь почти ничего не изменилось со времени жизни в Павловске. Только прогулки стали короче и проходили уже не в обширном и пустынном Павловском парке, а в маленьком Летнем саду, где было довольно много гуляющих. Из-за этого обилия людей, которые внимательно разглядывали ее, идущую под руку с государем, эти прогулки стали ей в тягость. Она бы их с охотой прекратила, но Павел неукоснительно требовал, чтобы прогулки продолжались — он считал, что они полезны для здоровья, и вообще это было частью его культа природы.

Все это, повторимся, происходило в одном мире. А в другом — она напряженно вспоминала минуты, проведенные рядом с красавцем-князем, слова, которые были между ними сказаны. Казалось бы, ничего значительного тогда не было произнесено, однако ей казалось иначе. Она наделяла каждое сказанное им слово особым смыслом, думала о его значении. А еще она придумывала продолжение этого разговора: что мог бы еще сказать он, что бы ответила она…

Анна стала собирать сведения о своем избраннике — все так же исподволь, мимоходом, как тогда, возвращаясь с отцом с бала. Так, получая информацию по крупицам, она узнала довольно много: что ее избранника зовут Павел Гаврилович, он старше ее на четырнадцать лет, и хотя еще носит гвардейский мундир, уже перешел на дипломатическую службу, на которой ему прочат большое будущее.

Эта новость — о дипломатической карьере князя — стала для нее ударом. Ведь дипломаты редко живут в России, их место — за границей, при дворах иностранных государей. И точно — вскорости, уже в ноябре, до нее дошли слухи, что в начале следующего года князь должен отправиться в Италию, ко двору сардинского короля. «Как же так? — думала она. — Когда же я смогу его увидеть? Как смогу дать ему понять, что он для меня — лучше всех на свете? Это такая удача, что он до сих пор не женат. Но ведь так будет не вечно! Он встретит другую, и тогда для меня все пропало!» И тут же приходили другие соображения, погружавшие ее в глубокую тоску. «А на что ты вообще можешь рассчитывать? Кто может посвататься к тебе, если ты окружена, словно облаком, вниманием императора? Кто осмелится перейти ему дорогу?» И снова она возвращалась мыслями к своему избраннику, думала с надеждой: «Но ведь Он же решился! Он же подошел ко мне, пригласил на танец, который явно принадлежал государю! Значит, он смел, мой князь, он не побоится гнева его величества!»

Так она размышляла, размышляла — и не могла прийти ни к какому решению. Ведь невозможно первой признаться князю Гагарину в своей любви к нему! Скажем, написать ему любовное письмо… Это был бы верх неприличия. Что бы он после этого думал о ней? Остается рассчитывать только на случайную встречу, где-нибудь в Летнем саду или на набережной Невы…

И тут ее вдруг осенило: «А что, если устроить бал? Свой собственный бал, на который я сама буду приглашать гостей. И, конечно, среди гостей будет и Он. А императора не будет — ведь известно, что он не слишком жалует балы и никогда не ездит в частные дома. Да, так и надо сделать! Надо уговорить папа́ устроить бал сразу после Рождества. В это время многие устраивают. А они еще не делали. Да, так будет хорошо! Мы с ним познакомились на балу, и там же, во время вальса, сможем сойтись ближе».

И Анна немедленно приступила к генерал-прокурору с этой идеей. Петр Васильевич вначале воспринял предложение дочери скептически: как все знали, князь Лопухин был скуповат и не любил тратить деньги ни на что, кроме исполнения своих желаний. Однако у Анны неожиданно обнаружилась союзница в лице мачехи. Екатерина Николаевна восприняла предложение падчерицы как свое личное желание.

— Какая же ты молодец, душенька! — заявила она Анне, услышав от мужа о предложенном бале. — Я сама о том мечтала! И как же не устроить бала и хорошего приема? Что о нас скажет свет? Мы получили новый особняк, у тебя немалая должность, наконец, тебе пожалован высокий титул — и мы ничем этого не отметили! Так нельзя!

Екатерина Николаевна еще и потому желала веселиться и танцевать, что имела на то и личную причину — она только что разрешилась от бремени, родив генерал-прокурору четвертого ребенка, дочь Софью.

Под слаженным натиском двух дам Петр Васильевич вынужден был отступить и назначил бал на восьмое января нового, 1799 года. Ближе, заявил он, никак нельзя — к такому событию требуется подготовка, и немалая.

Впрочем, Анна и не думала торопить отца. Главное, что решение было принято. Теперь следовало хорошенько подготовиться к предстоящему событию. Во дворце Лопухиных закипела работа. Коридоры, лестницы, залы украшались, отделывались мрамором и коврами. Для всей семьи шились новые наряды. Слуги тоже получили обновку — им были заказаны новые ливреи. Специально нанятые писцы сидели и усердно строчили приглашения, которые затем рассылались в самые знатные дома Петербурга. Из ресторана Дюссо на седьмое и восьмое число была приглашена команда лучших поваров — они должны были приготовить праздничный ужин. Словом, ничто не было упущено. Петр Васильевич, отличавшийся хорошими способностями организатора, приняв решение, претворял его в жизнь со всем тщанием — так же, как привык исполнять свой служебный долг.