Медью убив, в Илион возвращуся с корыстью кровавой.

Завтра пред нами покажет он мужество, если посмеет

Встретить летящий мой дрот; но, надеюся, завтра меж первых!

Будет пронзенный лежать, с неисчетными окрест друзьями,

Он пред солнцем всходящим. О! если бы столько же верно

Был я бессмертен и жизнью моей никогда не стареющ

Cлавился всеми, как славятся Феб и Паллада Афина, —

Сколько то верно, что день сей несет аргивянам погибель!»

Так Приамид говорил, – и кругом восклицали трояне;

Быстрых коней отрешали, под ярмами потом покрытых,

И, пред своей колесницею каждый, вязали браздами.

После из града и тучных волов, и упитанных агниц

К рати поспешно пригнали, вина животворного, хлебов

В стан принесли из домов, навлачили множество леса

И сожигали полные в жертву богам гекатомбы.

Их благовоние ветры с земли до небес возносили

Облакам дыма, но боги блаженные жертв не прияли,

Презрели их; ненавистна была им священная Троя,

И владыка Приам, и народ копьеносца Приама.

Гордо мечтая, трояне на поприще бранном сидели

Целую ночь; и огни их несчетные в поле пылали.

Словно как на небе около месяца ясного сонмом

Кажутся звезды прекрасные, ежели воздух безветрен;

Все кругом открывается – холмы, высокие горы,

Долы; небесный эфир разверзается весь беспредельный;

Видны все звезды; и пастырь, дивуясь, душой веселится, —

Cтолько меж черных судов и глубокопучинного Ксанфа

Зрелость огней троянских, пылающих пред Илионом.

Тысяча в поле горело огней, и пред каждым огнищем

Вкруг пятьдесят ратоборцев сидело при зареве ярком.

Кони их, белым ячменем и сладкой питаяся полбой,

Подле своих колесниц ожидали Зари лепотронной.

Песнь девятая

ПОСОЛЬСТВО

Так охраняли трояне свой стан: но ахеян волнует

Ужас, свыше ниспосланный, бегства дрожащего спутник;

Грусть нестерпимая самых отважнейших дух поражает.

Словно два быстрые ветра волнуют понт многорыбный,

Шумный Борей и Зефир, кои, из Фракии дуя,

Вдруг налетают, свирепые; вдруг почерневшие зыби

Грозно холмятся и множество пороста хлещут из моря, —

Так раздиралися души в груди благородных данаев.

Царь Агамемнон, печалью глубокою в сердце пронзенный,

Окрест ходил, рассылая глашатаев звонкоголосых

К сонму вождей приглашать, но по имени каждого мужа,

Тихо, без клича, и сам между первых владыка трудился.

Мужи совета сидели унылые. Царь Агамемнон

Встал, проливающий слезы, как горный поток черноводный

С верху стремнистой скалы проливает мрачные воды.

Он, глубоко стенающий, так говорил меж данаев:

«Други, вожди и властители мудрые храбрых данаев,

Зевс громовержец меня уловил в неизбежную гибель!

Пагубный! прежде обетом и знаменьем сам предназначил

Мне возвратиться рушителем Трои высокотвердынной;

Ныне же злое прельщение он совершил и велит мне

В Аргос бесславным бежать, погубившему столько народа!

Так, без сомнения, богу, всемощному Зевсу, угодно.

Многих уже он градов разрушил высокие главы,

И еще сокрушит: беспредельно могущество Зевса.

Други, внемлите и, что повелю я вам, все повинуйтесь:

Должно бежать; возвратимся в драгое отечество наше;

Нам не разрушить Трои, с широкими стогнами града!»

Так говорил, – и молчанье глубокое все сохраняли;

Долго сидели безмолвны, унылые духом, данаи.

Но меж них наконец взговорил Диомед благородный:

«Сын Атреев! на речи твои неразумные первый

Я возражу, как в собраньях позволено; царь, не сердися.

Храбрость мою порицал ты недавно пред ратью ахейской;

Робким меня, невоинственным ты называл; но довольно

Ведают то аргивяне – и юноша каждый и старец.

Дар лишь единый тебе даровал хитроумный Кронион:

Скипетром власти славиться дал он тебе перед всеми;

Твердости ж не дал, в которой верховная власть человека!

О добродушный! ужели ты веришь, что мы, аргивяне,

Так невоинственны, так малосильны, как ты называешь?

Ежели сам ты столь пламенно жаждешь в дом возвратиться,

Мчися! Дорога открыта, суда возле моря готовы,

Коих толикое множество ты устремил из Микены.

