— Что ты говоришь? Какого человека?

— Человека, которого я люблю! Которого полюбила всем сердцем! Я тоскую по нему, думаю о нем — вот почему я не могу быть веселой!

— Вот, значит, в чем дело! — медленно произнес император. — Ты влюбилась! Что ж, этого следовало ожидать! Девушка со столь пылкой душой не может жить без любви. А меня… меня ты так и не полюбила. Не возражай, не говори ничего! Я вижу, вижу… Да, ты сочувствуешь мне, интересуешься моими делами, понимаешь меня, как не понимал никто другой. Но любви — нет, ее нет в твоем сердце. Я так и не смог завоевать его, это сердце. Но скажи, кто он, твой избранник?

Анна молчала, и император, с присущей ему проницательностью, понял причину ее молчания.

— Я понимаю: ты боишься за него, боишься, что я буду ему мстить из ревности, — сказал он. — Успокойся, этого не будет. Ведь ты успела достаточно узнать мою душу. Скажи, разве в ней нет великодушия? Разве мне чуждо понимание чести? Разве я не умею прощать? Так вот, обещаю тебе: кто бы ни был твой избранник, он не потерпит от меня никакого ущерба. Наоборот, если сие от меня зависит, я возвышу его, помогу ему.

— Да, государь, мой избранник зависит от вас, он находится у вас на службе, — ответила она. — Но, прежде чем я назову его имя, поклянитесь, что не отступитесь от сказанных сейчас вами слов, что не причините ему вреда.

— Хорошо, я выполню твое желание, Я поклянусь духом своего прадеда, императора Петра, поклянусь всем, что мне дорого, что не причиню никакого вреда твоему избраннику. Более того, я обещаю и клянусь, что помогу тебе соединить свою судьбу с твоим любимым. Ежели, конечно, он также пылает любовью к тебе и желает видеть тебя своей женой. Скажи, он говорил тебе это? Признавался тебе в любви?

— Нет, государь, — смущенно ответила Анна, — между нами не было еще объяснения. Но если можно читать во взглядах… если мне дано правильно читать в сердцах людей… Если так, то мне кажется, что он тоже любит меня. Просто у нас не было времени, чтобы он мог объявить об этом и просить моей руки. Ведь ему нужно было отправляться к месту службы…

— А, так он, верно, дипломат! — кивнул Павел. — Что ж, не медли, скажи мне его имя — и ты увидишь, что твой император умеет быть великодушным!

— Хорошо, я скажу… скажу! — воскликнула Анна. — Но помните: вы обещали! Его зовут… Это князь Павел Гаврилович Гагарин.

Минуту или две (это время показалось Анне бесконечным) государь не говорил ничего. Не говорил и не двигался. Он стоял, закрыв глаза рукой, словно защищаясь от слишком сильного, слепящего света. Затем отнял руку и взглянул на Анну. Она ожидала увидеть в его глазах досаду, обиду, гнев — что угодно, но только не то, что там было. С удивлением она прочитала в глазах императора такое же удивление, а еще почему-то — жалость.

— Значит, это молодой князь Гагарин… — медленно произнес государь. — Что ж… Достойный, весьма достойный молодой человек. Впрочем, он уже не так молод… Успешно служит… Богат… Кажется, красив — хотя я совсем не разбираюсь в красоте мужчин, они все кажутся мне одинаковыми… Да, достойный, весьма достойный выбор… — И вдруг лицо его исказилось словно от сильной боли, и он воскликнул, почти закричал: — Но почему, почему именно он?! Что ты нашла в этом ничтожном хлыще?! В чем разбирается князь Гагарин, кроме мод и лошадей? Что умеет, кроме как скакать верхом и поддерживать светский разговор? О чем мечтает, кроме как о выгодной должности? Почему ты предпочла его мне, готовому бросить к твоим ногам всю империю?

Анна молчала, не зная, что ответить на эту страстную речь. Молчал и государь. Видимо, он и сам понимал, что на эти вопросы нет ответа, что его не может дать не только Анна, но и любая другая девушка, которой приходится делать подобный выбор.

— Хорошо, — вновь заговорил Павел, голос его звучал сдавленно и глухо. — Я обещал тебе, и я сдержу свое слово. Ты хочешь видеть своего избранника? Изволь, ты его увидишь. Я прикажу вызвать князя Гагарина из Сардинии и дать ему назначение здесь, в Петербурге. Если он сделает тебе предложение, я разрешу тебе выйти за него замуж и уговорю Марию Федоровну тоже дать такое разрешение.

— А разве мне требуется разрешение императрицы на брак? — удивилась Анна.

