Он ни безумен, ни нагл, ни обыкший к грехам нечестивец;

Он завсегда милосердо молящего милует мужа».

Так говоря, отлетела подобная вихрям Ирида.

Старец Приам повелел, чтоб немедля сыны снарядили

Муловый воз быстрокатный и короб к нему привязали.

Сам же поспешно взошел в почивальню, терем душистый,

Кедровый, с кровлей высокой, где много хранилось сокровищ;

Призвал туда и Гекубу супругу и так говорил ей:

«Бедная! мне олимпийская вестница Зевса явилась;

Выкупить сына велела идти к кораблям мирмидонским;

Несть и дары Ахиллесу, которые б сердце смягчили.

Молви, супруга любезная, что ты о сем помышляешь?

Сильно меня самого побуждает и сердце и дума

Ныне ж идти к кораблям и великому стану ахеян».

Так говорил; зарыдала жена и ему отвечала:

«Горе! погиб ли твой разум, которым в минувшее время

Славился ты и у чуждых народов, и в собственном царстве?

Хочешь один ты, старец, идти к кораблям мирмидонским?

Мужу предстать перед очи, который и многих и сильных

Наших сынов умертвил? У тебя не железное ль сердце?

В руки едва залучит, пред очами тебя лишь увидит

Сей кровопийца, неверный сей муж, милосерд он не будет;

Он не уважит тебя! В отдалении лучше поплачем,

В храмине сидя; такую, знать, долю суровая Парка

Выпряла нашему сыну, как я несчастливца родила,

Долю, чтоб псов он насытил, вдали от родных, пред очами

Лютого мужа, которого внутренность, если б могла я,

Впившись в грудь, пожирать, отомстила б за то, что он сделал

С сыном моим! Не как ратник бесчестный, мой Гектор убит им;

Он за отечество, он за мужей и за жен илионских

Бился, герой, ни о страхе в бою, ни о бегстве не мысля!»

Cнова Гекубе ответствовал старец Приам боговидный:

«Воле моей не противься, Гекуба, и в собственном доме

Птицей зловещей не будь: отвратить меня не успеешь.

Если бы дело такое внушал мне какой-либо смертный

Жрец, иль пророк илионский, или фимиамогадатель,

Ложью почли бы мы то и с презрением, верно б, отвергли.

Слышал богиню я сам, пред собою бессмертную видел;

В стан я иду, и не тщетно мне будет вещание бога.

Если ж назначил мне рок умереть пред судами ахеян,

Рад! и пускай он меня, душегубец, зарежет, как скоро,

Милого сына обнявши, рыданием сердце насыщу!»

Так произнес, – и, поднявши красивые крыши ковчегов,

Вынул из них Дарданион двенадцать покровов прекрасных,

Хлен двенадцать простых и столько ж ковров драгоценных,

Верхних плащей превосходных и тонких хитонов исподних;

Злата, весами отвесивши, выложил десять талантов;

Вынул четыре блюда и два светозарных тренога;

Вынул и пышный сосуд, ему, как посланнику, древний

Дар фракиян, драгоценность великая! даже и оной

Старец щадить не хотел: столь сильно пылал он душою

Выкупить милого сына. Но всех он троян приходивших

Гневный гонял от крыльца, и грозя и поносно ругая:

«Прочь, проклятое племя презренное! Разве и дома

Мало печали у вас, что меня огорчать вы идете?

Или вам радость, что старца Кронид поражает бедою,

Гибелью сына храбрейшего? Скоро вы цену сей траты

Сами узнаете; легче стократ, как не стало героя,

Будете сами избиты ахеями! Я же, о боги,

Прежде, нежели град разоренный и в прах обращенный —

Трою святую – увижу, да скроюсь в обитель Аида!»

Так говоря, прогонял их жезлом; от грозящего старца

Все удалилися. Он же вскричал, сыновей порицая,

Клита, Гелена, Париса, питомца богов Агафона,

Паммона, Гиппофооя, Дейфоба вождя. Антифона,

Храброго сына Полита и славного мужеством Дия;

Грозно на сих сыновей и кричал и приказывал старец:

«Живо, негодные дети, бесстыдники! Лучше бы всем вам

Вместо единого Гектора пасть пред судами ахеян!

О, злополучный я смертный! имел я в Трое обширной

Храбрых сынов, и от них ни единого мне не осталось!

Нет боговидиого Местора, нет конеборца Троила,

Нет и тебя, мой Гектор, тебя, между смертными бога!

Так, не смертного мужа казался он сыном, но бога!

Храбрых Арей истребил, а бесстыдники эти остались,

Эти лжецы, плясуны, знаменитые лишь в хороводах,

Эти презренные хищники коз и агнцев народных!

