Будьте ж спокойны и доле таким спасеньем не мучьте

Сердца – ни вздумать того, ни на деле исполнить неможно».

(320) Тут Евримах, сын Полибиев, так отвечал Пенелопе:

«О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа,

Мы не боимся, чтоб дерзость такую замыслил он, – это

Вовсе несбыточно; мы лишь боимся стыда, мы боимся

Толков, чтоб кто не сказал меж ахейцами, низкий породой:

(325) «Жалкие люди они! За жену беспорочного мужа

Вздумали свататься; лука ж его натянуть не умеют.

Вот посетил их наш брат побродяга, покрытый отрепьем;

Легкой рукой тетиву натянул и все кольца стрелою

Метко пробил он». Так скажут. И будет нам стыд нестерпимый».

(330) Кончил. Разумная старца Икария дочь возразила:

«Нет, Евримах, на себя порицанье и стыд навлекают

Люди, которые дом и богатства отсутственных грабят,

Правду забывши; а тут вам стыда никакого не будет;

Этот же странник, и ростом высокий и мышцами сильный,

(335) Родом не низок: рожден, говорит он, отцом знаменитым.

Дайте же страннику лук Одиссеев – увидим, что будет.

Слушайте также (и то, что скажу я, исполнится верно),

Если натянет он лук и его Аполлон тем прославит,

Мантию дам я ему, и красивый хитон, и подошвы

(340) Ноги обуть; дам копье на собак и на встречу с бродягой;

Также и меч он получит, с обеих сторон заощренный,

После и в сердцем желанную землю его я отправлю».

Ей возражая, сказал рассудительный сын Одиссеев:

«Милая мать, Одиссеевым луком не может никто здесь

(345) Властвовать: дать ли, не дать ли его, я один лишь на это

Право имею – никто из живущих в гористой Итаке

Иль на каком острову, с многоконной Элидою смежном.

Если придет мне на ум, здесь никто запретить мне не может

Страннику стрелы и лук подарить и унесть их позволить.

(350) Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства,

Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе

Были; судить же о луке не женское дело, а дело

Мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель».

Так он сказал; изумяся, обратно пошла Пенелопа;

(355) К сердцу слова многоумные сына приняв и в покое

Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок

Плакала горько она о своем Одиссее, покуда

Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина.

Тою порою, взяв стрелы и лук, свинопас к Одиссею

(360) С ними пошел. На него всей толпой женихи закричали.

Так говорили одни из ругателей дерзко-надменных:

«Стой, свинопас бестолковый! Куда ты бредешь, как безумный,

С луком? Ты будешь своим же собакам, которых вскормил здесь

Сам, чтоб свиней сторожить, на съедение выброшен, если

(365) Нам Аполлон и блаженные боги даруют победу».

Так говорили они. Свинопас, оглушенный их криком,

Лук, оробев, уж готов был поставить на прежнее место;

Но Телемах, на него погрозяся, разгневанный, крикнул:

«С луком сюда! Ты, Евмей, ошалел; уж не хочешь ли воле

(370) Всех угождать? Не трудись, иль тебя, хоть и стар ты, я в поле

Камнями сам провожу: молодой старика одолеет.

Если бы силой такой я одарен был, какую

Все совокупно имеют они, женихи Пенелопы,

В страхе тогда по своим бы домам разбежалися разом

(375) Все они, в доме моем беззаконий творящие много».

Так он сказал им. Они неописанный подняли хохот.

В сердце, однако, у них на него присмирела досада.

Волю его исполняя, Евмей, через залу прошедши,

Лук и колчан со стрелами вручил Одиссею; потом он,

(380) Кликнув усердную няню его Евриклею, сказал ей:

«Слушай, тебе повелел Телемах, чтоб рабыни немедля

Заперли в женские горницы двери на ключ и чтоб, если

Шум иль стенанье в столовой послышится им, не посмела

Тронуться с места из них ни одна, чтоб спокойно сидели

(385) Все, ни о чем не заботясь и делом своим занимаясь».