— Да, разве ты не знала? Ты являешься придворной дамой, и потому тебе требуется разрешение императрицы. Думаю, Мария Федоровна даст его охотно, гораздо охотнее, чем я. И она же поможет собрать достойное тебя приданое.

— Что вы, государь, зачем? Мой батюшка совсем не беден, благодаря вам, он и сам может собрать мне приданое.

— Не возражай! Я хочу, чтобы ты была желанной невестой, чтобы у тебя было все самое лучшее. У князя, я знаю, хороший особняк в Петербурге, так что у тебя будет хороший дом. В дальнейшем я также намерен поддерживать князя Гагарина и продвигать его по службе. Что же до наших встреч с тобой, то они, конечно, станут более редкими. Я отнюдь не надеюсь, что ты, будучи замужем, сможешь уделять мне столько же времени, сколько уделяешь сейчас. И, конечно, мы уже не будем видеться наедине — ведь это могло бы бросить на тебя тень, а я всеми силами хочу избежать этого. Вот что я намерен сделать для того, чтобы ты перестала быть печальной и оставила грусть. Довольна ли ты теперь?

— Ах, государь, я даже не знаю, как вас благодарить! — воскликнула Анна.

И, подчиняясь какому-то порыву, шагнула к нему, прижалась к его груди. Да, она недооценивала его! Не видела, насколько он великодушен! Как добр! И еще она понимала, сколь многого он лишится, отказавшись от каждодневного общения с ней. Для него эти встречи были гораздо важнее, чем для нее. И он отказывался от них, отказывался от всего, к чему так привык, — и все ради ее счастья.

Она приникла к нему, и он обнял ее, прижал к груди — бережно, нежно, как что-то очень дорогое, что надо беречь. Так они стояли какое-то время, потом она пошевелилась, высвобождаясь, — и он сразу разжал объятия. Не говоря больше о том важном, что только что стало предметом их беседы, они повернулись и направились обратно к дворцу, говоря по дороге о вещах малозначительных.

На следующий день Анна узнала от Обольянинова, что государь накануне дал распоряжение отозвать князя Павла Гагарина из Сардинского королевства и дать ему должность вице-канцлера, заместителя канцлера Панина. Это было весьма значительное служебное повышение, князь, таким образом, перешагивал сразу несколько ступенек служебной лестницы и поднимался к самому верху. Что же касается разрешения на брак, то говорить о нем было пока преждевременно: ведь никто до сего времени не предлагал Анне свои руку и сердце. Но теперь, после исполнения первого обещания государя, у нее не было никаких оснований сомневаться в исполнении обещаний дальнейших. Теперь все зависело от самого князя Гагарина.

Анна продолжала жить в Павловске, и внешне ее жизнь мало изменилась. Но было одно изменение, и весьма значительное. Начиная с той памятной беседы, государь более не приглашал ее на прогулки, теперь он совершал их в одиночестве. И обедал он теперь не с ней, а с графом Кутайсовым или с Плещеевым.

Она понимала, что означают эти изменения. Император берег ее честь, он не хотел, чтобы у жениха (если князь Гагарин и правда собирался стать женихом) были основания подозревать свою невесту в особых связях с государем. Он делал все, чтобы в обществе не возникали никакие слухи, порочащие честь Анны. Он действительно был рыцарем, этот романтически настроенный государь, глава Мальтийского ордена.

Глава 17

Павел Гаврилович Гагарин прибыл в Петербург в начале августа. Анна получила известие о его приезде одной из первых. В тот день, гуляя в одиночестве по парку (Маша Чесменская уехала в столицу на именины своей тетки, а оба секретаря императора были заняты по службе), она внезапно увидела спешащую к ней Екатерину Николаевну. Это было так необычно (мачеха Анны не любила выезжать из столицы), что Анна даже встревожилась — не случилось ли чего с отцом или с одной из ее сестер. Но первые же слова мачехи рассеяли ее тревогу.

— Насилу я тебя нашла, душа моя! — воскликнула Екатерина Николаевна. — А ведь я к тебе с чрезвычайным известием! Только что к нам в дом прибыл лакей с запиской от князя Гагарина. Князь извещает, что прибыл в Петербург и намерен в ближайшее время посетить нас с визитом. Особо пишет, что желает видеть при сем визите тебя. Все это так неожиданно! Я и не знала, что князь едет в Россию, чаяла, что он пребывает в пределах италийских. И вдруг он здесь и хочет тебя видеть! Ты хоть понимаешь, что это может означать?

— Кажется, догадываюсь, ваше сиятельство, — сказала Анна, потупившись.