Но останутся здесь другие герои ахеян,

Трои пока не разрушим во прах! но когда и другие…

Пусть их бегут с кораблями к любезным отечества землям!

Я и Сфенел остаемся и будем сражаться, доколе

Трои конца не найдем; и надеюся, с богом пришли мы[…с богом пришли мы – пришли при благоприятных знаменьях, посланных богами.]!»

Так произнес, – и воскликнули окрест ахейские мужи,

Смелым дивяся речам Диомеда, смирителя коней.

Но, между ними восстав, говорил благомысленный Нестор:

«Сын Тидеев, ты, как в сражениях воин храбрейший,

Так и в советах, из сверстников юных, советник отличный.

Речи твоей не осудит никто из присущих данаев,

Слова противу не скажет; но речи к концу не довел ты.

Молод еще ты и сыном моим, без сомнения, был бы

Самым юнейшим; однако ж, Тидид, говорил ты разумно

Между аргивских царей: говорил бо ты всё справедливо.

Ныне же я, пред тобою гордящийся старостью жизни,

Слово скажу и окончу его, и никто из ахеян

Речи моей не осудит, ни сам Агамемнон державный.

Тот беззаконен, безроден, скиталец бездомный на свете,

Кто междоусобную брань, человекам ужасную, любит!

Но покоримся теперь наступающей сумрачной ночи:

Воинство пусть вечеряет; а стражи пусть совокупно

Выйдут и станут кругом у изрытого рва за стеною.

Дело сие возлагаю на юношей. После немедля

Ты начни, Агамемнон: державнейший ты между нами, —

Пир для старейшин устрой: и прилично тебе и способно;

Стан твой полон вина; аргивяне его от фракиян

Каждый день в кораблях по широкому понту привозят;

Всем к угощенью обилуешь, властвуешь многим народом.

Собранным многим, того ты послушайся, кто между ними

Лучший совет присоветует: нужен теперь для ахеян

Добрый, разумный совет: сопостаты почти пред судами

Жгут огни неисчетные; кто веселится, их видя?

Днешняя ночь иль погубит нам воинство, или избавит!»

Так он вещал, – и, внимательно слушав, они покорились.

К страже, с оружьем в руках, устремились ахейские мужи:

Несторов сын, Фразимед, народа пилосского пастырь;

С ним Аскалаф и Иялмен, сыны мужегубца Арея,

Критский герой Мерион, Деипир, Афарей нестрашимый

И Крейона рождение, вождь Ликомед благородный.

Семь воевод предводили стражу; и по сту за каждым

Юношей стройно текли, воздымая высокие копья.

К месту пришед, между рвом и стеной посредине воссели;

Там разложили огонь, и устроивал вечерю каждый.

Царь Агамемнон старейшин ахейских собравшихся вводит

В царскую сень и пир предлагает им, сердцу приятный.

К сладостным яствам предложенным руки герои простерли;

И когда питием и пищею глад утолили,

Старец меж оными первый слагать помышления начал,

Нестор, который и прежде блистал превосходством советов;

Он, благомысленный, так говорил и советовал в сонме:

«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

Слово начну я с тебя и окончу тобою: могучий

Многих народов ты царь, и тебе вручил Олимпиец

Скиптр и законы, да суд и совет произносишь народу.

Более всех ты обязан и сказывать слово и слушать;

Мысль исполнять и другого, если кто, сердцем внушенный,

Доброе скажет, но что совершить от тебя то зависит.

Ныне я вам поведаю, что мне является лучшим.

Думы другой, превосходнее сей, никто не примыслит,

В сердце какую ношу я, с давней поры и доныне,

С оного дня, как ты, о божественный, Брисову дочерь

Силой из кущи исторг у пылавшего гневом Пелида,

Нашим не вняв убеждениям. Сколько тебя, Агамемнон,

Я отговаривал; но, увлекаяся духом высоким,

Мужа, храбрейшего в рати, которого чествуют боги,

Ты обесчестил, награды лишив. Но хоть ныне, могучий,

Вместе подумаем, как бы его умолить нам, смягчивши

Лестными сердцу дарами и дружеской ласковой речью».

Быстро ему отвечал повелитель мужей Агамемнон:

«Старец, не ложно мои погрешения ты обличаешь.

Так, погрешил, не могу отрекаться я! Стоит народа

Смертный единый, которого Зевс от сердца возлюбит:

Так он сего, возлюбив, превознес, а данаев унизил.

Но как уже погрешил, обуявшего сердца послушав,

Сам я загладить хочу и несметные выдать награды.