Долго ли будете вы снаряжать колесницу и в короб

Скоро ли вложите все, чтобы мог я немедленно ехать?»

Так говорил, – и сыны, устрашася угрозы отцовой,

Бросились быстро и вывезли муловый воз легкокатный,

Новый, красивый; и короб глубокий на нем привязали;

Сняли с гвоздя блестящий ярем, приспособленный к мулам,

Буковый, с бляхою сверху и с кольцами, слаженный хитро;

Привязь яремную вместе с ярмом девятилоктевую

Вынесли, ловко ярмо положили на гладкое дышло

В самом конце и на крюк поперечный кольцо наложили;

Трижды бляху ярма обмотали кругом; напоследок

Прочее все обвязали, концы же узла подогнули.

После, нося из покоев, на муловый воз легкокатный,

Весь уложили за голову Гектора выкуп бесценный,

Мулов в него запрягли возовозных, дебелокопытных,

Некогда в дар подведенных владыке Приаму от мизов.

Но к колеснице Приамовой вывели коней, которых

Cам он с отменной заботой лелеял у тесаных яслей;

Их в колесницу впрягали пред домом высоковершинным

Вестник и царь, обращая в уме их мудрые думы.

Тою порою приходит Гекуба, печальная сердцем;

В правой руке царица вина, веселящего сердце,

Кубок несла золотой, чтоб супруг, не возлив, не уехал;

Стала она пред конями и так говорила Приаму:

«Зевсу возлей, мой супруг, и молись, чтобы дал всемогущий

В дом от врагов возвратиться, когда уже смелое сердце

Старца тебя, против воли моей, к кораблям устремляет.

Так, помолися, Приам, чернотучному Кронову сыну,

Богу, который от Иды на всю призирает Троаду.

Птицы проси, быстрокрылого вестника, мощью своею

Первой из птиц и любезнейшей всех самому громовержцу;

С правой страны чтоб слетела, и сам бы ее ты увидя,

С верой в нее отошел к кораблям быстроконных данаев.

Если ж тебе не пошлет своего посла громовержец,

Буду тебя, мой супруг, убеждать и советом и просьбой

В стан не ходить к мирмидонянам, как ты ни твердо решился».

Ей немедля ответствовал старец Приам боговидный:

«Я твоего не отрину совета разумного: благо

Длани к владыке богов воздевать, да помилует нас он».

Рек, – и прислужнице ключнице дал повеление старец

На руки чистой воды возлиять; и прислужница быстро

С блюдом в руках и с кувшином воды пред владыку предстала.

Старец, руки омывши, кубок принял от супруги,

Стал посредине двора и молился, вино возливая,

На небо взор возводя; и, возвысивши голос, воскликнул:

«Зевс, наш отец, обладающий с Иды, славнейший, сильнейший!

Дай мне прийти к Ахиллесу угодным и жалостным сердцу;

Птицу пошли, быстролетного вестника, мощью своею

Первую в птицах, любимую более всех и тобою;

С правой страны ниспошли; да сходящую сам я увидя,

С верой в нее отойду к кораблям конеборным данаев!»

Так умолял, – и услышал его промыслитель Кронион;

Быстро орла ниспослал, между вещих вернейшую птицу,

Темного, коего смертные черным ловцом называют.

Словно огромная дверь почивальни высоковершинной

В доме богатого мужа, замком утвержденная крепким,

Крылья орла таковы распростерлись, когда он явился,

Вправе над Троею быстро парящий. Они лишь узрели,

В радость пришли, расцвело упованием каждого сердце.

С живостью старец взошел в колесницу свою и немедля

Коней погнал от преддверья и гулких навесов крылечных.

Мески пошли впереди под повозкой четыреколесной

(Ими Идей управлял, благомысленный вестник); а сзади

Борзые кони, которых бичом Дарданид престарелый

Гнал через город; его провожали все близкие сердцу,

Плача по нем неутешно, как будто на смерть отходящем.

Скоро, из замка спустяся, они очутилися в поле;

Все провожавшие их возвратились печальные в Трою,

Дети и сродники. Сами ж они не сокрылись от Зевса:

В поле увидел он их и исполнился милости к старцу;

И к любезному сыну, к Гермесу, так возгласил он:

«Сын мой, Гермес! Тебе от богов наипаче приятно

В дружбу вступать с человеком; ты внемлешь, кому пожелаешь.

Шествуй и Трои царя к кораблям быстролетным ахеян

Так проводи, да никто не узрит и никто не узнает

Старца в ахейских дружинах, доколе к Пелиду не придет».