Кончил. Не мимо ушей Евриклеи его пролетело

Слово. Все двери тех горниц, где жили служанки, замкнула

Тотчас она; а Филойтий, покинув украдкою залу,

Вышел на двор, обнесенный оградой, и запер ворота;

(390) Был там в сенях корабельный пеньковый канат; им связал он

Крепко затвор у ворот и, в столовую снова вступивши,

Сел там опять на оставленной им за минуту скамейке,

Очи вперив в Одиссея, который, в руках обращая

Лук свой туда и сюда, осторожно рассматривал, целы ль

(395) Роги и не было ль что без него в них попорчено червем.

Глядя друг на друга, так женихи меж собой рассуждали:

«Видно, знаток он и с луком привык обходиться; быть может,

Луки работает сам и, имея уж лук, начатой им

Дома, намерен его по образчику этого сладить;

(400) Видите ль, как он, бродяга негодный, его разбирает?» —

«Но, – отвечали другие насмешливо первым, – удастся

Опыт уж верно ему! И всегда пусть такую ж удачу

Встретит во всем он, как здесь, с Одиссеевым сладивши луком».

Так женихи говорили, а он, преисполненный страшных

(405) Мыслей, великий осматривал лук. Как певец, приобыкший

Цитрою звонкой владеть, начинать песнопенье готовясь,

Строит ее и упругие струны на ней, из овечьих

Свитые тонко-тягучих кишок, без труда напрягает —

Так без труда во мгновение лук непокорный напряг он.

(410) Крепкую правой рукой тетиву потянувши, он ею

Щелкнул: она провизжала, как ласточка звонкая в небе.

Дрогнуло сердце в груди женихов, и в лице изменились

Все – тут ужасно Зевес загремел с вышины, подавая

Знак; и живое веселие в грудь Одиссея проникло:

(415) В громе Зевесовом он предвещанье благое услышал.

Быструю взял он стрелу, на столе от него недалеко

Вольно лежавшую; прочие ж заперты в тесном колчане

Были – не скоро их шум женихам надлежало услышать.

К луку притиснув стрелу, тетиву он концом оперенным,

(420) Сидя на месте своем, натянул и, прицеляся, в кольца

Выстрелил, – быстро от первого все до последнего кольца,

Их не задев, пронизала стрела, заощренная медью.

Тут, обратясь к Телемаху, воскликнул стрелец богоравный:

«Видишь, что гость твой тебе, Телемах, не нанес посрамленья.

(425) В цель я попал; да и лук натянуть Одиссеев не много

Было труда мне. Еще не совсем я, скитаясь, утратил

Силы, хотя женихи и ругаются мной беспощадно.

Должно, однако, покуда светло, угощенье иное

Им приготовить; и пение с звонкою цитрой, душою

(430) Пира, на новый, теперь им приличнейший лад перестроить».

Так он сказал и бровями повел. Телемах богоравный

Понял условленный знак; он немедля свой меч опоясал,

В руки схватил боевое копье и за стулом отцовым

Стал, ко всему изготовясь, оружием медным блестящий.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Рубище сбросив поспешно с себя, Одиссей хитроумный

Прянул, держа свой колчан со стрелами и лук, на высокий

Двери порог; из колчана он острые высыпал стрелы

На пол у ног и потом, к женихам обратяся, воскликнул:

(5) «Этот мне опыт, друзья женихи, удалося окончить;

Новую цель я, в какую никто не стрелял до сего дня,

Выбрал теперь; и в нее угодить Аполлон мне поможет».

Так говоря, он прицелился горькой стрелой в Антиноя.

Взяв со стола золотую с двумя рукоятями чашу,

(10) Пить из нее Антиной уж готов был вино; беззаботно

Полную чашу к устам подносил он; и мысли о смерти

Не было в нем. И никто из гостей многочисленных пира

Вздумать не мог, чтоб один человек на толпу их замыслил

Дерзко ударить и разом предать их губительной Кере.

(15) Выстрелил, грудью подавшись вперед, Одиссей, и пронзила

Горло стрела; острие смертоносное вышло в затылок;

На бок упал Антиной; покатилася по полу чаша,

Выпав из рук; и горячим ключом из ноздрей засвистала

Черная кровь; забрыкавши ногами, толкнул от себя он

(20) Стол и его опрокинул: вся пища (горячее мясо,

Хлеб и другое), смешавшись, свалилася на пол. Ужасный

Подняли крик женихи, Антиноя узрев умерщвленным.

