Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Фимиамом и струнами

И закланьем тельца, жертвою должною,

Ублажим мы богов за то,

Что Нумиду они к нам из Испании

Невредимым доставили.

Всех лобзая друзей, больше чем Ламия

Никого не лобзает он,

Помня, что при одном дядьке взросли они,

Вместе в тогу оделися.

Ныне белой чертой день сей отметим мы!

Пусть амфоры чредой идут,

Пляшут ноги пускай, словно у салиев.

Пусть в фракийском питье наш Басе

Дамалиде не сдаст, жадной до выпивки;

Пир украсят пусть груды роз,

Плющ живучий и с ним лилия бледная.

Все стремить взоры томные

К Дамалиде начнут, но Дамалида лишь

К полюбовнику новому

Будет жаться тесней, чем неотвязный плющ.

Нам пить пора, пора нам свободною

Стопою в землю бить, сотрапезники,

Пора для пышных яств салийских

Ложа богов разубрать богаче.

Грехом доселе было цекубское

Из погребов нам черпать, из дедовских,

Пока царица Капитолий

Мнила в безумье своем разрушить,

Грозя с толпой уродливых евнухов

Державе нашей смертью позорною.

Не зная для надежд предела,

Счастьем она опьянялась сладким.

Но спал задор, – всего лишь один корабль

Ушел огня, и ум, затуманенный

Вином у ней мареотийским,

В ужас неложный повергнул Цезарь,

За ней, бегущей вспять от Италии,

Гонясь на веслах… Как за голубкою

Несется коршун, иль за зайцем

Ловчий проворный по ниве снежной,

Так мчался Цезарь вслед за чудовищем,

Чтоб цепь накинуть. Но, хоть и женщина,

Меча она не убоялась,

Чуждых краев не искала с флотом, —

Нет, умереть желая царицею,

На павший дом взглянула с улыбкою

И злобных змей к груди прижала,

Чтобы всем телом впитать отраву:

Она решилась твердо на смерть идти

Из страха, что царицей развенчанной

Ее позорно для триумфа

Гордого вражья умчит либурна.

Персов роскошь мне ненавистна, мальчик,

Не люблю венков, заплетенных лыком.

Перестань отыскивать, где осталась

Поздняя роза.

Мирт простой ни с чем не сплетай прилежно,

Я прошу. Тебе он идет, прислужник,

Также мне пристал он, когда под сенью

Пью виноградной.

Времен Метелла распри гражданские,

Причина войн, их ход, преступления,

Игра судьбы, вождей союзы,

Страшные гражданам, и оружье,

Неотомщенной кровью залитое, —

Об этом ныне с полной отвагою

Ты пишешь, по огню ступая,

Что под золою обманно тлеет.

Пусть не надолго мрачной трагедии

Примолкнет Муза, – лишь обработаешь

Дела людей, займись вновь делом

Важным, надевши котурн Кекропа, —

О Поллион, ты – щит обвиняемых,

При совещаньи – помощь для курии,

Тебя триумфом далматинским

Увековечил венок лавровый…

Слух оглушен рогов грозным ропотом,

Уже я слышу труб рокотание,

Уже доспехов блеск пугает

Всадников строй и коней ретивых.

Уже я слышу глас ободряющий

Вождей, покрытых пылью почетною,

И весть, что мир склонился долу,

Кроме упорной души Катона.

Кто из богов с Юноной был афрам друг

И, не отметив, в бессильи покинул их,

Тот победителей потомство

Ныне Югурте приносит в жертву.

Какое поле, кровью латинскою

Насытясь, нам не кажет могилами

Безбожность битв и гром паденья

Царства Гесперии, слышный персам?

Какой поток, пучина – не ведают

О мрачной брани? Море Давнийское

Разня какая не багрила?

Где не лилась наша кровь ручьями?

Но, чтоб, расставшись с песнью шутливою,

Не затянуть нам плача Кеосского,

Срывай, о Муза, легким плектром

В гроте Дионы иные звуки.

Крисп Саллюстий, «враг подлого металла,

Коль не блещет он в блеске умной траты»,

Пользы в деньгах нет, коли они зарыты

В землю скупцами.

Будет Прокулей жить в веках грядущих,

Нежного отца заменив для братьев,

Вознесет его на нетленных крыльях

Вечная слава.

Алчность обуздав, будешь ты скорее

На земле царем, чем к далеким Гадам

Ливию придав и рабами сделав

Два Карфагена.

Жажде волю дав, все растет водянка,

Теша блажь свою, коль болезни сущность

Не оставит жил и с ней вместе недуг

Бледного тела.

Пусть сидит Фраат на престоле Кира!

Отучая чернь от понятий ложных

И с ней врозь идя, не узрит счастливца

В нем Добродетель.

Ведь она и власть, и венец надежный,

И победный лавр лишь тому дарует, —

Кто бы ни был он, – кто глядит на злато

Взором бесстрастным.

Хранить старайся духа спокойствие

Во дни напасти; в дни же счастливые

Не опьяняйся ликованьем,

Смерти подвластный, как все мы, Деллий.

Печально ль жизни будет течение,

Иль часто будешь ты услаждать себя

Вином Фалерна лучшей метки,

Праздник на мягкой траве встречая.

Не для того ли тень сочетается

Сосны огромной с тополя белого

Отрадной тенью, не к тому ли

Резвой струею ручей играет,

Чтобы сюда ты вина подать велел,

Бальзам и розы, кратко цветущие,

Пока судьба, года, и Парок

Темная нить еще срок дают нам.

Ведь ты оставишь эти угодия,

Что Тибр волнами моет янтарными,

И дом с поместьем, и богатством

Всем завладеет твоим наследник.