Здесь, перед вами, дары знаменитые все я исчислю:

Десять талантов золота, двадцать лаханей блестящих;

Семь треножников новых, не бывших в огне, и двенадцать

Коней могучих, победных, стяжавших награды ристаний.

Истинно жил бы не беден и в злате высоко ценимом

Тот не нуждался бы муж, у которого было бы столько,

Сколько наград для меня быстроногие вынесли кони!

Семь непорочных жен, рукодельниц искусных, дарую,

Лесбосских, коих тогда, как разрушил он Лесбос цветущий,

Cам я избрал, красотой побеждающих жен земнородных.

Сих ему дам; и при них возвращу я и ту, что похитил,

Брисову дочь; и притом величайшею клятвой клянуся:

Нет, не всходил я на одр, никогда не сближался я с нею,

Так, как мужам и женам свойственно меж человеков.

всё то получит он ныне; еще же, когда аргивянам

Трою Приама великую боги дадут ниспровергнуть,

Пусть он и медью и златом корабль обильно наполнит,

Сам наблюдая, как будем делить боевую добычу.

Пусть из троянских жен изберет по желанию двадцать,

После Аргивской Елены красой превосходнейших в Трое.

Если же в Аргос придем мы, в ахейский край благодатный,

Зятем его назову я и честью сравняю с Орестом,

С сыном одним у меня, возрастающим в полном довольстве.

Три у меня расцветают в дому благосозданном дщери:

Хрисофемиса, Лаодика, юная Ифианасса.

Пусть он, какую желает, любезную сердцу, без вена

В отеческий дом отведет; а приданое сам я за нею

Славное дам, какого никто не давал за невестой.

Семь подарю я градов, процветающих, многонародных:

Град Кардамилу, Энопу и тучную травами Геру,

Феры, любимые небом, Анфею с глубокой долиной,

Гроздьем венчанный Педас и Эпею, град велелепный.

Все же они у приморья, с Пилосом смежны песчаным:

Их населяют богатые мужи овцами, волами,

Кои дарами его, как бога, чествовать будут

И под скиптром ему заплатят богатые дани.

Так я немедля исполню, как скоро вражду он оставит.

Пусть примирится; Аид несмирим, Аид непреклонен;

Но зато из богов, ненавистнее всех он и людям.

Пусть мне уступит, как следует: я и владычеством высшим,

Я и годов старшинством перед ним справедливо горжуся».

Рек, – и Атриду ответствовал Нестор, конник геренский:

«Сын знаменитый Атрея, владыка мужей Агамемнон!

Нет, дары не презренные хочешь ты дать Ахиллесу.

Благо, друзья! поспешим же нарочных послать, да скорее

Шествуют мужи избранные к сени царя Ахиллеса.

Или позвольте, я сам изберу их; они согласятся:

Феникс, любимец богов, предводитель посольства да будет;

После Аякс Теламонид и царь Одиссей благородный;

Но Эврибат и Годий да идут, как вестники, с ними.

На руки дайте воды, сотворите святое молчанье,

И помолимся Зевсу, да ныне помилует нас он!»

Так говорил, – и для всех произнес он приятное слово.

Вестники скоро царям возлияли на руки воду;

Юноши, чермным вином наполнив доверху чаши,

Кубками всем подносили, от правой страны начиная.

В жертву богам возлияв и испив до желания сердца,

Вместе послы поспешили из сени Атрида владыки.

Много им Нестор идущим наказывал, даже очами

Каждому старец мигал, но особенно сыну Лаэрта:

всё б испытали, дабы преклонить Ахиллеса героя.

Мужи пошли по брегу немолчношумящего моря,

Много моляся, да землю объемлющий земледержатель

Им преклонить поможет высокую душу Пелида.

К сеням пришед и к судам мирмидонским, находят героя:

Видят, что сердце свое услаждает он лирою звонкой,

Пышной, изящно украшенной, с сребряной накольней сверху,

Выбранной им из корыстей, как град Этионов разрушил:

Лирой он дух услаждал, воспевая славу героев.

Менетиад перед ним лишь единый сидел и безмолвный

Ждал Эакида, пока песнопения он не окончит[Менетиад – Патрокл, сын Менетия; Эакид – Ахиллес, внук Эака; Патрокл ждет, пока Ахиллес окончит свой куплет, чтобы подхватить песню.].

Тою порою приближась, послы, Одиссей впереди их,

Стали против Ахиллеса: герой изумленный воспрянул

С лирой в руках и от места сидения к ним устремился.

Так и Менетиев сын, лишь увидел пришедших, поднялся.