Всею толпою со стульев вскочили они и, глазами

Бегая вкруг по стенам обнаженным, искали оружья —

(25) Не было там ни щита, ни копья, заощренного медью.

Гневными начали все упрекать Одиссея словами:

«Выстрел твой будет бедою тебе, чужеземец; последний

Сделал ты выстрел теперь; ты погиб неизбежно; убил ты

Мужа, из всех, обитающих в волнообъятой Итаке,

(30) Самого знатного; будешь за то ястребами расклеван».

Мнили они, что случайно стрелой чужеземца товарищ

Их умерщвлен был. Безумцы! Они в слепоте не видали

Сети, которою близкая всех их опутала гибель.

Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей богоравный:

(35) «А! Вы, собаки! Вам чудилось всем, что домой уж из Трои

Я не приду никогда, что вольны беспощадно вы грабить

Дом мой, насильствуя гнусно моих в нем служанок, тревожа

Душу моей благородной жены сватовством ненавистным,

Правду святую богов позабыв, не страшася ни гнева

(40) Их, ни от смертных людей за дела беззаконные мести!

В сеть неизбежной погибели все, наконец, вы попали».

Так он сказал им, и были все ужасом схвачены бледным;

Все, озираясь, глазами искали дороги для бегства.

Тут Евримах, сын Полибиев, бросил крылатое слово:

(45) «Если ты подлинно царь Одиссей, возвратившийся в дом свой,

Праведны все обвиненья твои. Беззаконного много

В доме твоем и в твоих областях совершилось; но здесь он,

Главный виновник всего, Антиной, пораженный тобою,

Мертвый лежит. Он один, зломышлений всегдашний зачинщик,

(50) Нас поджигал: не о браке одном он с твоей Пенелопой

Думал; иное, чего не позволил Кронион, таилось

В сердце его: похищение власти царя; Телемаха,

Власти державной наследника, смерти предать замышлял он.

Ныне судьбой он постигнут; а ты, Одиссей, пощади нас,

(55) Подданных; после назначишь нам цену, какую захочешь

Сам, за вино, за еду и за все, что истрачено нами;

То, что здесь стоят откормленных двадцать быков, даст охотно,

Медью и золотом каждый из нас, чтоб склонить на пощаду

Гнев твой; теперь же твой праведен гнев; на него мы не ропщем».

(60) Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:

«Нет, Евримах, – и хотя бы вы с вашим сполна все богатства

Ваших отцов принесли мне, прибавя к ним много чужого, —

Руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда

Кровию вашей обиды моей дочиста не омою.

(65) Выбор теперь вам один: иль со мной, защищаяся, бейтесь,

Или бегите отсюда, спасаясь от Кер и от смерти, —

Знайте, однако, что Керы вас всех на пути переловят».

Так говорил он; у них задрожали колена и сердца.

Тут Евримах, обратясь к женихам устрашенным, воскликнул:

(70) «Этот свирепый безжалостных рук не уймет, завладевши

Луком могучим и полным стрелами колчаном; до тех пор

Будет с порога высокого стрелы пускать он, покуда

Всех не положит нас мертвых. Друзья, не дадимся ж без боя

В руки ему; обнажите мечи и столами закройтесь

(75) Против налета убийственных стрел; всей толпою наперши,

Можем мы, сбивши с порога его и из притолок двери

Вытеснив, выбежать из дома, броситься в город и в помощь

Скликать людей; расстреляет он скоро ужасные стрелы».

Так он сказав, из ножен, ободрившийся, выхватил меч свой,

(80) Медный, с обеих сторон заощренный, и с криком ужасным

Прянул вперед. Но навстречу ему Одиссей богоравный

Выстрелил; грудь близ сосца проколола и, в печень вонзившись,

Крепко засела в ней злая стрела. Из руки ослабевшей

Выронил меч он, за стол уцепиться хотел и, споткнувшись,

(85) Вместе упал со столом; вся еда со стола и двудонный

Кубок свалилися наземь; он об пол стучал головою,

Болью проникнутый; ноги от судорог бились; ударом

Пяток он стул опрокинул; его, наконец, потемнели

Очи. Тогда Амфином благородный, вскочив, устремился

(90) В бой; уповая, что против него Одиссей не замедлит

Выйти, сошедши с порога, свой меч обнажил он; но сзади