Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 1

Не думай о побеге… Или нам

Привычно это дело? Иль веленьем

Небесным мы решимся пренебречь?

Нет, лучше, храм покинув, в глубь пещеры

Сокроемся, куда волною море,

Чернея, плещет; только в стороне

От корабля, чтобы, увидев мачту,

Кто не сказал царю и силой нас

Не взяли бы. Когда же око ночи

Откроется таинственной, все силы

Ума мы напряжем, чтобы святыню

Блестящую из храма унести.

Смотри, Орест, нельзя ли меж триглифов

Просунуться? Кто доблестен, дерзай,

Бездействуют лишь слабые и трусы.

Избороздить соленый путь веслом

И от меты ворочать… нет, товарищ!

Ты хорошо сказал. Пойдем искать

Убежища… Из-за меня вещанье

Священных уст не пропадет… Дерзнем…

Для юных сил и тяжесть не помеха.

Молча молитесь!

Сурового моря и Врат

Скалистых соседи!

А ты, о Латоны дитя,

Сетей богиня и гор…

О, призри, богиня:

Cтопою девичьей

К подворью священному я,

Где золотом блещет карниз

Над лесом могучим колонн,

Я, чистая, к чистой иду…

Я – жрицы твоей рабыня…

Раздолье родимых лугов,

Где кони пасутся, и башен

Красу, и садов

Европы тенистых нега,

И предков могилы – забыты.

Вот и я… что тебя заботит?

И зовешь, зачем ты зовешь

К Артемиде меня, о дева?

Дева – дочь вождя, что под Трою

Мириады привез пловцов

И судов весельных и славных

Десять сотен – о дочь Атридов,

Славы громкой Атридов?

Увы мне, увы!

Рабыни, туманом

Тяжелым увита я слез…

Я стонов и воплей смягчить

Напевами лиры и музы

Искусством не в силах, рабыни…

И беды, что сердце сжимали,

В надгробную жалобу льются…

Я плачу о брате: его

Мне ночь, на небе бледнея,

Явила умершим…

Конец тебе, дом наш, конец

И вам, Танталиды… И ужас,

И горе, о Аргос, тебе…

О, демон! Единственный брат мой

Ужели подземным так сладок?

В обитель Аида за ним

Из кубка умерших, струею

Хребет орошая земли,

Что ж медлю свершить возлиянье?

Источник горных телиц,

И Вакхову сладкую влагу,

И труд золотистой пчелы

Пролить в усладу для мертвых?

(К одной из прислужниц).

Подай мне кубок золотой

И влагу пенную Аида.

Ты же, во мраке цветущий

Сын Агамемнона, слушай

Тени твоей это дар…

Мне на могилу твою

С жаркой слезой не дано

Локон нести золотой.

Аргос священный далеко,

И на родимой земле

Тенью кровавой живу я.

Как эхо тебе отзовусь я

Напевом азийским, царевна…

Мила надгробная песнь

Почившим, и сладко она

В мрак ночи подземной для них,

С пеаном несхожая, льется…

Увы, увы! Атридова дома повержен

Сияющий скипетр. Увы!

И отчего дома

Очаг догорел…

Скажи, с кого из блаженных

Аргосских царей это зло,

Царевна, растет?..

С Пелопа ль, когда, на летучих

Своих колесницах кружа,

Он тестя осилил

И в волны низвергнул Миртила,

Начало ужаснейших зол?

То Гелия яркое око

Покинуло путь вековой…

И вот по чертогам,

Вслед за руном золотым,

Убитых печальная цепь

И цепь потянулась несчастий.

И кара за кровь Танталидов,

Поверженных раньше, не хочет

Покинуть чертога – и демон

С тех пор на тебя, о царевна,

Злой яростью пышет…

Мне демон недобрый на долю

Достался, и, пояс девичий

Спуская, меня обрекла

Родимая мукам… В ту ночь

Суровую выпряли Парки

Мне первую нить.

На то ли в чертоге своем

Весеннюю розу

Меж эллинских дев

Когда-то сиявшая Леды

Злосчастная дочь

Носила меня и растила,

Чтоб грустную жертву обета

Под нож нечестивый отдать

Отцовский, ребенка?

О, горе, о, горе! Зачем

К песчаным наносам Авлиды

Меня колесница влачила,

Невесту Аида?

Как здесь я живу

В печальных садах,

У чуждого лютого моря,

Без мужа, без сына, без друга,

Забытая дальней отчизной?

Не Геру Аргосскую арфой

Я славлю, – и песню челнок

У ткацкого стана другим

Поет, когда образ выводят

Паллады искусно они,

А подле – титанов. Увы!

Не ризы богини, здесь кровь

Гостей, на алтарь пролитая,

Узоры выводит; стенанья

Тяжелые их – моя песня,

Их слезы – мое рукоделье…

Но доля суровая жрицы

Забыта – я плачу теперь

О брате, осиленном смертью

В далекой отчизне его…

Еще у кормилицы нежной

Я дома тогда оставляла

Младенчика, нежный цветок…

К груди ее сладко прижавшись,

У матери спал на руках

Аргосского трона наследник.

Покинув брег морской, сюда пастух

К тебе идет с какой-то новой вестью.

Атрида дочь и чадо Клитемнестры,

Внемли вестям нежданного гонца.

Чем мысли ты мне хочешь перебить?