— Вот и я тоже догадываюсь. По всему можно судить, что князь собирается сделать тебе предложение. Так что тебе надо ехать в Петербург. Ведь я уже дала ответ князю через того же лакея, что он может прибыть к нам уже сегодня. Но ведь для этого надо тебе испросить позволение у императора либо императрицы? Так ведь?

— Нет, я думаю, что могу не тревожить ни его величество, ни ее величество, — ответила Анна. — Дело в том, что я… в общем, государь уже дал мне позволение отлучиться. Так что идемте в мою комнату, я сейчас соберусь.

Собралась она быстро, взяла с собой большую часть вещей и свою любимую горничную Глашу. Все это было погружено в карету княгини Лопухиной, и спустя короткое время карета уже выезжала из ворот парка. Оглядываясь на уходящую зеленую долину Славянки, Анна почему-то ясно почувствовала, что с этим место она расстается надолго, возможно, навсегда. «Нет, ты не должна, не должна так твердо надеяться на перемену в своей судьбе, — говорила она себе. — Нельзя так надеяться на счастье — можно его сглазить!» Но хотя она и старалась быть спокойной, старалась не думать о грядущем предложении князя Гагарина как о деле решенном, у нее ничего не получалось. Она невольно уже переселилась душой в иной мир — мир семейный, мир, в котором все ее мысли и чувства безраздельно занимал ее избранник.

Время, оставшееся до вечера, Анна провела словно в какой-то лихорадке. Платье для выхода к князю она выбрала быстро — простое зеленое платье, хорошо на ней сидящее, с небольшим декольте, без кружев. И теперь, уже полностью одевшись, надев украшения, слегка подкрасив брови и ресницы, она сидела в своей комнате, ничего не делая, ни о чем не думая. Она будто застыла в ожидании.

Но вот внизу, в гостиной, послышались оживленные голоса, и вбежавшая Глаша доложила, что гость прибыл и княгиня зовет ее. Анна вошла в гостиную внешне спокойная, но внутри все в ней было, словно взведенная пружина. И, войдя, сразу увидела Его. За время своего отсутствия князь сделался еще величавее, еще стройнее. Он встал ей навстречу, улыбнулся, поцеловал руку… Правда, в его глазах она не увидела того предвкушения счастья, той любви, которой была полна сама. Но что до того? Ведь мужчина и не может любить так, как женщина.

— Анна, я скажу тебе новость чрезвычайную, — услышала она голос княгини. — Его сиятельство князь делает тебе предложение, он просит твоей руки. Я ответила, что предоставляю сей вопрос твоей воле, мое же согласие он получит всегда. Я уверена, что твой отец также одобрит твое решение, каким бы оно ни было. Засим я оставляю вас. — И с этими словами Екатерина Николаевна покинула гостиную.

— Скажите, согласны ли вы? — подходя к Анне, тихо спросил князь.

— На что, князь?

— Согласны ли вы составить счастье моей жизни? Согласны ли стать моей супругой, хозяйкой моего дома?

Он не сказал «люблю», не спросил: «любишь ли ты меня?» Но что до того? Разве дело в словах? Ей казалось, что она ясно читает эту любовь в его глазах.

— Да, князь, я согласна, — ответила Анна.

Он почтительно поцеловал ей руку, потом взял вторую и тоже покрыл ее поцелуями. Затем отворил дверь и громко позвал княгиню. А когда она вошла, объявил, что согласие невесты получено.

Вошедший слуга доложил о том, что князь Петр Васильевич возвратился со службы, а следом за ним явился и сам князь. Он выслушал от жены новость, сказал: «Очень рад, очень!» — и слегка приобнял будущего зятя. Затем дворецкий принес икону Божьей Матери, и супруги благословили жениха и невесту.

— Ну, теперь надо сесть и хорошенько все обсудить, — перешел к деловой части сватовства Лопухин. — Следует поговорить о приданом, а также решить с объявлением помолвки и свадьбы. Я полагаю, что свадьбу можно устроить в сентябре, сразу после Петрова поста. Как думаете, князь?

— Совершенно с вами согласен, князь, — ответил Гагарин.

— А ты не возражаешь, душенька? — обратился генерал-прокурор к дочери.

— Я не знаю, делайте, как считаете нужным, — отмахнулась Анна. — И как считает нужным князь Павел Гаврилович.


С того дня князь Гагарин стал бывать в доме Лопухиных каждый вечер. Анна уже не уезжала в Павловск, и теперь, на правах жениха и невесты, они с князем подолгу оставались вдвоем в гостиной. Во время третьего своего визита князь наконец поцеловал ее. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение! Как сладостный, огненный напиток! Она готова была пить этот напиток снова и снова и знала, что это счастье ей приготовлено, оно ее ожидает.