Не все ль равно, ты Инаха ль древнего

Богатый отпрыск, рода ли низкого,

Влачащий дни под чистым небом, —

Ты беспощадного жертва Орка.

Мы все гонимы в царство подземное.

Вертится урна: рано ли, поздно ли —

Наш жребий выпадет, и вот он —

В вечность изгнанья челнок пред нами.

Ксантий, не стыдись, полюбив служанку!

Вспомни, что раба Брисеида также

Белизной своей покорила снежной

Гордость Ахилла.

Также и Аякс, Теламона отпрыск,

Пленной был склонен красотой Текмессы;

Вспыхнул и Атрид посреди триумфа

К деве плененной

Вслед за тем, как вождь фессалийцев славный

Разгромил врагов, и как смерть героя

Гектора дала утомленным грекам

Легче взять Трою.

Может быть, тебя осчастливит знатный

Род Филлиды вдруг; может быть, затмила

Царскую в ней кровь лишь судьбы немилость, —

Кто это знает?

Не могла бы быть, из презренной черни

Взятая, такой бескорыстной, верной,

Если бы была рождена Филлида

Матерью низкой.

Рук ее, лица, как и ног точеных

Красоту хвалю я без задней мысли;

Подозренья брось: ведь уже пошел мне

Пятый десяток!

Она покуда шеей покорною

Ярмо не в силах вынести тесное,

В труде равняясь паре, или

Тяжесть быка, что взъярен любовью.

Ее мечты – средь луга зеленого,

Где телке любо влагой проточною

Умерить зной или резвиться

В стаде телят в ивняке росистом.

К незрелым гроздьям брось вожделение:

Придет пора, и ягоды бледные

Лозы окрасит в цвет пурпурный

Пестрая осень в черед обычный.

Свое получишь: время жестокое

Бежит, и ей те годы придаст оно,

Что у тебя отнимет: скоро

Лалага будет искать супруга

И всех затмит; за робкой Фолоею

Хлориду даже, что ярче месяца

Сияет белыми плечами,

Споря красою с книдийцем Гигом,

Который, если он замешается

В девичий круг, то длинными кудрями

И ликом женственным обманет

Даже того, кто пытлив и зорок.

Ты готов со мной в Гады плыть, Септимий,

И к кантабрам плыть, непривычным к игу,

И в край диких Сирт где клокочут глухо

Маврские волны.

Лучше пусть меня приютит под старость

Тибур, что воздвиг гражданин Аргосский, —

Отдохну я там от тревог военных

Суши и моря.

Если ж злые в том мне откажут Парки,

Я пойду в тот край, для овец отрадный,

Где шумит Галез, где когда-то было

Царство Фаланта.

Этот уголок мне давно по сердцу,

Мед не хуже там, чем с Гиметтских склонов,

И оливы плод без труда поспорить

Может с венафрским.

Там весна долга, там дает Юпитер

Смену теплых зим, и Авлон, что Вакху

Плодоносцу люб, зависти не знает

К лозам Фалерна.

Тот блаженный край и его стремнины

Ждут меня с тобой, там слезою должной

Ты почтишь, скорбя, раскаленный пепел

Друга-поэта.

Помпей, со мной под Брута водительством

Не раз в глаза глядевший опасности,

Кто возвратил тебя квиритом

Небу Италии, отчим Ларам?

Мой друг любимый, часто с тобой вдвоем

Я сокращал день скучный пирушкою,

Чело венком увив, на кудри

Блеск наведя аравийским мирром.

С тобой Филиппы, бегство поспешное

Я вынес, кинув щит не по-ратному,

Когда, утратив доблесть, долу

Грозный позорно склонился воин.

Меня Меркурий быстро сквозь строй врагов

Провел, окутав тучей дрожащего,

Тебя ж волна вновь в бой втянула,

В жертву отдав разъяренным хлябям.

Ты, по обету, пиром Юпитера

Теперь почти – и, службой измученный,

Под лавром протянись и кубков

Ты не щади, для тебя готовых.

Наполни чашу скорбь отгоняющим

Массикским, миро лей из уемистых

Сосудов… Кто теперь из мирта

И сельдерея венок сготовит?

Кого Венера пира хозяином

Из нас назначит? Словно эдонянин,

Беситься буду, – друг вернулся,

Сладко мне с ним за вином забыться!

Если б как-нибудь за измену клятвам

Пострадать тебе привелось, Барина,

Почернел бы зуб у тебя, иль ноготь

Стал бы корявым.

Я поверить мог бы тебе, но только

Поклянешься ты и обманешь, тотчас

Ты пышней цветешь и с ума сводишь

Юношей т_о_лпы.

Материнский прах ничего не стоит

10 Обмануть тебе и ночное небо,

И безмолвье звезд, и богов лишенных

Смерти холодной.

Это все смежно для Венеры, Нимфы

С ней смеются тут, да и сам жестокий

Купидон, точа на бруске кровавом

Жгучие стрелы.

А тебе меж тем поколенье юных

Вновь растет рабов, и не могут бросить

Толпы старых дом госпожи безбожной,

20 Хоть и страдают.

В страхе мать дрожит пред тобой за сына

И старик скупой; молодые жены

За мужей своих пред твоим трепещут

Жадным дыханьем.

Не вечно дождь на жнивы колючие

Из низких льется туч, и до Каспия

Колышут бури гладь морскую,

Как и не вечно, – не каждый месяц, —

Друг Валгий, верь мне, – в дальней Армении

Недвижен лед иль рощи дубовые

Гаргана стонут от Борея,

Ясени ж наши листву теряют.

Лишь ты один о Мисте утраченном

Все горько стонешь, с памятью милою

Не расставаясь на восходе

Веспера ни на его закате.

Не все же годы Нестор оплакивал

Смерть Антилоха, сына любимого;

Не вечно слезы лили сестры