Так произнес, – и ему повинуется Гермес посланник:

Под ноги вяжет прекрасную обувь, плесницы златые,

Вечные; бога они и над влажною носят водою,

И над землей беспредельною, быстро, с дыханием ветра;

Жезл берет он, которым у смертных, по воле всесильной,

Сном смыкает он очи или отверзает у спящих;

Жезл сей прияв, устремляется аргоубийца могучий.

Скоро он к граду троян и к зыбям Геллеспонта принесся;

Полем пошел, благородному юноше видом подобный,

Первой брадой опушенному, коего младость прелестна.

Путники вскоре, проехав великую Ила могилу,

Коней и месков своих удержали, чтобы напоить их

В светлой реке; тогда уже сумрак спускался на землю.

Тут, оглянувшися, Гермеса вестник Идей прозорливый

Близко увидел, и так возгласил к Дарданиду владыке:

«Взглянь, Дарданид! осторожного разума требует дело:

Мужа я вижу; и мнится мне, нас он убить умышляет!

Должно бежать; на конях мы ускачем; или, подошедши,

Ноги ему мы обнимем и будем молить о пощаде!»

Рек он, – и старцево сердце смутилося; он ужаснулся;

Дыбом власы у него поднялися на сгорбленном теле;

Он цепенея стоял. Эриуний приближился к старцу,

Ласково за руку взял и вещал, вопрошая Приама:

«Близко ль, далеко ль, отец, направляешь ты коней и месков,

В час усладительной ночи, как смертные все почивают?

Иль не страшишься убийствами дышащих, гордых данаев,

Кои так близко стоят, неприязненны вам и свирепы?

Если тебя кто увидит под быстрыми мраками ночи,

Столько сокровищ везущего, что твое мужество будет?

Сам ты не молод, и старец такой же тебя провожает.

Как защитишься от первого, кто лишь обидеть захочет?

Я ж не тебя оскорблю, но готов от тебя и другого

Сам отразить; моему ты родителю, старец, подобен!»

Гермесу бодро ответствовал старец Приам боговидный:

«Все справедливо, любезнейший сын мой, что ты говоришь мне;

Но еще и меня хранит покровительной дланью

Бог, который дает мне такого сопутника встретить,

Счастья примету, тебя, красотою и образом дивный,

Редким умом одаренный; блаженных родителей сын ты!»

Вновь Дарданиду вещал благодетельный Гермес посланник:

«Истинно все и разумно ты, старец почтенный, вещаешь.

Но скажи мне еще, и сущую правду поведай:

Ты высылаешь куда-либо столько богатств драгоценных

К чуждым народам, дабы хоть они у тебя уцелели?

Верно, объятые страхом, уже покидаете все вы Трою святую?

Таков знаменитый защитник погибнул,

Сын твой! В сражениях был он не ниже героев ахейских!»

Гермесу быстро воскликнул старец Приам боговидный:

«Кто ты таков, от кого происходишь ты, юноша добрый,

Так мне прекрасно напомнивший смерть злополучного сына?»

Старцу ответствовал вновь благодетельный Гермес посланник:

«Ты испытуешь меня, вопрошая о Гекторе дивном.

Часто, часто я сам на боях, прославляющих мужа,

Гектора видел, и даже в тот день, как, к судам отразивши,

Он побеждал аргивян, истребляя крушительной медью.

Стоя вдали, удивлялись мы Гектору; с вами сражаться.

Нам Ахиллес запрещал, на царя Агамемнона гневный.

Я Ахиллесов служитель, в одном корабле с ним приплывший;

Родом и я мирмидонец; родитель мой храбрый Поликтор;

Муж и богатый и старец, как ты, совершенно маститый.

Шесть у Поликтора в доме сынов, а седьмой пред тобою;

Жребий меж братьев упал на меня, чтоб идти с Ахиллесом.

Ныне осматривать поле пришел от судов я: заутра

Боем на город пойдут быстроокие мужи ахейцы.

Все негодуют они на долгую праздность; не могут

Бранного пыла мужей обуздать воеводы ахеян».

Гермесу паки ответствовал старец Приам боговидный:

«Ежели подлинно ты Ахиллеса Пелида служитель,

Друг, не сокрой от меня, умоляю, поведай мне правду:

Сын мой еще ль при судах иль уже Ахиллес быстроногий

Тело его рассеченное псам разметал мирмидонским?»

Cтарцу ответствовал вновь благодетельный Гермес посланник:

«Старец, ни псы не терзали, ни птицы его не касались;

Он и поныне лежит у судов Ахиллеса, под кущей,

Все, как и был, невредимый: двенадцатый день, как лежит он

Мертвый, – но тело не тлеет, к нему не касаются червя,