Лазурь волны к утесам Симплегады

Двух молодых скитальцев принесла:

Богине дар отрадный – украшенье

Ей на алтарь. Фиалы приготовь,

Огонь и меч для освященья жертвы.

Скитальцы те откуда же, пастух?

Я эллинов узнал, и только, дева!

Но их имен ты уловить не мог?

Один из них другого звал Пиладом.

А как Пилад другого называл?

Не услыхав, кто скажет это, жрица?

Но как вы их увидели и как,

Напав на них, вы ими овладели?

А для чего ж вам было море, пастырь?

Мы шли омыть стада росою волн.

О, с самого начала… Сердце просит

Узнать, как вы могли их захватить.

Я способ знать хочу, пастух. Так долго

На алтаре божественном у нас

Кровь эллинов, алея, не струилась.

Когда меж скал втекающее море

Уже принять готовилось стада,

В расселине, прибоем неумолчным

Проделанной, где под навесом сбор

Пурпуровых улиток происходит,

Едва отхлынут волны – наш пастух

Двух юношей увидел…

Тихо. Тихо

Они крались обратно… «Пастухи,

Он говорит, – там демоны таятся!»

Тут набожный меж нас нашелся. Руки

Воздел он и молиться стал безвестным.

«О, дивный сын, – молил он, – Левкофеи,

Страж кораблей, владыка Палемон,

О, смилуйся над нами! Диоскуры,

Коль это вы, иль вы, Переев род,

Где пятьдесят сияет сребротелых

И дивных нимф…» Но тут другой пастух,

Все бреднями считающий, вмешался

И осмеял святошу. «Вы не верьте,

Что боги там, – сказал он, – то пловцы;

Корабль у них разбило, а обычай

Неласковой страны, быть может, им

По слухам уж и раньше был известен,

Не тайна же, что Артемиде в дар

Гостей мы убиваем». Большинство

Его словам поверило, и тут же

Решили мы явленных изловить

Для алтаря.

Вдруг видим, из скитальцев

Один и сам подходит. Головой

Так странно стал он потрясать, и стоны

Нам тяжкие послышались, а руки

От ужаса как будто заходили

У странного. Безумствуя, как ловчий,

Когда собак сзывает, завопил он:

«Смотри, смотри, Пилад: исчадье Ада,

Змея… А вот вторая… Ай! в меня

Нацелились… Гляди… гляди – ехидны

Со всех сторон ужасные на ней,

И все – в меня!.. О боги, боги! Третья!

От риз ее огнем и кровью пышет,

Крылатая кружит, и на руках

Мать, мать моя у чудища… И ею

Она меня сейчас придавит… Ай!..

Уже бросает каменную глыбу…

Она убьет меня. Куда укрыться?..»

Конечно, вид вещей ему не тем

Казался, и мычанье телок наших

Да лай собак в уме его больном

Стенаньями Эриний отдавались…

Припав к земле, мы ожидали смерти,

Не разжимая губ… Но вот тяжелый

Он обнажает меч… И, точно лев,

Бросается… на стадо… Он Эриний

Мучительных преследует, но только

Телиц бока его железо порет,

И пеною кровавою уже

Покрылась зыбь залива. Не глядеть же

Нам было на разбой. Мы стали к битве

Готовиться, я раковину взял

И затрубил, чтобы созвать окрестных.

Иль рослых мы и молодых гостей

Могли б одни осилить, пастушонки?

Что мигом тут народу набралось!

Но вот глядим – безумья весел буйных

И свист и плеск утихли разом, – гость

На землю пал, и пеной подбородок

Покрылся у недужного. Лицом

Нам счастье повернулось – ни одна

Свободною на миг не оставалась

Из рук, – и град летел в него каменьев.

А друг меж тем больному пену с губ

Полою утирал и от ударов

Его плащом искал загородить,

Он о больном заботился так нежно…

Глядим, и тот поднялся, уж не бредит;

Прибой волны враждебной увидав

И тучу зла, нависшую над ними,

Он завопил, но камнями в ответ

Со всех сторон друзей мы осыпали.

И вот призыв грозящий излетел

Из уст его: «Пилад, коль неизбежно

Нам умереть – со славою умрем.

Меч из ножен, товарищ!» Блеск тяжелых

Мечей по чаще нас рассеял; но

Один бежит, а десять напирают,

С каменьями – отгонят тех, и вновь

Бежавшие являются и мечут.

А веришь ли, из мириады рук

Хоть бы одна удачей похвалилась

Добычи нам богиня не дала.

Не дерзостью, усердьем мы пришельцев

Осилили… их оцепив кольцом

Измученным, мы вышибли камнями

Мечи из рук, – и преклонить колени

Усталость их заставила. К царю

Мы пленников доставили, а царь

Лишь посмотрел на них – и посылает

Тебе для омовения и жертвы.

Ты ж у богов, о дева, жертв иных

И не проси. Довольно чужестранцев,

Которые попались нам, и нож,

Что над тобой в Авлиде заносили,

Элладою оплаканный, падет…

Ты дивное поведал – кто бы ни был

По злым волнам до нас доплывший гость.

Веди же их сюда, а остальное

Меня одной касается, пастух.

О сердце, ты, как гладь морская, было

И ласково, и ясно, и, когда

На эллина я налагала руки,

Ты плакало… Но сон ожесточил

Тебя. Орест не видит больше солнца

И слез моих вам, жертвы, не видать.

Какая это истина, подруги,